По итогам переговоров, во время которых родственник главы администрации, играя мускулами, ломился в открытые ворота, он добился того, что у него никто и не отнимал – право поить Настю дорогими коктейлями. Андрею одновременно было весело от всего этого цирка, и больно от мыслей о Тане – то есть карнавально. Вадим вернулся на своё место, и пока усаживался, успел сказать Андрею на ухо:
– Займись Викой, чего стоишь?
Сам же занялся опросом:
– Дефки! А вы когда-нить кончали еще не успев снять трусы? Рассказывайте подробности. В достаточно широком и пустом проходе, в котором мог выступать целый кордебалет, Вика другого места не нашла для танцев, кроме как в полуметре от Андрея. В опасной близости от его лица мелькал бокал с коктейлем цвета тосола, который Вика держала в руке. Как можно оставаться в форме, поглощая такое количество пойла, содержащего столько сока, сиропа и ещё хрен знает чего, что у тебя отрастет третий подбородок ещё до того, как ты допьёшь один такой? Девкам, очевидно, важен факт того, что они держат в руках огромный бокал с кислотного цвета жидкостью и всякими трубочками-финтифлюшками. Вадим рискует увидеть свой член позеленевшим наутро после интимного общения с Аленой и Светой – а всё к триплу и шло: Света настойчиво массировала его промежность, тогда как сам он самозабвенно покусывал Аленину ногу, задранную ему на плечо (Алена оказалась гимнасткой – задрав ногу, стояла практически в позе шпагата).
И тут в висках Андрея загудело – он заметил приближение столь знакомой женской фигуры. Когда он навёл резкость на эту фигуру, находившуюся в середине зала, когда она блеснула перед ним, в мыслях его, как молния, пролетело: «Таня!» Он узнал её. Её облик вмещал в себя ту поэзию, которую чувства Андрея всегда знали и видели отличительные признаки её, но он никогда не мог выразить словами всё, что чувствовал. Колорит этой поэзии был так ярок, каким никогда не являлся прежде; его краски горели и метались в глаза. Они были так нестерпимы, что Андрей на мгновение зажмурился… они были облечены в ту гармонию и дышали той внутренней музыкой, которой исполнены самые прекрасные творения природы. И этот вертеп, в который она вошла, был недостоин её, и все, кто тут находился, не достойны были и ползать у её ног.
Она подошла к нему, бесцеремонно отодвинув Вику. Словно из горных глубин долетело его имя:
– Андрей… нам надо поговорить…
Качнулись стены, дрогнул пол. Тяжело передвигая словно сковаными ногами, пробирался Андрей вслед за Таней через ледяные провалы устремленных на него глаз (не осталось незамеченным, как она отшвырнула в сторону Вику, которая попыталась дать отпор, но её нейтрализовали Лена с Сергеем, Танины друзья).
Глава 169
Таня с Андреем вышли на балкон (опоясывающий здание по периметру), на который вела дверь позади бара. Встали возле перил. Внизу беззвучно двигались темные воды реки. Таня изменилась – немного пополнела, черты лица стали мягче, казались несколько стушеванными. В линии рта и округлости подбородка ничего жесткого. Она стала выглядеть гораздо женственнее. Для Андрея женским идеалом всегда были девочки-подростки, но округлость линий Таниной фигуры показалась ему умопомрачительно сексуальной.
Ударил её голос, ясный и сильный, но Андрей его не узнал, куда только делся её характерный грубоватый низкий тембр, теперь он слышал грудной, гибкий, полнозвучный женский голос.
– Вот так ты значит «работаешь», «ездишь в командировки», такой ты значит «занятой»…
У него вырвался жест протеста, но она, пожав плечами, продолжила:
– Я беременна. Срок, ты, надеюсь, сам можешь вычислить. И, знаешь, Андрей, я так ждала этой встречи, столько раз мысленно проговаривала то, что хочу тебе сказать… сначала я ждала и верила, что ты приедешь и мы с тобой сделаем то, что хотели. Потом я терялась в догадках: почему ты не приезжаешь или хотя бы не позвонишь. Потом я стала тебя ненавидеть…
Она говорила, что теперь ей уже всё равно, но смотрела на него с такой укоризной и с такой скорбью, какую только в силах выразить человеческие глаза. Он почувствовал, как огненные молоточки застучали у него в груди, и застыл, не смея к ней приблизиться. Перед глазами поплыли круги, сознание ловило слова.
