Пока комендант вертел в руках бумаги и смотрел на гостя примерно так же, как ученый рассматривает новый вид бабочки, пехотный майор плюхнулся в кресло и стал быстро уничтожать запасы съестного, причем деликатесами, салфетками и столовыми приборами он пренебрег. Нежный слух полковника был многократно оскорблен чавканьем, постаныванием, порою и звериным рыком, а именно в те моменты, когда посетителю не удавалось с первого раза оторвать зубами от кости особо жилистый кусок мяса.
Полковник Штелер уже открыл было рот, чтобы призвать к порядку разнузданного нахала, а затем крикнуть стражу и арестовать самозванца, но великан, для которого комендант при всем желании не мог подобрать иных слов, как «животное» и «мужлан», вдруг оторвался от еды и испепелил его суровым взглядом.
– Чего бумагу даром мусолишь?! Ты ее почитай! – произнес пехотный майор, как будто угадав мысли старшего по званию.
Конверт оказался подлинным, подписи и печати на грамоте тоже. Более того, к великому расстройству коменданта, в письме было указано, что в связи с «особыми обстоятельствами» проведение ревизии колонии поручено майору Шриттвиннеру, приписанному к керборскому пехотному полку. Во избежание недоразумений в верительной грамоте приводилось и довольно подробное описание внешности майора.
– А позвольте узнать, господин майор, что это за обстоятельства такие особые? – снова растянув лицо в улыбке, осторожно начал беседу полковник. – Нет, нет, поймите меня правильно… Я ни в коей мере не ставлю под сомнение ваши полномочия, но согласитесь, это довольно странно…
– Садись, – произнес майор и легко, одной рукой пододвинул к полковнику тяжелое кресло. – В свое время узнаешь…
– И когда же оно наступит, «мое время»? – Хоть полковник и злился, но все же сел за стол.
– Скоро. В полночь говорить бум… – прочавкал майор, а затем непринужденно, между делом, заявил: – Кстати, прикажи слугам еще жрачку нести, да пусть повара спать не ложатся. Щас к нам генерал-губернатор пожалует, вот втроем и поговорим, вот ты все и узнаешь…
* * *
Хлеб за ртом не ходит, чиновник никогда не будет бегать за посетителем, чтобы поставить на его бумагах небрежную закорючку. В мире есть определенный порядок вещей, который никому не дано изменить. Королевские ревизоры хоть и могли совать длинные носы куда ни попадя, хоть и имели право докучать генерал-губернатору расспросами, но знали границу, которую нельзя перейти. Майор Шриттвиннер был единственным проверяющим на памяти коменданта, кто осмелился вызывать к себе губернатора да еще заставил его покинуть дворец и отправляться в опасное ночное путешествие за пределы колониальной столицы.
Полковник был убежден, что это глупая шутка, какой-то неуместный розыгрыш, но стоило лишь колоколу на церковной часовне ударить двенадцать раз, как за воротами казарм затрубили герольды. Наученные горьким опытом часовые не стали пререкаться и тут же бросились открывать тяжелые створки ворот. На плац въехала позолоченная карета с гербами генерал-губернатора и эскорт из полусотни кавалеристов первого дельборгского полка.
«М-да… видать, не только обстоятельства особые, но и полномочия… – подумал полковник, чуть ли не подавившись рябчиком. – Дело не в растратах, не в злоупотреблениях властью. Кто из нас не грешен? На такое недруги постоянно жалуются да самому королю доносы строчат. К такому в Мальфорне привыкли. Зря я, ох зря целых два дня как ошпаренный бегал, бумаги в порядок приводил. Этот мужлан в бухгалтерских книгах копаться не будет, вряд ли он там что-то поймет, да и отчеты ему без надобности, разве что мягкая бумажка понравится… Видать, серьезная оказия приключилась. Неужто заговор при дворе зреет или война с дикарями на носу?»
