Майда присутствовала при родах, и первые недели не подходила к внуку, но как только малыша вносили в зал, старуха маячила поблизости и не отрывала взгляда от игравшего на волчьих шкурах ребенка. В такие моменты Майда становилась задумчивой и, казалось, уносилась мыслями в далекое прошлое, когда ее маленькая дочь резвилась на одеялах в этом же зале. Она невольно вспоминала счастливые мгновения, любовь и радость, и Эйслинн надеялась, что разум матери вернется, а зло со временем поблекнет в памяти.
Долгие теплые дни стали короче, и сентябрь принес первое дуновение осени. Хлеб на полях созрел, настало время жатвы. Вулфгар сам надзирал за подготовкой к зиме. Даже для мальчишек нашлось занятие — вооруженные пращами, они отпугивали птиц и мелких животных. Урожай обещал быть богатым, как никогда. Керуик продолжал старательно вести записи, и крестьяне уже не удивлялись при виде молодого всадника с притороченными к седлу толстыми книгами. Люди часто просили его измерить запасы, прежде чем уложить их на зиму в кладовые и амбары.
В Даркенуодд с каждым днем приходило все больше людей, чтобы купить необходимые инструменты и орудия в кузнице Ге-вина, подковать коня и зайти в одну из многочисленных лавчонок. Близился сбор первого урожая, и только поздние овощи все еще зрели на солнце. Амбары уже ломились от зерна, а в кладовых было тесно от окороков, кусков вяленого и сушеного мяса и огромных связок колбасы. Вулфгар требовал от каждой семьи свою часть припасов, и большие закрома за домом начали наполняться, а вместе с ними и подвалы. Девушки собирали виноград и другие фрукты, из которых делали вино и сладости, топили в глиняных горшках мед в сотах и собирали всплывавший воск, оставляя лишь тонкую пленку сверху. Пленка затвердевала и наглухо закупоривала кувшины. Из остального воска лили свечи. В зале постоянно царила суматоха. Начался забой скота; только лучших овец и коз оставляли на племя, остальных резали на зиму. В воздухе постоянно стояли запахи крови и дубившихся шкур. Коптильня всегда была полна мяса, и широкие чаны заполнялись солониной.
Хейлан поспевала всюду, и ее искусство коптить и солить мясо здесь высоко ценилось всеми. Она трудилась с утра до вечера и была рада, что ее сын Майлс подружился с Суэйном. Викинг мог научить мальчика многим вещам, необходимым настоящему мужчине, рассказал о повадках гусей и другой дикой птицы, о том, куда лучше пустить стрелу, чтобы вернуться с охоты с добычей, где водятся олени и лани, как поставить капкан на волка и лисицу, ободрать и выделать шкуру. Их часто видели вместе, и, куда бы ни шел Суэйн, следом бежал Майлс.
На деревьях вспыхнули красные листья, когда нежданные заморозки ударили на юге Англии. В тот день Майлсу не хватало друга, поскольку викинг уехал по делам в Креган. Поэтому мальчик решил проверить и заново установить ловушки. Только Гауэйн видел, как Майлс направился в сторону болот. Хейлан не хватилась сына до самого обеда. Она побежала в конюшню, но там сказали, что Суэйн уехал. Пришлось возвращаться в дом. На расспросы женщины обедавший в зале Гауэйн обмолвился, что видел, как парнишка шел к болотам. Пришлось Керуику и норманну идти на поиски. Они шагали по следам, оставленным на узенькой тропе, и нашли Майлса в том месте, где был поставлен капкан на лису или волка, — толстое бревно, которое должно было увлечь неосторожного зверя в ближайший ручей. Дрожащий, посиневший от холода, мальчишка лежал в ледяной воде. Он пробыл в таком положении несколько часов, держась за куст, чтобы течение не унесло. Он кричал до хрипоты, но никто не слышал. Когда Майлса вытащили на берег, он натужно произнес: — Прости, Гауэйн, я поскользнулся.
