Значит, нам достаточно знать центральную практическую истину: что мы сеем в этой жизни, то будет прорастать в вечности» (Там же, с. 36).
Он развивает ее в работе «Перевоплощение и оккультизм»:
«Христианство есть учение о воплощении, о том, что Бог приходит в этот мир, и Он освящает небо, и землю, и звезды, и плоть человека. Воплотившийся становится одним из нас, плоть и кровь человеческая струится в жилах Богочеловека. И личность не разрушается, а разрушается в ней только зло. Но если разрушается зло — это становится колоссальной опасностью для личности, ибо, выражаясь образно, чем больше зла в личности, тем меньше от нее останется. Потому что все должно пройти через огонь.
Естественно, речь идет не об огне физическом. Входя в атмосферу земли, метеорит накаляется и сгорает. Входя в атмосферу иных миров, в душе сгорает все злое, все темное и черное, и полнота бытия человека в посмертии в значительной степени зависит от того, сколько, выражаясь опять-таки метафорически, останется после этого сожжения» (Мень. Перевоплощение // Тайна, с. 51).
Нет, он был вовсе не так прост или неглубок, этот последний рыцарь. Просто он говорил на том языке, на каком только и могли его понять в этом мире, забывшем свою душу…
Глава 2. О духе, душе и теле. Войно-Ясенецкий
У Александра Меня был предшественник в битве за общественное сознание. В советскую пору ее вел архиепископ Лука — Валентин Федорович Войно-Ясенецкий (1877–1961).
Поразительный человек. Священник, даже архиепископ и одновременно доктор медицинских наук, профессор. В медицину его привело сострадание к людям, в молодости решив заниматься тем, что «полезно для страдающих людей», он идет учиться на медицинский факультет Киевского университета. Потом работает до революции земским врачом — «мужицким доктором». Тогда же защищает докторскую диссертацию.
Так получилось, что революция застала его в Туркестане. Там умирает от туберкулеза его жена, а он принимает постриг и назначается епископом Туркестана. Вскоре его обвиняют в контрреволюционной деятельности, как пособника патриарха Тихона, и с 1923 по 1943 — годы ссылок и тюрем. Везде он продолжает служить, проповедовать и лечить. И даже пишет труды по хирургии.
В 1943 он назначается архиепископом Красноярским, а в 1945, как это ни странно, он награждается медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» за свою врачебную деятельность. А уже в феврале 1946 года он становится лауреатом Сталинской премии I степени за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний…
С 1946 он архиепископ Крымский и Симферопольский. И примерно в это время он пишет единственный свой философско-богословский трактат «О духе, душе и теле». Странное и невозможное в ту пору сочинение, которое имело целью сохранить последний очаг сопротивления всеобщему искоренению понятий «душа» и «дух». Я не знаю, какова была судьба этого сочинения при советской власти, но догадаться не сложно, если еще в 1991 году я добыл его лишь в виде ксерокса с бедно изданной брошюрки, набранной изначально на машинке.
Ясно, что книжечка эта гуляла долгие десятилетия в самиздате и преследовалась властями, как и ее автор. Почему?
Во многом потому, что архиепископ Лука в ней тоже не исследует душу, а пытается изменить правящее мировоззрение, доказывая из самых понятных для советского человека источников, что жить нужно жизнью духа. Источники эти, как впоследствии Мень, архиепископ Лука приводит во множестве, особенно упирая на «Творческую эволюцию» Анри Бергсона и мысли Блеза Паскаля. Эрудиция его огромна и для той поры невозможна. Но самое удивительное то, что он умудряется найти подтверждения своим взглядам у самого Павлова.
Исходное его обращение к основоположнику нашей физиологии я, пожалуй, приведу. Это остроумное рассуждение дает понять, что такое «сердце», как его понимал Войно-Ясенецкий. О сердце, как неком органе души или душевной жизни, писал, как вы помните, Юркевич. Епископ Лука нигде на Юркевича не ссылается. Возможно, он его работу и не знал. В целом, он идет схожим путем, приводя множество выдержек из Библии, но есть и существенные отличия, и первое из них как раз взято из Павлова. Без понятия «сердца» учение Войно-Ясенецкого все равно не будет понятным.
