Билл впился в него колючим взглядом.
- Блядь! Я так и знал! Конечно, во всем я виноват! – злая усмешка, возвращенная сигарета.
- Твою мать, Билл! Ты можешь просто выслушать? – Том вцепился свободной рукой в локоть Билла, сжимающего собственную лодыжку. И тот, вывернувшись, освобождаясь от захвата, выдохнул, но промолчал.
- Может, ты вспомнишь, в каком виде ты появился там, а? Практически голяком, в расстегнутых джинсах! А они и так у тебя едва член прикрывают!
- А... ну да! Конечно! И после этого ты МНЕ говоришь, что не ищешь оправданий? – теперь Билл сам схватился за сигареты, понимая, что единственная затяжка только сильнее раздраконила «на покурить».
- Блядь! – выругался он, безуспешно щелкая зажигалкой, держа губами сигарету. – Ну же, сука!!!
Том забрал зажигалку и с первого раза выбил огонек.
- Псих, – тихо, прикуривающему Биллу, но почти себе под нос.
- Сам псих! – выдох вверх. – Джинсы ему мои помешали, видите ли! Голяком, да? А он там как, не грохнулся в обморок, увидев парня в одних джинсах, когда я ушел? Нашел, чем оправдываться!
- Твою мать, Билли! Да пойми же ты! Я просто пытаюсь объяснить тебе, почему все так произошло! – Том смотрел, как Уильям лихорадочно затягивается, издевательски поддакивая при этом. – Ты же... и одетый - сексуальный, дальше некуда... А вот так, с постели? Черт! Билли, да пойми же ты меня! Там, когда мы были в моей комнате - это одно. И Михей, блин, хоть и с благородной целью полез ко мне, но все-таки... блин... ему надо было дождаться, пока я сам открою дверь. Блядь, ну и нарвался... Вроде как, он сам виноват. А то, что ты потом вот так на кухню выперся... Это выглядело демонстративно, понимаешь? И его это спровоцировало... Не все же это воспринимают так, как я! Кого-то от этого может и воротить!
- А! Вон что! Том, я тебя понимаю, – Билл, криво улыбаясь, нагло выдохнул в лицо Тому.
- Билл... Ты дрянь, Билл, – Том, щурясь от табачного дыма, смотрел на черноволосого нахала. – Я же не упрекаю тебя! Я хочу, чтобы ты понял... Он же, Миха, потом, так со мной пренебрежительно, после твоего прихода… Как с мразью...
Том не выдержал и застонал, вспомнив, как ему тогда резануло по нервам, то с какой брезгливостью его друг бросил ему пачку сигарет.
- И все - меня переклинило, нах... Я потерял всякий контроль над собой. Вот тогда меня и понесло, тогда я не был готов… Это было для меня слишком... И я не мог остановиться...
Картрайт усмехнулся.
- Сука... Чистеньким хотел выглядеть? «Я какой был, таким и остался! И дни с ним проводил потому, что рисовал для курсовой! Нет в этом проблем, и не было!» – процитировал Билли речь Томаса, которая намертво врезалась ему в память. – Да, Том? Нет проблем? И ты хочешь сказать, что ЭТО ты говорил, не имея над собой контроля? Бред полный!
Билл смотрел на Тома исподлобья, сдерживая себя, чтобы не схватиться за долбившее в ребра сердце.
- Не бред, Билли! Да, как ты взять в толк не можешь?
- Не могу! – Билли, подскочив, уселся себе на пятки. – Ты меня предал, Том!!! ПРЕДАЛ!!! И хочешь, чтобы я повелся на всю эту фигню? Да?
Томас тоже дернулся, ругаясь от переполняющего его возмущения, как сапожник.
- Господи! Сколько же мне надо объяснять, что я ЗНАЮ, КАК Я ВИНОВАТ перед тобой, Билл!!! Знаю! Ну, что мне сделать, чтобы ты меня прос...
- А знаешь, о чем я думаю? – перебил его Билл. – Думаю, ну вот если бы я не услышал всей той мерзости... И что, Том? Как бы ты себя вел со мной дальше? Так бы продолжал мило улыбался мне, да? Так бы продолжал делать вид, что ничего не произошло, и трахал бы меня дальше, потешаясь над моей наивностью? – Билл лихорадочно рассматривал застывшее лицо Тома.
- Чего ты молчишь сейчас? Блядь… и ответить нечего, да? – Билл ударил ладонью по постели. Том даже вздрогнул. Он на самом деле не знал, что ответить на это.