Его завернули в сухой плащ рыцаря и понесли в дом матери, но даже под тяжелыми шкурами, перед ревущим в очаге огнем он все-таки трясся в ознобе. Керуик хотел послать за Эйслинн, но Хейлан схватила его за руку и умоляла не делать этого.
— Она ведьма! — визжала вдова. — Заколдует моего мальчика! Нет, я сама стану ухаживать за ним!
К вечеру Майлс метался в жару, а дыхание со свистом вырывалось из груди. Он с трудом дышал и то и дело заходился в приступах кашля. Однако Хейлан по-прежнему отказывалась послать за госпожой и рычала от ненависти при упоминании ее имени.
Было уже темно, когда вернулся Суэйн. Он услышал новости и, не слезая с седла, погнал коня к дому вдовы. Спешившись, викинг вбежал в комнату, опустился на колени возле мальчика и взял его руку. Маленькая ладошка опалила его пламенем лихорадки.
— Позови Эйслинн, — велел Суэйн, обернувшись к Гауэйну.
— Нет! Не позволю! — завопила Хейлан, все еще охваченная жаждой мести. — Она ведьма! Недаром привязала к себе чарами вашего Вулфгара, чтобы он ни на кого больше не смотрел! Говорю вам, она колдунья! Не желаю видеть ее здесь!
— Хейлан, — прорычал викинг, — ты и святую обвинила бы, лишь бы доказать собственную правоту и добиться своего, но я прощаю тебя. Я видел таких больных и знаю, что он умрет без лечения. Госпожа Эйслинн исцеляет людей, и я никому, кроме нее, не верю. Мне все равно, что будет с тобой, но мальчика я спасу и не желаю смотреть, как он угасает, пока ты проклинаешь невинную женщину. Если ты попробуешь остановить меня, отправишься прямиком в ад на лезвии моего топора! Отойди!
Он поднялся, и Хейлан, взглянув ему в глаза, молча посторонилась.
Эйслинн играла с Брайсом в спальне, а Вулфгар, сидя у очага, наблюдал, как ребенок весело подпрыгивает верхом на матери. Блестящие волосы Эйслинн рассыпались по волчьей шкуре, и Вулфгару до боли в пальцах захотелось их коснуться.
Оглушительный стук в дверь заставил малыша широко распахнуть глазенки; нижняя губка задрожала. Мать прижала его к себе. Вулфгар велел незваному гостю войти, и в спальню ворвался Суэйн.
— Прошу прощения, леди Эйслинн, — прогремел он, — этот парнишка, Майлс, упал в ручей и теперь лежит в лихорадке. Он задыхается, и я боюсь за его жизнь. Вы поможете?
— Конечно, Суэйн.
Она уже шагнула вперед, но тут же, вспомнив о сыне, смущенно огляделась и сунула малыша в руки мужа.
— Возьми его, Вулфгар, пожалуйста. Если будет плакать, позови Мидерд.
Она не оставила ему выбора и говорила так повелительно, что никто не осмелился возразить. Набросив плащ на плечи, Эйслинн взяла поднос с лекарствами и мешочек с травами и последовала за викингом.
Вулфгар долго смотрел им вслед, держа сына, которого не мог ни принять, ни отвергнуть. Потом опустил глаза на мальчика, ответившего таким серьезным, сосредоточенным взглядом, что Вулфгар невольно улыбнулся и попытался посадить его верхом на себя, как это делала Эйслинн, но плоский живот и мускулистая грудь оказались слишком жесткими, и малыш захныкал. Вулфгар вздохнул, снова уселся в кресло и положил пухлого херувимчика себе на колени. Мальчику это явно понравилось. Он вцепился в рукава рубашки Вулфгара и вскоре уже прижимался к нему, не выказывая никакого страха перед свирепым норманнским воином, и с веселым смехом тянул за завязки рубашки, болтавшиеся у ворота.
