на Снегирева толстой, мясистой грудью, набухшим лицом с выкатившимися глазами, спросил он.
– Что Остроградский?
– А то, что я завтра же поеду к нему.
– Зачем?
– Ах, зачем? Ты же хотел, умный человек, чтобы я к нему поехал? Затем, что я ему все расскажу! Стану на колени и лбом об пол, как перед образом Господа нашего Иисуса Христа. Все расскажу!
– А ты думаешь, он не знает?
– Знает. Все равно. Это мне надо, а ему на нас…
До поздней ночи Снегирев провозился с Крупениным. Он ругал его, пил с ним, снова ругал. Он уговорил его принять прохладную ванну – и ушел без сил, когда Василий Степаныч захрапел на полуслове, опустив всклокоченную голову на грудь и уютно сцепив руки на животе, выпирающем из пижамных штанов.
– Ох, устал. Завтра расскажу, – сказал, вернувшись домой, Валерий Павлович. – Алеша спит?
– Да.
Он выслушал восторженный отчет о новых звонках по поводу опровержения.
– Как его дела?
Мария Ивановна не сразу поняла, что муж снова спросил об Алеше.
– Все в порядке.
– Ты говорила, что он роздал марки?
– Да. Он почему-то потерял интерес к маркам. Может быть, просто вырос?
– А вот ты однажды сказала: «Его нельзя узнать». В каком смысле?
– Я так сказала? Не помню. Почему ты заинтересовался?
– Просто так. Как он учится?
– Хорошо. У него только по истории тройка. Ты будешь ужинать?
– Нет.
Они пожелали друг другу спокойной ночи.
Валерий Павлович принял снотворное, переоделся, но не стал ложиться, а, почитав немного, прошел к сыну. В Алешиной комнате было прохладно, форточка открыта, лампочка уютно светилась в глубине стоявшего на ночном столике молочного, матового шара. Мальчик спал в странной, неудобной позе, которую Мария Ивановна считала полезной, – на спине, с лежащими поверх одеяла руками. Руки были длинные, узкие, и все тело мальчишески узкое, вытянувшееся под тонким одеялом. Грудь поднималась чуть заметно.
Наклонившись над постелью, Снегирев внимательно смотрел на Алешу. Так он простоял долго, сам не зная зачем и ничего, кажется, не желая. Вдруг веки у мальчика дрогнули.
– Спишь? – чуть слышно спросил Валерий Павлович.
Веки все дрожали, но теперь уже как-то иначе, чем прежде.
Валерий Павлович быстро выпрямился. Ему стало страшно, холод пробежал по спине, сердце пропустило удар, забилось быстро и опять пропустило.
Теперь он наверное знал, что Алеша не спит, но спросить его снова было уже невозможно.
Он на цыпочках вышел из комнаты, лег и вздохнул. Воспоминание дня медленно прошло перед глазами. Который час? Половина второго. Все хорошо. Найдите плавающие перед закрытыми глазами цветные пятна, вглядитесь в них, дышите ровно – и вы незаметно уснете. Не старайтесь уснуть, не думайте о бессоннице. Не беда, что вы не спите эту ночь, она будет лекарством для следующей. Человек не может не спать. «Все хорошо, – говорил старый доктор, лечивший его от бессонницы. – И с каждым днем становится лучше и лучше». Повторяйте эту фразу, пока не уснете. «Все хорошо, и с каждым днем…»
61
Толстые папки с бумагами, которые принес мне из редакции Кузин, прочно легли в ящик моего письменного стола – устроились надолго. Жизнь, застывшая, нашедшая свое воплощение в доносах, продиктованных злобой и страхом, в скрестившихся, поражающих своей непримиримостью письмах, отошла, отшумела, и на смену ей явилась другая жизнь, с другими волнениями и заботами. Но что-то осталось. Было ли это воспоминание о проводах Остроградского? Или чувство острой потери, хотя я почти не знал его, едва перекинулся несколькими словами? Или другое воспоминание – прозрачный, точно вырезанный кольцом на стекле профиль молодой женщины, оцепеневшей от горя? Молодежь, долго не покидавшая могилу? Не знаю.
Осталось то, что заставило меня поехать в Ленинскую библиотеку и вернуться с книгами Остроградского. Я не стал читать их, это были специальные труды, главным образом по ихтиологии. Но я перелистал их, как бы прислушиваясь к затаенной ноте, которая вела меня за собой, среди сложных, требующих специальной подготовки изысканий. Она легко нашлась в его книге о географических ландшафтах, которая была полна живописным пониманием русской природы. В статье «Где искать Атлантиду» я встретил мысль, что в каждой науке есть своя Атлантида, что догадка, кажущаяся фантастической, подчас важнее, чем строго логический путь. Но чем старательнее пробивался я через трудные страницы, тем больше хотелось увидеть за ними живого человека, знаменитого и неизвестного, с простой и сложной судьбой. Кто мог бы рассказать мне о нем? Я позвонил Кузину и попросил его привести ко мне Лепесткова.
– Он сейчас не может. Очень занят.
И Кузин объяснил, что Ольга Прохоровна в больнице, Лепестков ездит к ней каждый день.
Прошла неделя, и я повторил свою просьбу.
– Его нет в Москве.
Я знал, что Лепестков просился в антарктическую экспедицию.
– И не скоро вернется?
– Почему не скоро? Он поехал за девочкой на Тузлинскую косу.
Я спросил, как здоровье Ольги Прохоровны.
– Не очень, но она уже дома. Я вам говорил, что приезжала женщина из Загорска?
– Нет. Какая женщина?
– У которой был прописан Остроградский. Она искала его.
– Зачем?
– Привезла реабилитацию. То есть не реабилитацию,
