ложь! Мне ничего не осталось… совсем ничего. Я… я поклонялась Джону!
Генриетта завороженно смотрела на нее. Только что ей открылось то, что рисовало ей ее воображение, то, что она стремилась выразить в дереве. Вот оно — поклонение… слепая преданность, ставшая столь опасной, когда кумир посмел проявить слабость.
— Я не могла этого вынести, — сказала Герда. — Я должна была убить его! Я должна была… Вы понимаете, Генриетта? — Она говорила это обычным, почти дружеским тоном. — И я знала, что должна быть осторожной, потому что полицейские умны. Но я тоже не так глупа, как все привыкли думать! Если вы очень медлительны и не любите болтать, все думают, что вы ничего не понимаете… А вы исподтишка смеетесь над ними! Я была уверена, что никто ничего не узнает, — я прочитала в этом детективе, что полиция может определить, из какого револьвера был произведен выстрел. Как раз в тот день сэр Генри показал мне, как заряжать револьвер и как стрелять. И я решила, что возьму два револьвера. Из одного убью Джона и спрячу его, а все увидят меня с другим револьвером в руках. Вначале решат, будто его убила я, а потом обнаружится, что стреляли из другого оружия, и я окажусь вне подозрений!
Она торжествующе кивнула головой.
— Но я забыла про эту кожаную штуку. Она лежала в ящике в моей спальне. Как, вы сказали, она называется? Кобура? Но ведь полиция не станет заниматься этим теперь?
— Кто знает, — сказала Генриетта, — вы лучше дайте ее мне, и я унесу. Как только кобуры не будет в ваших руках, вы будете в безопасности.
Генриетта села, почувствовав себя невероятно уставшей.
— Вы плохо выглядите, — заметила Герда. — Я как раз приготовила чай.
Она вышла из комнаты и вскоре вернулась с подносом. На нем был чайник, молочник и две чашки. Молочник был переполнен, и молоко пролилось. Герда поставила поднос, налила чашку чаю и подала Генриетте.
— О господи… — сказала она расстроенно, — кажется, чайник так и не закипел.
— Это неважно, — сказала Генриетта. — Герда, пойдите и принесите кобуру.
Поколебавшись, Герда вышла из комнаты. Генриетта наклонилась вперед, положила руки на стол и опустила на них голову. Она так устала, так невероятно устала! Но теперь почти все сделано. Герда будет в безопасности, как того хотел Джон.
Генриетта выпрямилась, откинула со лба волосы и придвинула к себе чашку. Услышав какой-то звук у двери, она повернула голову, удивившись, что Герда оказалась быстрой на этот раз. Но это была не Герда. У двери стоял Эркюль Пуаро.
— Входная дверь была открыта, — сказал он, подходя к столу. — И я взял на себя смелость войти.
— Вы? — удивилась Генриетта. — Как вы сюда попали?
— Когда вы так внезапно покинули «Лощину», я, конечно, знал, куда вы направитесь. Я нанял машину и быстро приехал прямо сюда.
— Понимаю, — Генриетта вздохнула. — Только вы можете…
— Вы не должны пить этот чай, — сказал Пуаро, забирая у нее чашку и ставя ее обратно на поднос. — Нехорошо пить чай, если вода не закипела.
— Разве такая мелочь имеет значение?
— Все имеет значение, — мягко сказал Пуаро.
Послышался шум, и Герда вошла в комнату. В руках у нее была рабочая сумка. Взгляд Герды переходил с Пуаро на Генриетту.
— Боюсь, я весьма подозрительная личность, — поспешно сказала Генриетта. — Герда, оказывается, мосье Пуаро следил за мной. Он считает, что я убила Джона… Но он не может этого доказать.
Она говорила нарочито медленно и осмотрительно. Только бы Герда не выдала себя…
— Мне очень жаль, — рассеянно сказала Герда. — Хотите чаю, мосье Пуаро?
— Нет, благодарю вас, мадам.
Герда села рядом с подносом. Она начала говорить в своей обычной извиняющейся манере:
— Мне так жаль, что никого нет дома. Моя сестра и дети отправились на пикник. Я не очень хорошо себя чувствовала, и они оставили меня дома.
— Я вам сочувствую, мадам.
Герда взяла чашку и выпила.
— Все так беспокойно. Все беспокойно! Видите ли, всегда все устраивал Джон, а теперь Джона нет… — Голос замер. — Теперь Джона нет…
Ее взгляд, жалкий, недоумевающий, поочередно устремлялся на Пуаро и Генриетту.
— Я не знаю, что делать без Джона. Джон заботился обо мне. Теперь его нет, и ничего больше нет. А дети… Они задают вопросы, и я не могу на них ответить. Я не знаю, что сказать Тэрри. Он все время повторяет: «Почему убили отца?» Когда-нибудь он, конечно, узнает почему. Тэрри всегда важно знать. Меня удивляет, что он постоянно спрашивает «почему», а не «кто»!
Герда откинулась на спинку стула. Губы ее посинели.
— Я чувствую себя… не очень хорошо, — с трудом проговорила она. — Если бы Джон… Джон…
Пуаро обошел вокруг стола и, подойдя к Герде, осторожно сбоку подвинул ее на стуле. Голова ее упала на грудь. Пуаро, склонившись, поднял ей веко. Затем выпрямился.
— Легкая и сравнительно безболезненная смерть.
Генриетта пристально посмотрела на него.
— Сердце? Нет! — Внезапно она поняла: — Что-то в чае. Она сама положила. Она избрала такой путь?
Пуаро слегка покачал головой.
— О нет! Это предназначалось для вас. Это ваша чашка.
— Для меня? — недоверчиво спросила Генриетта. — Но я пыталась помочь ей!
— Это не имеет значения. Вы видели когда-нибудь собаку, попавшую в западню? Она вонзает зубы в любого, кто ее коснется. Миссис Кристоу поняла, что вы узнали ее секрет. Значит, вы тоже должны были умереть.
— И вы, — медленно сказала Генриетта, — когда заставили меня поставить чашку обратно на поднос… Вы имели в виду… вы имели в виду Герду…
Пуаро спокойно прервал ее:
— Нет-нет, мадемуазель. Я не знал, что в вашей чашке был яд. Но я предполагал, что он мог там быть. А когда чашка была на подносе — тут все решала судьба, из какой чашки она станет пить… если вас устраивает такое объяснение. Я бы сказал, что это милосердный конец. Для нее… и для двух невинных детей. Вы очень устали, не правда ли? — мягко спросил он.
Генриетта кивнула.
— Когда вы догадались? — спросила она.
— Трудно сказать. Сцена была разыграна, я чувствовал это с самого начала. Но очень долго не понимал, что она была подготовлена Гердой Кристоу… что ее поза была игрой — ведь она на самом деле играла роль. Я был озадачен простотой и в то же время сложностью… Вскоре я понял, что сражаюсь против вашей изобретательности и что вам подыгрывают ваши родственники, как только они поняли, чего вы добиваетесь. — На некоторое время воцарилось молчание, затем он спросил: — Зачем вам это было нужно?
— Затем, что меня попросил