Через месяц после того, как вспыхнул бунт, стало ясно, что между вожаками мятежников и янычарами напряженные отношения, а случившееся 5 ноября убийство одного из их офицеров сделало эту напряженность необратимой. Во дворце поддерживали желание янычар положить конец правлению плебея. К тому же общественное мнение уже было к этому готово. На тайном совещании правительство решило, что об открытом подавлении Патрона Халила и его сторонников не может быть и речи, поскольку это может увеличить число их последователей. Зная о том, что зреет заговор, вожаки бунтовщиков дали понять, что если будет объявлена война Ирану или России, они покинут Стамбул и отправятся на фронт. Но это было неприемлемо для правительства Махмуда, и было принято более продуманное решение: Патрона Халила и других вожаков пригласили посетить совещание, на котором, как им сказали, будет удовлетворено их требование получить государственные должности. Когда они прибыли во дворец, их разделили на маленькие группы, и, пока они ждали, когда султан дарует им халаты в честь назначения на обещанные посты, люди султана убили сначала главных зачинщиков, а потом и всех остальных. Поскольку с приема во дворце никто не возвращался, ожидавшая снаружи толпа стала интересоваться, что же случилось, но потом из дворца стали выносить окровавленные тела главарей бунтовщиков. Этого оказалось достаточно, чтобы лишить мужества тех, кто продолжал тешить себя надеждой на благополучный исход, и многие из них бежали из города или исчезли из вида. Султан издал указы, по которым всех сбежавших мятежников следовало арестовывать повсюду, где только их могли обнаружить. Согласно подсчетам французского посола, маркиза де Вильнева, после резни во дворце за четыре дня было убито более тысячи человек.
Хронист Шемданизаде («Сын изготовителя подсвечников»), Финдиклили Сулейман-ага, был еще ребенком, когда происходили вышеописанные события, и, должно быть, слышал о них от своего отца, который был государственным служащим. Особо он упоминал некоего Кабакулак («С распухшими ушами») Ибрагим-пашу, который во время своей многолетней службы в Египте приобрел репутацию безжалостного человека. Он считал, что именно этот человек сыграл значительную роль в подавлении бунта под предводительством Патрона Халила, и сравнивал его с двумя великими визирями прежних лет: Куйюку Мурад-пашой, который в 1607 году успешно воевал в Сирии с мятежниками Канбуладоглы Али-паши, а в 1609 году сражался с джелали и Табаниясси Мехмед-пашой, который в 1632 году подавил восстание в Стамбуле. Кабакулак Ибрагим был великим визирем в течение всего нескольких месяцев начиная с января 1731 года и был смещен осенью того же года.
Многим бунтовщикам удалось избежать кары, и в марте 1731 года они отомстили за смерть своих товарищей. Разграбив город, они пошли в сторону казарм янычар и других султанских полков, а потом двинулись в направлении дворца. Очевидец по имени Абди отметил, что среди тех, кто на этот раз присоединился к протестующим, были люди, которые совсем недавно прибыли в Стамбул, люди, которых сам он явно считал отбросами общества, — цыгане, армяне, османские греки, евреи, курды, боснийцы, анатолийские мусульмане (турки) и правоверные мусульмане с Балкан. Однако на сей раз священное знамя произвело свое магическое действие: многие сплотились под ним по призыву султана, а мятежникам так и не удалось получить поддержку горожан. Когда чей-то выстрел попал в знамя, толпа обратила свой гнев на бунтовщиков. Те, кто принес к стенам дворца отрубленные головы убитых ими бунтовщиков, были щедро вознаграждены.
За исключением тех случаев, когда людей переселяли по указанию государства, политика Османской империи всегда состояла в том, чтобы препятствовать миграции, поскольку земли, которые некому было обрабатывать, не давали государству доходов. Восстание Патрона Халила продемонстрировало еще один негативный результат бесконтрольного перемещения людей — то, что миграция в Стамбул привела к тяжелым социальным последствиям. Иммигрантов-албанцев винили в том, что они были инициаторами волнений 1730 года. Официально та роль, которую они сыграли в этих волнениях, была отмечена в указах, которые впоследствии были направлены военным и гражданским властям провинций, расположенных в западной части Балканского полуострова. После менее опасного бунта, случившегося в Стамбуле в сентябре 1731 года, эти требования были точно исполнены местными властями, чтобы предотвратить дальнейшую миграцию. Патрона Халил был албанцем, и хотя неизвестно, многие ли из таких же, как он, вожаков восстания являлись его земляками, но обычно именно албанцев делали козлами отпущения. Предпринятое в 1734 году дальнейшее усиление суровых мер потребовало от властей деревень, расположенных на северном берегу Мраморного моря, обеспечить гарантии того, что ни один албанец (независимо от того, мусульманин он или немусульманин), который попытается незаконно добраться до Стамбула водным путем, не сможет воспользоваться для этого лодкой, а будет задержан и под конвоем доставлен в столицу. С течением времени менялись и потребности города. Так, султан Мехмед II поощрял миграцию и даже требовал, чтобы население провинций переезжало в Стамбул, чтобы сделать из него процветающую имперскую столицу. Султан Махмуд 1 ввел строгие правила, которые препятствовали миграции жителей провинций в Стамбул, но не смог добиться того, чтобы эти правила эффективно действовали.
