оповещения дает сбои. Обычно жены первыми узнают обо всем. Весь сыр-бор разгорелся из-за больничной аптеки «Мем».
— У них что-то пропало? — спросил я.
— Угадал.
— А что?
— Целая упаковка ампул с морфином. Гидроморфина гидрохлорид. Это раза в три или даже в пять раз сильнее по действию, чем сульфат морфина.
— И когда?
— На прошлой неделе. Фармацевта чуть удар не хватил — время было обеденное, и он отлучился с рабочего места, совращал какую-нибудь медсестру.
— И что, так и не нашли ничего?
— Нет. Перевернули вверх дном всю больницу, но ничего.
— А что, раньше у вас этого не случалось?
— Вообще-то несколько лет тому назад был подобный случай. Но тогда не досчитались только пары ампул. А тут все-таки большой куш.
— Кто-то из своих? — спросил я.
Хаммонд пожал плечами.
— Мог быть кто угодно. Я лично думаю, что это для продажи. Они взяли слишком много. Риск был слишком велик: вот ты, например, можешь представить, себя вприпрыжку вбегающим в клиническую амбулаторию при «Мем», а потом также выбегающим из нее с целой коробкой морфиновых пузырьков подмышкой?
— Не очень.
— То-то же.
— Но ведь это же слишком много для одного человека, — сказал я.
— Еще бы. Вот почему я думаю, что это связано с коммерцией. Я считаю, что это было хорошо продуманное и подготовленное ограбление.
— Значит, кто-то чужой?
— Вот, — сказал он. — Наконец-то ты подошел к самой сути вопроса.
— И что же?
— Считается, что это сделал кто-то из своих.
— И есть доказательства?
— Нет. Ничего.
Мы шли по ступенькам лестницы, поднимаясь наверх, к дому. Я сказал:
— Знаешь, Норторн, все то очень интересно.
— Еще бы.
— Знаешь кого-нибудь, кто колется?
— Из персонала? Нет. Говорили, будто бы было время одна девчонка из кардиологии сидела на игле, но только она уже год как не колется. Но с ней все равно обошлись довольно сурово. Раздели, все искали следы от иглы. Но она оказалась чистой.
— А как насчет…, — начал было я.
— Врачей?
Я кивнул. Врачи и наркотики — это запретная тема. Некоторый процент врачей действительно употребляют наркотики; это так же общеизвестно, как и то, что среди врачей велико число самоубийств.[30] Гораздо менее широко известен классический психиатрический синдром, включающий самого врача и его сына, когда сын становится наркоманом, а папа-врач снабжает его зельем, к обоюдному удовлетворению обеих сторон.
Но об этом не принято говорить вслух.
— Среди врачей все чисто, — сказал Хаммон, — насколько мне известно.
— Кто-нибудь увольнялся от вас за последнее время? Медсестра, там, секретарша, хоть кто-нибудь?
Он улыбнулся.
— А тебя это что, и впрямь так взволновало?
Я пожал плечами.
— Отчего же? Думаешь, это каким-то образом может быть связано с девчонкой?
— Не знаю.
— Нет никаких оснований связывать воедино эти два происшествия, — сказал Хаммонд. — Но, с другой стороны, это было бы интересно.
— Да.
— Рассуждения из чистого интереса.
— Разумеется.
— Я позвоню тебе, — пообещал Хаммонд, — если что-нибудь прояснится.
— Уж постарайся, — сказал я.
Мы подошли к двери. Гости уже собрались: был слышен звон бокалов, голоса, смех.
— Желаю тебе удачи в твоей войне, — сказал Хаммонд. — Я очень надеюсь, что ты выйдешь из нее победителем.
— Я тоже на это надеюсь.
— Победа будет за тобой, — заверил меня Хаммонд. — Главное действовать решительно и не брать пленных.
Я улыбнулся.
— Это противоречит Женевской Конвенции.
— Здесь, — сказал Хаммонд, — идет речь о предельно локализованном военном конфликте.
* * *
Вечеринку устраивал Джордж Моррис, старший врач-стажер больницы «Линкольна». Еще совсем немного, и Моррис окончит свою резидентуру и приступит к частной практике, поэтому сегодняшнюю вечеринку можно было считать чем-то сродни выпускному вечеру, который был устроен им в честь себя самого.
Все было замечательно задумано и организовано с тем поистине ненавязчивым комфортом, который, наверное, обошелся ему в сумму намного большую, чем была ему по карману. На ум почему-то пришла мысль о пышных вечеринках, устраиваемых обычно заводчиками по случаю начала выпуска нового товара или пуска новой линии. В каком-то смысле их цели были в чем-то схожи.
Джордж Моррис, двадцативосьмилетний врач, имеющий на своем попечении жену и двоих детей, был по уши в долгах: а какой молодой врач не залез бы в долги, случись тому оказаться на его месте? И вот теперь Моррис должен был начать понемногу выбираться из финансовой пропасти, а для осуществления этого плана ему были нужны пациенты. Рекомендации. Консультации. Короче говоря, он нуждался в содействии и помощи со стороны врачей, имеющих уже устоявшуюся практику, и именно по этой простой причине он пригласил к себе в дом сразу двести докторов со всей округи и выставил им по такому случаю самой лучшей выпивки, какую только смог закупить и целые горы вкуснейших канапе, какие только сумели изготовить для него поставщики провизии.
Как патологоанатом, я был польщен получить приглашение на эту вечеринку. С профессиональной точки зрения я ничем не мог быть полезен Моррису; патологоанатомы имеют дело с трупами, а трупы не нуждаются в рекомендациях. Моррис пригласил Джудит и меня, потому что мы с ним были друзьями.
Я думаю в тот вечер мы были его единственными друзьями среди остальных приглашенных.
Я огляделся по сторонам: приглашены были заведующие отделениями из большинства крупных клиник. В числе гостей оказались и другие врачи-стажеры. Все были с женами. Супруги приглашенных медиков собрались стайкой в углу, и завели разговор о детях; врачи же разделились на небольшие группки — по принадлежности к той или иной больнице или по специализации. Здесь наблюдалось своего рода профессиональное разделение, которое со стороны производило незабываемое впечатление.
В одном углу Эмери в споре доказывал терапевтические преимущества применения доз I-131 при гипертиреозе; в другом Джонстон обсуждал проблему печеночного давления при портокавальном анастомозе; а с другой стороны доносилось бормотание Льюистона, вот уже в который раз приводившего свои доводы, доказывающие негуманность использования электрошоковой терапии для лечения депрессивных состояний. Из того угла, где собрались женщины, изредка слышалось «ОРЗ» и «ветрянка».
Джудит стояла рядом со мной. Синее платье было ей очень к лицу, в нем она казалась совсем юной. Она быстро пила свой «скотч» — у нее привычка все выпивать залпом — и, очевидно, настраивалась на то, чтобы присоединиться к компании докторских жен.
— Иногда мне очень хочется, — тихо проговорила она, — чтобы они хоть раз поговорили о политике или еще о чем-нибудь. О чем угодно, но только не о медицине.
Я улыбнулся, вспомнив рассуждения Арта об аполитичности врачей. Он говорил об этом с таким видом, как обычно говорят о неучах. Арт всегда настаивал на том, что врачи не
