— Утешьтесь! — крикнула злобно вторая. — Не будете вы проплывать мимо их пещерной обители; вы здесь оставите ваши влажные следы на стенах утесов. А то, хотите, вознеситесь в воздух, попляшите с нами; в наших жарких объятиях вам слаще будет умирать, чем в ледяных тисках Симплегад!
«Арго» стоит; реже и реже становятся взмахи весел, только обе скалы надвигаются все ближе и ближе; уже чувствуется сквозь удушливый смрад их холодное дыханье.
— Гребите, друзья — отчаянно крикнул Тифис — Ваше усердие — наша единственная надежда.
— Не единственная! — восторженно воскликнул Орфей. И, бросив кифару, он молитвенно поднял обе руки.
— Госпожа, царица Олимпа! Если ты подлинно явилась Ясону и милостиво обласкала его, когда он перенес тебя через шумящий поток; если твоей волей возникла чудесная «Арго», заглядение смертных и твоя незакатная слава — о, теперь возлюби нас, Белораменная! Не дай исчадиям тьмы торжествовать победу над тобой и над нами; освободи нас от тисков сдвигающихся Симплегад!
Молитва прозвучала и умолкла — но ее сменил внезапный крик радости, вырвавшийся из пятидесяти уст.
Смыкающиеся стены были уже так близко, что их задевали краями своих лопастей гребцы средних скамей; но вдруг над богатырской фигурой Тифиса появилась другая, исполинская, вся утопающая в блеске своих золотых риз — аргонавты узнали свою заступницу, Царицу Небесную. Схватив могучей рукой корму корабля, она изо всей силы толкнула его по направлению к выходу. Крылатые чудовища при виде богини с жалобным писком умчались; «До свиданья!» — крикнули им вслед два юношеских голоса.
Еще мгновенье — и «Арго» выплыла в открытое море. Богиня милостиво махнула рукой уплывавшим и исчезла в лучах заходящего солнца. И словно от движения ее руки поднялся ветер — свежий, душистый, бодрящий. Аргонавты вскочили со своих скамеек; тотчас белый парус весело повис на косице, надулся, зашумел; зашумели и зеленые волны, рассекаемые грудью устремленной «Арго».
Но и тот и другой шум был заглушён могучей благодарственной песнью аргонавтов в честь их спасительницы, Царицы Небесной. Уже зашло солнце, мягкие лучи Селены залили палубу корабля — не смолкала лира Орфея, не смолкала ликующая песня его товарищей. Никому не хотелось на отдых; после такого чуда спать было невозможно. Мало ли ночей посвятили они веселию в те беспечные лемносские дни, пируя с Ипсипилой и ее амазонками! Ясон понял настроение своих товарищей; когда Орфей кончил песню, он велел выкатить из емкого трюма «Арго» чан душистого лемносского вина — и начался пир. Первая кратира в честь Геры, царицы Олимпа; вторая — в честь Ипсипилы и ее ласковых подруг, да за успех с золотым руном в таинственной Колхиде, да за что кто хотел… «За успех в борьбе с красными нетопырями!» — крикнуло два юношеских голоса. Но третья и последняя — опять в честь Геры-Спасительницы, супруги Зевса-Спасителя, всегдашнего владыки третьей кратиры.
Лилось вино, лились и разговоры. Благоприятный ветер, посланный Герой, «славный товарищ», освободил аргонавтов от их гребецких тягот; даже Тифис счел возможным поручить руль своему молодому ученику Акмону и присоединиться к пирующим.
Все были радостно возбуждены; после такого явного знака божьей милости уже никто не сомневался в конечном успехе. Но поговорить хотелось о многом. И все говорили под двойной лаской вина и удачи; но все умолкали, когда заводил речь Орфей.
— Мы можем гордиться, друзья, слава о нас не заглохнет. Аргонавты, Колхида, золотое руно — эти слова, эти картины со всепокоряющей силой будут витать перед умами молодых, отважных пловцов, побуждая их к новым походам в неведомые моря и земли. И когда, после многих веков, пределы Атланта перестанут сдерживать мысль и волю людей в кругу старого света, когда их будут звать к себе другие земли за заповедным рубежом волн — это будут лишь новые аргонавты, и новое золотое руно будет их наградой на открытом ими материке.
Но вы не должны думать, что вся цель и весь смысл нашего похода — чудесный клад, доставшийся колхидскому царю из рук эллинского отрока: мы больше дадим, чем получим. Вспомните о деяниях и событиях, которыми уже ознаменовалось начало нашего похода…
Тут речь певца прервал крик молодого кормчего: «Земля!» Тифис вскочил со своего места и вперил свои зоркие глаза в туманные очертания берега, облитые светом полной луны: «Да, земля, — сказал он, садясь, — но не материк, а остров. Он весь белый, но не от лунного света; а от чего, не могу разглядеть».