- Ну? Что и требовалось доказать! Дрянь... и что-то еще объяснить пытаешься! Даже больше! Про любовь заговорить посмел! Надо же, какое счастье! Думал, я тут охуею от невъебенной радости и растаю перед тобой, да? – выдохнул Билл, отворачиваясь. – Ненавижу... ненавижу тебя...
Том выдохнул дым. Его ломало, корежило, это были жгучая обида и страх, рвущие нервы.
- Посмел... Посмел, Билли... Потому, что я действительно люблю тебя, – он глянул на хмыкнувшего Билла, чувствуя, как его отчаяние взметается до небес. – Я сказал тебе все, как есть! Сказал, ЧТО к тебе чувствую! Да, я люблю тебя!!! Давно люблю! И мне похуй, что ты думаешь об этом!
«Ой, ли?»
Том видел, как Билл смотрел на свою дымящуюся сигарету, до белых желваков стискивая челюсти.
- Даже если ты считаешь, что это ложь, и я несу все это, чтобы тебя вернуть – мне все равно! Главное для меня, что я смог! СМОГ это сказать! Признаться тебе в этом - смог! Но ты, видимо, и представить не можешь, что самому себе в этом было признаться намного тяжелее, чем решиться на это сейчас? Не понимаешь? Ты же не знаешь, что ради тебя мне пришлось почти сломать самого себя...
Билл медленно повернул к Тому лицо, и внутри у того все оборвалось – Билли усмехался. На его губах лежала глумливая, издевательская улыбка.
- Смешно? – прошептал Том, пытаясь наполнить легкие исчезающим воздухом. – Тебе все еще смешно? Да?
Биллу не было смешно. Он внутренне леденел все больше. Сейчас с ним происходила, поразительно странная в данной ситуации вещь – ему становилось все хуже и хуже. Было чувство, что его загоняют в угол, а он упирается руками и ногами. Да, он понимал, что произошло то, чего он так ХОТЕЛ, чего так ждал. Без особой надежды ждал… Но не в такой ситуации - не в мотеле, не с синяками на спине, оставшимися от борьбы, не тогда, когда выслушиваешь оправдания тому, чему оправдания просто нет.
Перед ним был Том, который распинался, доказывая свои чувства, свою любовь. Но все это вызывало в Картрайте только боль. Скручивающую, режущую... Может, именно потому, что, прислушиваясь к словам Тома, душа его обливалась кровавыми слезами, а он пытался гордо держать голову высоко поднятой. Хотя всего несколько минут назад эта самая гордость была вытащена из самого темного места человеческого тела.
Билл поражался сам себе. Поражался тому, что может еще держать себя в руках рядом с тем, кто его почти сломал. Во всех отношениях. Почти. Сломал. И видимо именно это «почти» давало силы Уильяму быть циничным и непреклонным. Внешне...
- Сломать себя пришлось, говоришь? – Билл затянулся, выдохнул дым в сторону. – Ну, так вот, считай, что мы в расчете, милый! Ты смог тогда «почти сломать» меня. А сейчас, всем этим, – Билл неопределенно повел рукой, - сделал это окончательно...
- О чем ты? – тихо и хрипло.
- О чем? – Билли усмехнулся. – Не понимаешь? Нет? Вчера звонил бухой, муру какую-то нес! В баре выставил нас на посмешище обоих... Чуть не трахнул в грязной кладовке... Спасибо за это! Потом в мотеле тебе остановиться захотелось, да? Куда шлюх привозил своих? Отымел - и давай про любовь заливать? Вот так, в этом месте? Причем, знаешь прекрасно - я не простил тебя! Я не могу тебя простить! На хуя ты так со мной, Том? Неужели ты думал, что меня все это заставит простить?
Тому казалось, что он начинает распадаться на части. Все, что говорил сейчас Уильям, было таким неправильным и, в то же время, убийственно точным...
Он действительно не имел права сейчас, здесь, в этом месте, после всего, что между ними произошло, говорить о любви. И не понимал, как вообще он мог решиться сказать о своих чувствах тому, кто сейчас над этим открыто насмехался? Он еле расцепил сжатые челюсти, ощущая, как его колотит, затянулся, выдохнул с дрожью, испытывая на себе уничтожающий взгляд любимого человека, в котором чувствовалось столько яда и цинизма.
- Мне кажется, Билл, - начал он, чувствуя, насколько тяжело давались ему слова, - что не причем все, что ты говоришь - не причем это место и то, что я тебя «отымел», как ты выразился... Хочешь сказать – ты сам меня не хотел? Правда, не хотел? Я тебя силой сюда затащил?