Анатолию не могли не затронуть последствия войн того периода, изменившие жизнь населения империи. Если на Балканах результатом стала миграция в Стамбул, которая была вызвана перекройкой границ империи, то Анатолия в очередной раз подверглась бесчинствам вышедшей из-под контроля солдатни. После того как в 1718 году закончилась война с Австрией и Венецией, самым недисциплинированным подразделениям нерегулярных войск было приказано расформироваться, но благодаря тому, что в 20-е годы разразилась война с Ираном, они получили возможность вновь собраться. Силахдар Финдиклили Мехмед-ага ясно выразил мнение, которое преобладало в правящих кругах, когда назвал анатолийские провинции «логовом разбойников». Малую Азию почти не затронул экономический рост, который кое-кому приносил процветание, что же касалось положения тех, кто жил в сельских районах, то оно неизменно ухудшалось. Одним из побудительных мотивов введения в восточных провинциях империи пожизненного права на сбор налогов была потребность оживить сельское хозяйство, но первоначально эта реформа не охватывала большую часть Анатолии, вероятно, потому что эти провинции считались непривлекательными для покупателей пожизненного права на сбор налогов. В 1703 году в западной Малой Азии покупатели сделали некоторые вложения, но только 5 % вложенных ими средств приходилось на земли, расположенные в сельскохозяйственных районах. Невозможность привлечь инвесторов, желавших выкупить право на собственность сельскохозяйственных земель, является ключом к пониманию того, какими в то время были условия жизни в сельской местности.
Правительство Невшехирли Дамад Ибрагим-паши хорошо знало о бедствиях, которые испытывало население анатолийских провинций, и никогда о них не забывало. Стремление облегчить страдания сельского населения, предоставив ему возможность зарабатывать на жизнь, стало причиной основания новых поселений и расширения уже существующих, особенно в районах, прилегавших к маршруту следования паломников, который проходил через юго-восточную Малую Азию, где давно существовала проблема безопасности. Были построены или реконструированы караван-сараи, а окружавшие их деревни заселяли либо представителями кочевых племен, либо крестьянами из особенно бедных районов. Такая политика продолжалась в годы царствования Махмуда I и в дальнейшем. Самым амбициозным планом Дамад Ибрагима было превращение находившейся в центральной Малой Азии деревни Мушкара, в которой сам он когда-то появился на свет, в город Невшехир («Новый город»). Сегодня это административный центр популярного среди туристов района Каппадокия. Там он построил две мечети, медресе, бесплатную столовую, школу, библиотеку, крытый рынок, две бани и восемь фонтанов. Все это до сих пор является основой торгового центра современного города.
Далеко на восток и на юг от Стамбула, за пределами основной территории Анатолии, находились арабские провинции империи. Они вошли в состав Османского государства в XVI столетии, и первоначально большинством из них управляли, руководствуясь сводом законов, подогнанных под местные традиции и условия, при которых губернатор осуществлял правление от имени султана. Преобладали две системы землевладения: в провинции Мосул и в сирийских провинциях Алеппо и Дамаск земельные наделы давали в награду за военную службу, как это делали в большинстве провинций Малой Азии и на Балканах, а в Басре, Багдаде, Египте и Хабеше, а также в прибрежных провинциях Северной Африки, таких как Алжир, Тунис и Триполи, которые были слабо связаны с центром, преобладала система налоговых откупщиков. Помимо этих двух систем, значительная территория оставалась под контролем племенных вождей (таких как курдские вожди), которые хотя и подчинялись некоторым указаниям центральной власти, обладали большей степенью независимости, чем другие землевладельцы. Со временем методы, с помощью которых управляли этими провинциями (как и другими провинциями, сформированными в результате завоеваний новых территорий и в соответствии с изменившимися приоритетами системы административного управления), могли полностью отойти от модели управления, введенной сразу после завоевания, но общей особенностью этих методов всегда оставалось то, что степень контроля со стороны центра возрастала или уменьшалась по мере того, как влияние местных группировок либо усиливалось в ущерб влиянию Стамбула, либо временно ослабевало.