— Белый остров! — воскликнул Орфей, и его глаза загорелись пророческим блеском. — Белый остров! — повторил он медленно, погружаясь в глубокое раздумье. Никто не решился нарушить воцарившегося молчания.
— Великие, смелые образы зашевелились в заповедной глубине моей души; не могу еще облечь их в слова. Белый остров! Вглядись в него внимательно, друг Пелей: он некогда будет тебе дороже твоей родной Эгины, дороже твоего фтиотского царства. Помните, аргонавты, как мы огибали Пе-лионский мыс, впервые выплывая в открытое море? Как вокруг нашей «Арго» зарезвились, взапуски с дельфинами, певучие дочери морского старца Нерея? Тогда впервые беспечное веселье молодости покинуло нашего товарища: запали ему в очи огненные взоры красавицы Фетиды, запала ему в душу ее звонкая песнь. Мужайся, друг! Правда, Фетида — краса выше человеческой доли, и не люди, а боги будут спорить из-за нее; но достанется она все-таки тебе. И за первой наградой последует вторая, еще более желанная: она дарует тебе сына могучее тебя, Пелид превзойдет Пелея, превзойдет всех когда-либо бывших богатырей… Туман застит взорам, едва вижу тебя, Немезида, едва вижу твою дочь, едва вижу твою страшную кару всему человеческому роду во исполнение воли Зевса и Матери-Земли… Но блеск очей Пелида победоносно сверкает из тумана, слава ему! Его начало — Фтия; его завершение — Белый остров…
Мало-помалу смутные очертания промелькнувшего берега потонули во мгле, оставив в умах аргонавтов сознание того, чего они не замечали до тех пор: сознание чудесной быстроты, с которой мчался их корабль. Видно, благодать Геры все еще была с ними. Все это заметили, но никто не решился сообщить свое наблюдение другим: все ждали, чтобы Орфей возобновил прерванную речь.
После краткого молчания, во время которого улеглось его волнение, он продолжал:
— У Пелионского мыса — первое приключение, благодать коего в будущем неисповедима; на Лемносе — второе. Вы, аргонавты, беспечно сорвали цветы амазонской любви, предложенные вам царицей Ипсипилой; о ее плодах вы не думали, но боги думали именно о них, дозволяя вам этот чарующий отдых у порога Геллеспонта. Знаете вы, чем был до сих пор Лемнос?
— Знаем, — ответил Калаид, — гнездом морских разбойников, тирренцев, они отсюда и на нашу Аттику нагрянули, усиливая смуту этой несчастной страны.
— Он им и останется еще некоторое время, но ненадолго: в царстве Ипсипилы зародится ячейка эллинского Лемноса; оттуда мягкие нравы распространятся на весь остров. Всякий бог действует своим оружием: лемносская Афродита — чарами любовной неги, сплетая в кратковременные браки аргонавтов и лемносских амазонок. Но цель у всех одна: очеловечение человека.
Отныне Лемнос, преддверие Геллеспонта, перестанет страшить эллинских пловцов; а помните вы, после этого второго приключенья, третье: помните грозу чужестранцев, чудовищного Амика, царя диких фракийцев на Босфоре? Это — твой незабвенный подвиг, друг Полидевк: ты в счастливом бою сразил исполина. Мы имели право убить этого насильника; но мы оставили ему жизнь, взяв с него торжественную клятву, что он и сам станет впредь гостеприимнее и научит гостеприимству своих варваров-подданных. Мы, аргонавты, не проливаем крови: мы содействуем облагорожению человечества, распространяя жизнь, а не смерть.
И вот за третьим приключением четвертое: Симплегады и страшная опасность, грозившая нам от них. Заметили вы, друзья, то, что заметил я? Когда мы, милостью Геры, выплыли из роковой теснины — сдвинулись ли за нами утесы?
— Нет, — воскликнул Ясон. — Правда, они быстро скрылись с очей, но пока они были видны, был виден и проход между ними. Я и то хотел спросить тебя, друг богов, что это значит.
— Это значит, что Симплегады, побежденные нами, остановились навеки, исполняя назначенный им рок: они перестали быть засовом Понта и стали его вратами. Теперь, после аргонавтов, уже нетрудно будет эллинам пускаться в плавание по его зеленым волнам: мы открыли его для Эллады.
Вдохновляемый внезапной мыслью, он встал: другие в недоумении последовали его примеру. Он схватил свой кубок и направился к борту судна.
— Понт-Аксен! — возгласил он. — Угрюмое море! Довольно, суровая стихия, был ты ужасом пловцов: отныне ты будешь встречать их радушной лаской твоей сверкающей глади и твоих приветливых гаваней. Ты расцветишься белыми и алыми парусами судов, которые ты понесешь к загадочным берегам Скифии; дозволь же нам, твоим первым пловцам, первым наречь тебя именем, которое тебе дадут твои благодарные гости!