– …чего только я не передумала за то время, что ждала тебя. Когда я узнала, что после нашей поездки ты неоднократно приезжал в Волгоград, ты мне врал… мне было тошно и омерзительно думать о тебе. Твои измены… Потом мне стало всё равно. И сейчас… сейчас я просто хочу тебе сказать… просто поставить в известность… во избежание будущих проблем… Я не собираюсь делать аборт. Я хочу ребёнка и я произведу его на свет…
Таня испытующе смотрела в лицо Андрея, словно хотела проникнуть в душу. Его теперешний облик и тот, что она хранила в своей памяти, оказались разделены такой страшной пропастью один от другого, что она изумилась расстоянию между ними. От прежнего Андрея ничего не осталось, а между тем это всё тот же. Она его узнавала, всматривалась и убеждалась, что перед ней всё тот же человек, только до такой степени изменившийся, что она вдруг подумала, что для продолжения отношений нужно вновь знакомиться с ним, заново сближаться – а это то же самое, что знакомиться и сближаться с теми убогими полумальчиками, презренными недоделками, что резвятся здесь в ночном клубе.
Андрей ошеломленно безмолвствовал, слова Тани обожгли его, словно в лицо ему бросили горсть раскаленных углей. Встретив её жестокий, неумолимый взгляд, он понял невозможность каких-то промежуточных решений (жить на две семьи, что-то в этом роде). Мариам и Алика он бросить не может, не имеет права, но отказаться от Тани, убрать её из своей жизни тоже нельзя, как нельзя вынуть сердце из живого тела. Но что же делать, как всё организовать, чтобы успевать в семье и еще с Таней, которая в начале следующего года родит?!
Она, столько времени преклонявшаяся ему, трепетавшая перед ним, как травинка, сейчас, представ перед ним, воплотила в себе всю силу человеческого гнева. «Я ведь так тебя любила, как ты мог, как тебя назвать после этого…», – роняла она суровые слова.
За всё то время, что они были близки, они впервые как равные посмотрели друг другу в глаза. Он увидел отражение безмерной тоски и нарастающего бунта души, которую уже ничто не повернёт к нему. Она – муки сомнения растерявшегося человека, не имеющего твёрдых желаний и принципов.
Таня наконец увидела, что под его стильным нарядом страдает и ломается искривленное, развращенное существо. А её с ним отношения были блестящим, но мучительно безрассудным кошмаром. Всё, что им сделано, носит несмываемый отпечаток лжи, желания получить максимум удовольствий, порой сомнительных, вкупе с желанием блеснуть, поразить; нигде, даже в самых интимных вещах, не видно искреннего отношения, проникновенного душевного убеждения, которое составляет главную драгоценность настоящего мужчины. Таня думала, что её с ним любовь – это высшая точка жизни, а оказалось, что это наибольшая слабость её, грешок, глупость, совершенная в невменяемом возрасте.
От волнения он не мог произнести ни слова. Потерявшись, он молчал, а его неответ был тем же ответом. Не выдержав её долгого взгляда, он протянул к ней, как за милостыней, дрогнувшую руку.
Она докончила:
– … да, я рожу ребёнка. Но заботиться об этом ребенке будет другой мужчина, более достойный чем ты – Иосиф Григорьевич Давиденко. Сейчас я с ним. Кажется ты с ним знаком. И я сейчас пришла сюда, чтобы посмотреть в твои глаза и попрощаться с тобой. Мы расстаемся. Навсегда.
Несколько мгновений он оставался недвижимым. Это был тот самый приговор, который давно казался ему неизбежным. Андрей готовил себя к нему все эти месяцы, неотступно думал о нём в бесконечные дни и ночи. И всё же, когда приговор прозвучал, он показался почему-то невероятным, невозможным, нереальным. Сами слова «попрощаться», «расстаемся навсегда», такие привычные в повседневном обиходе деловых будней Андрея, давно уже примелькавшиеся и почти стершиеся от частого употребления, – сами эти слова наполнились вдруг новым, немыслимо страшным содержанием, мгновенно вырвавшим его из жизни и унесшим в какую-то ужасающую пустоту. Жизнь без Тани казалась ему немыслимой.
– … а как ты хотел – я же предупредила тебя, что мои биологические часы тикают и утраченного времени не вернуть. Я ждала тебя до последнего, Андрей.
Он пошатнулся, однако устоял на ногах. Как бы очнувшись от кошмарного сна, он резко встрепенулся, и провёл дрожащей рукой по лицу.
– Танюша, давай попробуем… я обязательно найду выход… – в его голосе звучало настоящее отчаяние.
Его жалкие слова могли бы увеличить её недоверие, но сам Андрей, застуканный при таких обстоятельствах, внушал ей такое недоверие, что, будучи безграничным, оно не могло уже расти. Её глаза были полны сурового достоинства.
«Прощай, кукушка!» – резко бросила она в лицо Андрею и прошла мимо него обратно в зал. Оставляя за собой шлейф своего неповторимого запаха, который Андрей не сможет забыть никогда.
