Дебрену даже не стало больно, хоть он и должен был почувствовать себя оскорбленным. Збрхл на свой манер тоже проявил деликатность.
— Молодые — что ни поколение все хуже и хуже, — покачал он головой. — Княжна вроде бы вредная, а гляньте, однозначно Претокара подрезала. А Ленда, хоть приличная девушка, сразу по трем измерениям Дебрена…
— Ничего она мне… — Дебрен прикусил язык.
— Уколола, значит, — пояснил Збрхл. — Я ведь знаю, что она тебе ничего… В латах ни один из вас не ходит. Поэтому с тобой не случится того, что случилось с одним моим знакомцем из хоругви копейщиков, который тоже за овином, в спешке…
— Дебрен! — Петунка взяла чародея за бессильно повисшую руку. — Ты ей что-то сделал? Или, может, она тебе? Мы люди простые, так что нечего… — Он посмотрел ей в глаза. — Знаю, что трудно. Мне тоже было нелегко говорить обо всех этих насилованиях… Но тут речь идет о жизни. Она куда-то помчалась босая. В дырявом платье. Если мы быстро ее не найдем, то ее мороз и без помощи грифона…
— Она в лаптях, — сказал Дебрен тихо.
— Откуда ты можешь знать? В разведке у колесастых ты не служил. — Она тронула туфлей плохо видный, но четкий след ступни. — Она босая бежала. Махрусе сладчайший, до чего ж закомплексованная бедняжка… Снаружи — ежик, а внутри — истинный студень. Знаешь, почему она так упорно по снегу лазит? Потому что ей, вероятно, какой-то кретин сказал, что ноги у нее слишком большие. А какой-то другой кретин не стал сто раз повторять, что прежде-то всего они красивые.
— Какой-то кретин, — он слегка пожал плечами, — знаком с ней, если как следует посчитать, самое большее сто клепсидр.
— Откуда ты знаешь, что в лаптях? — деловито спросил Збрхл. И осмотрелся. — Следы-то совсем замело.
Он говорил об усеянном трупами дворе, а не о крыльце.
— Потому что портянки она на веревку не пустила, хоть они были бы поудобнее. И только дурак бегает в одних портянках, когда под рукой есть обувка.
— Ну, слишком-то умной ее не назовешь, — заметил Збрхл.
— А портянки, — договорила Петунка, — мы вовсе не обязательно засовываем между ногами и туфлями.
Збрхл пропустил ее слова мимо ушей. Двигаясь вдоль следов, он добрался до пролома в частоколе. Перелезая над остатками раздолбанных столбов, Дебрен избавился от всех иллюзий.
— Да-а, — буркнул ротмистр, — слишком умной ее не назовешь. Вроде бы продуманный план, третья портянка, подушка, чтобы живота не покалечить, а о дыре забыла. Ну эта беготня по кругу… Истерия, ничего больше. Мне это известно. Здренка, бывало, тоже в овин или сад сбегала, стоило нам поссориться. Хорошо хоть, коза кожух не взяла. А-то полезла бы дальше, заблудилась и замерзла. А так — злость выветрится, замерзнет и вернется.
— Вернется, — ощетинилась Петунка. — А ты собираешься просто задницу греть, пока…
— Сначала надо поговорить, — отрезал он.
Они пошли к двери. Дебрен только теперь увидел вторую Лендину тропу, идущую в глубь двора. Тропа начиналась как раз от двери. Рядом со снежной бабой. Дебрен — несколько поздно — заметил, что к трем уже привычным шарам Ленда добавила сосульку. Большую — но, видимо, поменьше под рукой не нашлось. Сосулька, воткнутая в нижнюю часть самого нижнего шара, явно была направлена к земле. Все ясно. Там, у фасадной двери, у девушки кончилась кровь, но не злость.
Снова болело не так, как должно бы.
Они проскользнули в комнату, но Збрхл не собирался баррикадировать вход.