Более чем скромное, совершенно не помпезное появление в кабинете коменданта генерал-губернатора графа Корпштайна не дало ответа на загадки, а, наоборот, только увеличило их число. Рослый и статный, облеченный могуществом и безграничной властью на всем герканском правобережье Удмиры вельможа не величественно вплыл в жалкую комнатушку, а робко вошел и застыл в нерешительности на пороге. Неизвестно, как прошла первая встреча графа с майором в Дельборге, но, видимо, от нее у вельможи остались неизгладимые впечатления. Полковник впервые увидел правителя в дорожном костюме, без дюжины сопровождающих слуг и молчаливым, как нашкодивший школяр перед поркой. Хоть Штелер и находился в полуобморочном состоянии, но инстинкт самосохранения взял верх над приковавшими его к столу эмоциями. Комендант шустро вскочил и, отвесив губернатору довольно грациозный поклон, пододвинул к нему лучшее, специально прибереженное на случай посещений важных персон кресло.
Пока полковник лебезил и заискивающе обхаживал сиятельного графа, пехотный майор невозмутимо ел, но, стоило лишь к поздней трапезе присоединиться третьему участнику, грозный усач отложил обглоданную не до конца кость и впервые воспользовался салфеткой, чтобы вытереть сальные руки и перепачканный жиром квадратный подбородок.
– Вот мы и собрались, господа. Признателен вам, губернатор, что не заставили ждать. Пунктуальность – черта, не свойственная особам вашего круга, но вы – приятное исключение, – к искреннему удивлению Штелера, дурно воспитанный мужлан в офицерском мундире проявил некое подобие галантности и даже сподобился отвесить вельможе поклон. – Прежде чем вы, Ваше Сиятельство, изволите начать беседу, о конфиденциальном характере которой все присутствующие наверняка уже догадались, – Шриттвиннер многозначительно покосился на коменданта, – мне хотелось бы ознакомить вас с содержанием еще одного послания, собственноручно написанного лично знакомой вам особой.
Майор достал из-за пазухи аккуратно запечатанный конверт и положил его на стол перед губернатором. Витиеватый слог изложения был совершенно излишним, одного лишь беглого взгляда на печать было достаточно, чтобы полковник понял, о какой такой важной персоне шла речь. Он сам дважды в жизни получал послания с точно таким же оттиском на сургуче «величественный барс с короной на голове»: двадцать лет назад герканский король пожаловал ему орден голубой ленты, а пятнадцать – ему присвоили баронский титул. Письмо, без сомнений, было от самого короля, а значит, дело предстояло серьезное и секретное, если о нем не знали ни в министерствах, ни даже при штабе главнокомандующего.
Потратив на изучение бумаги всего несколько секунд, граф Корпштайн небрежно протянул ее полковнику. Король был резок и немногословен, как и подобало истинному герканскому монарху. Письмо, скорее записка, содержало лишь важную информацию, не давало объяснений и не допускало даже легкого намека на ослушание.
«Генерал-Губернатору Новых Земель,
Графу Корпштайну.
Сиим письмом предоставляю майору Шриттвиннеру неограниченные полномочия на вверенных Вам территориях. Вы, а также все подчиненные Вам армейские офицеры и чиновники штатских служб должны беспрекословно выполнять приказы майора, какими бы странными они ни показались. Неподчинение карается смертью. Вы, граф, несете личную ответственность за успех всех предприятий и за жизнь майора Шриттвиннера.
Король Герканский Арвий Седьмой» Генерал с полковником сидели молча и напоминали каменные изваяния. Виданное ли дело – быть на побегушках у какого-то майора, фактически уступить ему свои посты да еще головой отвечать за то, чтобы офицеришка случайно не напоролся на нож в кабацкой драке или, к примеру, пьяным не свалился с коня.
«За что?! Ну за что мне все это?! Чем я королю не угодил?! За что он меня унижает? А если весть до двора докатится?! Я же стану посмешищем, так опозорить весь род…» – вертелось в голове генерал-губернатора. «Уж лучше б ревизия, от проверяющего откупиться можно, если, конечно, приказ об аресте не подписан задолго до начала проверки», – горевал комендант, с вожделением глядя на бутылку вина, дотянуться до которой у него не хватало сил.
