срочно вывести из равновесия.
Набрал в грудь воздуха и изложил суть дела покороче и понасыщеннее, закончив тирадой:
— В общем, они явно знают больше, чем говорят, вот только использовать зелья правды на этих снобах — дело подсудное.
— И ты решил заменить зелья мной? Лайл, насколько я могу припомнить, ты говорил, что я не располагаю к откровенности. И мои методы допросов — настолько же подсудное дело.
— Ну, я же не прошу тебя их лупить по больным точкам… не по физическим, во всяком случае. Взбеси или запугай — по себе знаю, у тебя то и другое выходит отлично, вдруг да ляпнут что-нибудь нужное.
Не то чтобы я не мог сделать это сам, только вот они же отвесят мне здоровущего пинка, если начну бросаться обвинениями или угрожать. Что тогда будет с Милли?
— Арделл давала распоряжение?
— Что?
Насекомые в рамочках ухмылялись с определённой долей злорадства.
— Ну, создаётся впечатление, что вызвать меня — это твоя идея, так что хотелось бы знать — насколько Арделл посвящена в будущий разговор.
— Не посвящена, — легко сознался я, рассматривая хищного вида жучилу, — и в поместье ее нет, и она будет в бешенстве, если узнает, что ты в это влез.
Устранитель откинулся на стуле с видом записного бюрократа и осведомился с убийственным педантизмом:
— И почему в таком случае я должен вмешиваться?
— Потому что Арделл будет в бешенстве, — растолковал я, вперяя взор в жемчужину коллекции — огромную бабочку, разукрашенную наподобие звездного неба. — У тебя же, вроде как, милое увлечение — её доводить? Как ты сказал — наблюдать, как она снова и снова сигает сквозь огненный обруч? Если подумать, то семейная пара разозлённых аристократов как раз может сойти за неплохой такой огненный обруч.
«Клык» приподнял брови, обдумывая заманчивое предложение. И я добавил от щедрот своих:
— Не говоря уж о том, что гнев Арделл обрушится на меня — это ж моя идея. Так что я, скорее всего, буду очень страдать.
От хищной усмешечки Нэйша передёрнуло даже дохлую, распластанную бабочку на его столе.
— Знаешь, Лайл, — нежнейшим образом выговорил «клык», поднимаясь и прихватывая со стула белый сюртук, — ты всегда знал, что и кому предложить.
САМЫЙ СТРАШНЫЙ ХИЩНИК. Ч. 3
ЛАЙЛ ГРОСКИ
При эпическом разговоре присутствовать не пришлось, хотя и очень хотелось. Для Нэйша пропуском к господину Фаррейну послужил внушительный внешний вид, а вот я не сподобился — отец семейства махнул рукой и сквозь зубы велел мне заняться моими прямыми обязанностями. При этом стал ещё более лошадинолицым.
Так что я занялся обязанностями — первым делом кинулся искать Милли, не нашёл, облился холодным потом, зарыскал по коридору…
Девочка сидела у себя в комнате, расставляя перед куклой чайные чашки. Увидела меня, слабо замахала рукой.
— А Манфрейд меня нашёл. И сказал, что мы не будем больше играть в прятки. Он сердился. Сказал, чтобы я шла к себе. Чтобы… чтобы не выходила.
Отличное дело — запереть девочку там, где её сестре чуть горло не перекусили. Милли, правда, отлично держится и виду не подаёт, но видно, что побаивается и обижена — губы дрожат, да и вообще…
— Ну, это он играл, — добродушная мина скроилась с усилием. — Если вдруг станет страшно — конечно, можешь и выходить. Да? А если что услышишь не то или увидишь — сразу кричи, договорились?
— Кри… кричать? Но это же нельзя. Это… не принято.
— Никто тебя не накажет, — сказал я со всей уверенностью, на которую был способен. Заглянул в голубые — будто лен отцветает — глаза, добавил жестко: — Никто, ясно?
Выйдя от девочки, я тут же наткнулся на зализанного Манфрейда и вполне дружелюбно осведомился — кто это его послал перевести девочку в её комнату?
— Послал? — малец оттопырил губы. — Никто не посылал. Она сама оттуда орала, из кладовки. Как резанная, визжала. Ой, ой, ой, выпустите меня, пустите меня в комнату…
Само собой, врал — с презрительной миной, будто ещё и одолжение делает. Но больше от него добиться ничего не удалось.
Тем более что Нэйш тоже приступил к обязанностям, и из кабинета понеслись сперва невнятные, а потом всё набирающие чёткость и громкость волны возмущения. «Да как вы смеете! — отдавалось из-за двери (ого, ого, голосина-то у хозяина!). — Это возмутительно!» «Неприемлемо! — подвизгивала Фаррейну супруга. — Совершенно недопустимо!»
Жаль, послушать так и не удалось: чертов мальчишка меня подрезал на полпути и с размаху вклеился в дверь ухом, а глаз чуть полностью не засунул в замочную скважину. Отвиснув попутно челюстью, потому что явно в первый раз услышал, как папочка и маменька выводят такие рулады. Да, вот еще и сестрица там что-то выкрикивает в явной истерике — невнятно, что-то про чудовище и тварь. Жаль, что я не могу прижаться к двери вместе с местным аристократёнышем.
Зато и в лоб прилетело только ему.
Господин Фаррейн самолично эффектно распахнул дверь и отоварил отпрыска дубовой поверхностью.
— У-у-у-у-убирайтесь!! — образец благонравия и сдержанности был красен, встрёпан и в целом являл собой прекрасный образчик картины «четверть часа в обществе Рихарда Нэйша». Даже не сразу понял, почему это наследник славного рода Фаррейнов распростерся на полу, держится за лоб и подвывает.
Устранитель, который появился в дверном проёме вслед за хозяином, обозрел эту картину без всякого интереса. Перешагнул через Манфрейда, развернулся, отвесил короткий издевательский поклон и двинулся к лестнице.
— Глава вашей группы всё узнает об этом! — полетело ему вслед. — Поверьте, вы очень сильно пожале…
Тут над ушибленным сыночком начала хлопотать маменька, а я как раз состроил мину ужасного сожаления — мол, ой, неужто беседа не удалась? Ничего, я этого вредного, в белом, сейчас отсюда выведу, чтобы не беспокоил местное благополучное семейство.
И точно, вывел — до первой живой изгороди. Отвратительно правильно подстриженной и причёсанной, так что н илистика не выбивалось.
— Удалось из них что-нибудь вынуть?
«Клык» водил пальцем по губам и был как-то уж слишком погружен в задумчивость.
— Как сказать… помимо возмущения и нечленораздельных восклицаний — не слишком много. Хотя я склонен с тобой согласиться — родители что-то знают и не желают рассказывать.
«Согласие Рихарда Нэйша» — новое достижение на воображаемой полочке.
— Да… но они крайне привыкли держать себя в руках, а вот старшая дочь всё-таки сорвалась.
— Много чего наговорила?
— «Чудовище», — пожимая плечами, процитировал клык. В немигающих глазах отражалось красноватое закатное небо, — «Она чудовище! Вы все с ней носитесь, её защищаете, а это всё она, она настоящая тварь, она притворяется.