— Если она где-то во дворе, — указал он на снежную мглу и скрытую за ней постройку, — то наш крик услышит. Беда в том, что и грифон тоже. Она вышла затемно, он мог ее прозевать. Возможно, о ней и не знает. Начнем кричать, догадается и…
— Я пошел, — сказал Дебрен со спокойным отчаянием.
— Никуда ты не пойдешь.
— Ты не можешь мне запретить.
— Могу, — заверил ротмистр. — По праву сильнейшего. И более опытного. Светает, Дебрен, а мы не в пути. То есть у нас война. Я не встревал, пока речь шла о чарах и переговорах, но сейчас… Я достаточно долго воюю, чтобы, не подумав, устраивать рискованные маневры.
— Я должен ее найти. Отодвинься.
— Нет. — Они скрестили взгляды, одинаково холодные, одинаково решительные. Удивленный и слегка протрезвевший Дебрен отступил на шаг. Збрхл сбавил тон. — Знаю, что ее… Но думать ты должен мозгами, а не тем, что у тебя в портках. Если она жива, то глупостью мы ей только навредим, а…
— Если жива?
— Скорее всего ничего с ней не случилось, — быстро сказал ротмистр. — Никто ничего не слышал, а такую, как Ленда, беззвучно и дракон бы не прикончил. К тому же она остерегалась, если трижды дом обошла и бердыш взяла. Последуй ее примеру. Не дури. Лучше подумай, что могло ее заставить выйти. Куда и зачем.
Дебрен уже давно только об этом и думал.
— Откуда мне знать? — буркнул он.
— Она написала, что у тебя… — Петунка тактично замолчала. — Она — баба дерзкая, но без причины ничего подобного бы не написала…
— Стало быть, есть причина, — бросил он сквозь зубы. — Это моя проблема. Возможно, и ее тоже. Но не ваша. Отойди от двери, Збрхл.
— Чихать я хотел на Дебреновы размеры. — Ротмистр бросил на золотоволосую злой взгляд. — Да и на эту дурную соплячку тоже, если она ему за его доброе отношение дала пинка в такое место… Неблагодарная.
— Ленда не написала бы ничего подобного без особо важной причины, — тихо сказал магун. Отыскал взглядом оставленную бутыль, хлебнул крепкого. — Петунка, ты женщина. Скажи: почему она так поступила?
Он спрашивал серьезно, а она серьезно и долго размышляла. Наконец ответила:
— Я вижу три причины. Либо ты так же жестоко задел ее гордость и… Нет, подожди, не так же, а в десять раз сильнее. Она не тупая деревенская девка. В ней слишком много деликатности, чтобы сразу уж так… Во-вторых… погоди, что я хотела… Ага, если не месть, то обыкновенная… правда. Она честно и открыто сказала: не любит, прощается, советует тебе не тратить время на поиски, потому что это ничего не даст. И приводит конкретную причину: сексуальная несовместимость сторон. Возможно, она слабовата в этих делах и боится, что из-за твоей… хм… куцости не сможет стать матерью или попросту не сумеет жить без чувственных утех. Я склоняюсь ко второму: потому что начитанность в ней видно, а пояс кое о чем говорит.
— Какой пояс? — не понял Збрхл.
— А третья причина? — спокойно спросил Дебрен.
Она ответила не сразу. Вначале долго и многозначительно глядела на ротмистра. Глаза были грустные и трезвые.
— После того как я похоронила Роволетто, сердце у меня еще дважды крепко билось. И всякий раз виною был человек, которого грифон одной бы лапой… Поэтому я их прогоняла. Что-то такое есть в нашем воздухе, потому что, если я кого… то и он меня. Всегда взаимно, черт побери… Вот и приходилось мне грубостью, чтобы они меня наглостью или разбойничьими приемчиками не сразили. Да и мне нелегко было подлость за подлостью такому учинять, когда сердце само к нему рвалось, и я аж ногами сучила, чтобы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
