С другой стороны, и некоторые мрачные стороны нечаевского характера не нашли достаточного отражения у Достоевского, поскольку романист стремился выдержать взятый им карикатурный тон и устранил все грозные черты, которые в действительности отличали Нечаева. Стремление дать в лице Петра Степановича мошенника, авантюриста и подлеца дезориентировало автора «Бесов» и лишило его возможности изобразить сложнейший характер.
Но некоторые образы Достоевского устояли под натиском его памфлетического замысла. Это особенно ощущается на фигуре столь осмеянного автором «достопочтенного Степана Трофимовича» Верховенского. Задуманный под знаком сатиры, он необыкновенно вырос под пером Достоевского и, ломая контуры карикатуры, получил в процессе работы черты глубокой и прекрасной жизненности, роднящей старого мечтателя с великими образами мировой литературы. Через несколько лет после «Бесов» Достоевский сам выразил свое глубокое сочувствие к старому Верховенскому и даже к его историческому прообразу. В «Дневнике писателя» 1876 года он, между прочим, пишет:
«Грановский был самый чистейший из тогдашних людей; это было нечто безупречное и прекрасное. Это был один из самых честнейших наших Степанов Трофимовичей (тип идеалиста сороковых годов, выведенный мною в романе «Бесы» и который наши критики находили правильным. Ведь я люблю Степана Трофимовича и глубоко уважаю его)…»
Именно этот персонаж Достоевского является выразителем его наиболее заветных идей об искусстве, Пушкине, Рафаэле, Шекспире. Именно ему поручается выразить основную идею романа о том, что великий больной исцелится от недугов, накопившихся «в России за века, за века». Таким образом, в романе, быть может вопреки первоначальному замыслу автора, Степан Трофимович является лицом, вокруг которого вращается все движение. Над вихрем событий он поднимается не только как первопричина, но и как наиболее зоркий и ясновидящий его выразитель. Малоизученный в критической литературе о Достоевском Верховенский-отец может войти в мировую литературу как своеобразный и прекрасный образ русского Дон-Кихота.
Достоевский чрезвычайно интересовался судьбами эмигрировавших в Турцию, Австрию и Пруссию старообрядцев, возвратившихся затем от социализма к православию. Для него это были подлинные «новые русские люди», которые в его представлении противостояли Лопуховым и Рахметовым. В будущем они станут идеальными героями его романов.
Аналогичную политическую эволюцию пережил бывший петрашевец Н. Я. Данилевский, высланный в 1849 году из Петербурга как убежденный фурьерист. В 1869 году он опубликовал свою монографию «Россия и Европа» о культурно-политических отношениях славянства и германства. Это была попытка возродить на новых началах учение славянофилов. Так слагался образ Шатова. Знавший Данилевского в 40-х годах, Достоевский горячо приветствовал его идейную эволюцию и даже признавал себя его единомышленником:
«И вот из фурьериста обратиться к России, — писал он Майкову 11(23) декабря 1868 года, — стать опять русским и возлюбить свою почву и сущность! Вот по чему узнается широкий человек!»
В своем антинигилистическом романе Достоевский широко пользуется и литературной пародией. Это особенно сказалось на сатирическом изображении Тургенева в лице «великого писателя» Кармазинова. В образе этого персонажа автор «Бесов» воплощал отчетливо выраженное в консервативной публицистике, как раз к этому моменту, воззрение своих единомышленников на Тургенева, как на крайнего западника, нигилиста и врага их «общественного русского дела». Тургенев, беспощадно развенчанный в романе как художник и характер, больнее всего ощутил политическое острие карикатуры: «Достоевский позволил себе нечто худшее, чем пародию; он представил меня под именем Кармазинова тайно сочувствующим нечаевской партии». Мысль Тургенева ясна: «Бесы» — это политический донос.
При всей необыкновенности подобной оценки необходимо все же признать, что роман Достоевского в некоторых частях представляет собой политический пасквиль чрезвычайной остроты. Стремясь изобразить деятелей враждебного стана в разнообразнейших сатирических тонах, Достоевский не останавливался перед предельной резкостью своего рисунка. Это соответствовало его заданию развенчать такие видные политические фигуры двух революционных поколений, как Петрашевский, Спешнев, Бакунин, Нечаев, в кругу их ближайших соратников и членов нечаевской пятерки.
К тому же Достоевский никогда не стеснял себя подлинными признаками прототипа. Он пишет Майкову: «Ведь у меня же не Чаадаев, я только в роман беру этот тип…» Он заявляет в «Дневнике писателя»: «Лицо моего Нечаева, конечно, не похоже на лицо настоящего Нечаева». Саркастическую галерею портретов во вкусе Гойи стремился создать Достоевский своей бичующей кистью. И он создал ее.
Художественный прагматизм во имя высшей экспрессии руководит Достоевским и при обрисовке места действия и времени романа. Анализ «Бесов» показывает, что Достоевский очень верными чертами описал последний город своей ссылки — Тверь, где он провел осень 1859 года. Избрав этот город местом действия романа, Достоевский в основном и главном следует указаниям действительности: это город, по которому блуждал молодой тверской помещик Бакунин, и именно здесь, на берегах Тверцы и Тьмаки, жил в монастыре Тихон Задонский. Романист дает себе право сдвинуть две эпохи, разъединенные историей, и свести для беседы двух пленивших его исторических лиц: он приводит Бакунина в келью Тихона Задонского. Из этого необычайного сближения двух контрастных фигур рождается одна из самых судорожных страниц мировой литературы — «Исповедь Ставрогина».
Время действия романа почти соответствует периоду пребывания Нечаева осенью 1869 года в Москве, куда он приехал 3 сентября из-за границы и откуда выехал 22 ноября в Петербург. Петр Верховенский приезжает в губернский город в начале сентября и выезжает в Петербург к концу октября. В полном согласии с этими хронологическими данными в романе все время изображается осенний город и осенний пейзаж: дожди, грязь, ветер, размытые дороги, «низкие мутные, разорванные облака», «полуобнаженные деревья», «мелкий, медленный дождь, как сквозь сито», «давным-давно сжатые нивы», «темный как погреб, отсырелый и мокрый старый сад».
Но, отступая от календарного воспроизведения действительности, Достоевский изображает в сцене убийства Шатова пруд незамерзшим. Нечаеву, как известно, пришлось раскалывать лед, чтобы опустить тело в прорубь, в романе же труп просто раскачивают и бросают в воду, по поверхности которой расходятся круги. Конец ноября Достоевский заменяет октябрем, когда зима еще не наступила, и это, вероятно, не случайность. Роман выдержан в пасмурных тонах умирания и разложения. Унылый, осенний колорит, бесцветно угрюмые тона северной русской осени в скудной губернии, в мрачном городе, думается, намеренно взяты художником для выявления его мысли о больной России, о безотрадности переживаемой эпохи, о надвигающейся гибели. Как в «Преступлении и наказании» Раскольников словно задыхается под гнетом своих кошмарных замыслов в пропыленной атмосфере петербургского лета, среди жары, извести, песка и духоты, — точно так же и Ставрогин разлагается и гибнет под безнадежный плач упорных и мелких осенних дождей, среди почернелых полей и размытых дорог, под холодным свинцовым небом и обнаженными деревьями пустынного наследственного парка, только что приютившего в своих чащах заговорщиков-убийц.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