«Уже во времена древних римлян и греков слова Corona и Cor означали не только сердце в прямом значении, но также и душу, настроение, взгляд, мысль, даже благоразумие, ум, убеждение и так далее.
"Народное чутье уже издавна верно оценило важную роль сердца в жизни человека. Сердце перестает биться — жизни пришел конец", — почему некоторыми сердце называется «мотором» жизни. Мы хорошо теперь знаем, насколько физическое и духовное благополучие зависит от правильной функции сердца.
Нам приходится в повседневной жизни слышать о том, что сердце «страдает», «болит» и так далее. В художественной литературе, в беллетристике можно найти выражения: "сердце тоскует", «радуется», «чувствует» и так далее. Таким образом, сердце сделалось как бы органом чувств и притом чрезвычайно тонким и универсальным.
"Остановиться на этом необходимо потому, — говорит И. П. Павлов, — что все указанные явления в своей основе имеют глубокий физиологический смысл.
В отдаленную эпоху, когда наши предки находились в зоологической стадии развития, на все раздражения, получаемые ими, они реагировали почти исключительно мускульной деятельностью, преобладавшей над всеми остальными рефлекторными актами. А мышечная деятельность теснейшим образом связана с деятельностью сердца и сосудов. У современного цивилизованного человека мускульные рефлексы сведены почти до минимума, связанные же с последними изменения сердечной деятельности сохранились хорошо…
Современный цивилизованный человек, путем работы над собой, приучается скрывать свои мышечные рефлексы, и только изменения сердечной деятельности все еще могут указать нам на его переживания. Таким образом сердце и осталось для нас органом чувств"» (Войно-Ясенецкий, с. 33–34).
Иными словами, сердце оказывается органом чувств не как орган восприятия, а как орган, по которому мы можем знать, что чувствуем. Это значит, что само сердце вовсе и не чувствует. Чувствует то, что имеет такую возможность. Сознание, например, или душа. Но мы так запретили себе видеть эти чувства, поскольку они мешают выживанию в обществе, что лишь по сердцу своему можем судить о том, что же происходит в нашей собственной душе. И похоже, что с ней сердце связано напрямую, в отличие от нашего ума…
Но я опущу ту часть трактата, что посвящена сердцу, и оставлю ее для самостоятельного чтения. Мне пока гораздо интереснее сам источник этих чувств, душа, благо, как кажется, ей посвящена отдельная глава «Душа человека и животных».
Что касается души животных, тут достаточно будет сказать, что епископ Лука считает, что она сходна с человеческой, но ограничена. Ограничена, в первую очередь, в своей духовности. Поэтому я выберу только то, что относится к душе человека.
А вот относительно души епископ Лука проделывает какой-то фокус. Пока читаешь его сочинение, не остается ни малейшего сомнения, что он утверждает, что душа есть и именно она и обеспечивает мое бессмертие. Но как раз глава о душе заставляет сильно усомниться в том, что это были его настоящие взгляды.
Во-первых, она начинается с рассуждения о сознании или психической деятельности. И рассуждение это таково, что не остается сомнения, — для Луки душа и есть деятельность сознания. Он, возможно, не во всем согласен с физиологами, но…
«По представлениям физиологов деятельность сознания, то есть психическая деятельность, должна быть представлена, как колоссально-сложная система безусловных и условных рефлексов, прежде возникших и постоянно вновь образующихся: как огромная цепь восприятий, приносимых рецепторами в мозг, подвергающихся в нем анализу для выработки ответной реакции.
Наш гениальный исследователь высшей нервной деятельности академик И. П. Павлов так определяет сознание:
"Сознание представляется мне нервной деятельностью определенного участка больших полушарий, в данный момент, при данных условиях обладающего известной оптимальной (вероятно, это будет средняя) возбудимостью. В этот же момент вся остальная масса больших полушарий находится в состоянии более или менее пониженной возбудимости.
В участке больших полушарий с оптимальной возбудимостью легко образуются новые условные рефлексы и успешно вырабатываются дифференцировки. Это есть, таким образом, в данный момент, так сказать, творческий отдел больших полушарий. Другие же отделы их, с пониженной возбудимостью, на это неспособны, а их функции при этом — самое большое составляют ранее выработанные рефлексы, стереотипно возникающие при наличии соответствующих раздражителей.
