Ни “Сам”, ни Лаптев в руках проекта не имели — не успели копировальщицы наделать требуемое количество экземпляров; но не пришла Валентину Семеновичу простая, в сущности, мысль, что если не знаешь, то надо спрашивать знающих, а не отвечать наобум. Наоборот, Валентин Семенович поспешно заявил:
— Мешает.
— То-то строители пасмурные сидели, — отозвался “Сам”, — видать, вроде гнилого зуба им эта церковь… Но ничего, еще переговорим. А весь остальной снос — не затянешь?
Лаптев, обмирая, проговорил:
— Нет, что вы, работы уже полным ходом идут, экскаватор и три бульдозера.
— Ладно. Какие сложности будут — держи меня в курсе. — Аппарат щелкнул, и разлились гудки отбоя.
Лаптев немного их послушал, а потом осторожно положил трубку на рычаг, полез в холодильник и, нацедив из сифона полстакана, припал к ледяной пузырящейся влаге.
В стакане еще оставался последний, самый вкусный глоток, когда в метре от сидящего Лаптева воздух взвихрился и, чуть покачиваясь, появился хмурый и страшный Седой.
Несколько секунд он молчал, перекатывая желваки на скулах и неотрывно глядя в глаза Лаптеву.
Потом коротко сказал:
— Гадина! — и плюнул в лицо.
Валентин Семенович схватился за щеку, куда попал жгучий ледяной плевок. Когда он поднял глаза, в кабинете уже никого не было.
Жгло щеку.
Вытащив из шкафа зеркальце, Лаптев, обмирая, взглянул — и увидел прямо посредине своей гладкой розовой щеки уродливую сизую бородавку.
ГЛАВА 14
Алебастровый ангелочек стряхнул с крыльев последние отсветы зари.
Кладбище пустело. Небо над городом, почти всегда грязное, с угрюмым сизым отливом, темнело с каждой минутой.
Сквозь шум и гудки автомобилей долетало медлительное бамканье башенных часов на невидимом вокзале.
Виктор поднял голову. Одна за другой появлялись прозрачные фигуры, прозрачные, но все же совершенно отчетливые. В основном это были мужчины в темных одеждах. А несколькими мгновениями позже появился привычный уже Белов.
— Добрый вечер, — машинально произнес Кочергин, еще не решив про себя, как следует называть… этих.
— Не слишком-то добрый, вы разве не находите? — спросил высокий, лысоватый, с чиновничьей выправкой.
— Действительно… А что делать? — поинтересовался Виктор.
— Вы должны немедленно объяснить им всем, что здесь творится беззаконие. Беззаконие! — выступила вперед девушка в красной косынке.
Не удивляясь и не пугаясь, Виктор разглядел под ее ладной блузкой, слева на груди, круглую метину пулевой раны.
— Своим-то все может объяснить, — начал Белов, опуская прозрачную руку на плечо Кочергина, — и мы тут ему поможем. Да не только в них дело… А всем остальным — мы ли должны втолковывать? И он ли?
— Но мы решили… — начал Присяжный.
— Знаю, — остановил его Василий, — но учтите фактор времени. Если все быстро не остановить, то к тем несчастным, кого уже покорежило и стерло, добавятся еще пять сотен. И тогда…
— Пять сотен? — переспросил Виктор, до сих пор плохо представлявший себе масштабы происходящего.
— А разве меньше, извиняюсь? — с резким акцентом спросил тонкий старик.
Все больше и больше фигур появлялось на кладбище. Призрачные старушки охали и причитали, осторожно заглядывая за периметр расчищенной зоны.
“Может, епархия поможет?” — мелькнуло у Виктора.
— Э, нет, — отреагировал Белов, — гробовой вариант. Наоборот. Тамошним выгодно, чтобы здесь все вот так, без головы и сердца сокрушили. А то мало назиданий пастве в последнее время стало.
— Не клевещите, Василий Андреевич, — раздался чуть надтреснутый голос, и Виктор увидел Графа, приближающегося, чуть прихрамывая, от своего сектора.
— Если бы так! — сказал Белов и раздраженно похлопал себя по карманам.
— Вы полагаете, церковь за нас заступится? — бросился к Графу высокий Присяжный.
— Полагаю, что да. Обязательно. Христианская совесть не позволяет мириться с несправедливостью…
— И как же вы это себе представляете, Владислав Феликсович? — с напряженной интонацией спросил Белов. — Крестный ход устроят? Анафему Сане-бульдозеристу объявят? Или епитимью Лаптеву назначат? Так они все в церковь не ходят.
— Не надо утрировать, — сдержанно сказал Граф. — Несомненно, речь идет не об отлучении от церкви. Но уверен, что епископ войдет в исполком с протестом…
Все, кроме Белова и комсомолки, да еще Седого, маячащего чуть поодаль, обрадованно зашумели, окружив Графа.
Виктор медленно пошел к машине и вытащил на ощупь сигарету. Огня, конечно, не оказалось. Совершенно забыв, с кем имеет дело, Кочергин подошел к группе спорящих с намерением попросить спичек. И только едва не пролетев сквозь старичка в косоворотке, мелко крестящегося возле растерзанной могилы, опомнился и остановился.
— Вы, лично, — спросил Василий, в упор глядя на Осинецкого, — беретесь потребовать, чтобы епископ срочно подал такой протест и настоял на немедленном прекращении работ?
— Подобное вмешательство противоречит моим убеждениям, — выдержав взгляд, ответил Владислав Феликсович.
— Ясно, — сказал Василий и, сунув кулаки в карманы, отвернулся.
— Давайте я с ним поговорю, — предложил Виктор.
— Я полагаю, такая возможность вам может быть предоставлена, — сказал Граф со странной улыбкой, — однако насчет результатов — не обольщайтесь.
— Поговори, как же, — невесело сказал Василий и замолчал, уставясь в землю.
— А я принципиально против всяких сделок со служителями культа, — заявила комсомолка и поправила косынку. — Вот Василий Андреевич правильно сказал, что они только порадуются.
— Вы, уважаемая, слишком неопытны для таких суждений, — перебил ее Присяжный. — А вот гражданин строитель правильно считает, что никаким шансом пренебрегать не следует!
— Нет, следует! — вспыхнула комсомолка. — Милостыню от врагов не берут!
— Вот что, милая, — Белов подошел и обнял девушку за плечи, — давай не будем срываться, а вместе подумаем… Ситуация непростая, что и говорить. Какой-то протест, или что-то еще, нужен, но я же знаю нашу машину канцелярскую: не меньше трех дней пройдет. А за это время такого накуролесят — самим потом всю жизнь не отчиститься… На это время должен быть настоящий запрет, чтоб никто, ни под каким предлогом не нарушил… Если работать — так только спецкоманде, раз уж всеми вами так решено…
— А я тоже была против! — заявила девушка.
— Нас мало… А большинство так привыкло при жизни покоряться, что и теперь не освободилось…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
