Так можно далеко зайти, и один из вопросов, встающих в связи со сказанным, – это какие свойства поэтики Бенедиктова, поэта второго ряда, были востребованы культурой модерна? О том, что его поэзия подражательна, писали чуть ли не все, кто о нем вообще писал. Она и вправду все время что-нибудь напоминает: «О, не играй веселых песен мне!..» («N. N-ой»), «Я не люблю тебя. Любить уже не может…»; «Прости! – Как много в этом звуке!» («Прости!»); позднейшее стихотворение «Локомотив» (1865) своим чередованием строф, написанных разными размерами, вызывает в памяти «Последнего поэта» Баратынского и т. п. Уместно напомнить здесь оценку Соловьевым первых образцов русской символической поэзии, «добрая половина» которых, по его мнению, «внушена другими поэтами и притом даже не символистами»35. Звучало это в других откликах на новое искусство, например, у Михайловского.
Один из ответов можно найти у Л.Я. Гинзбург, которая вольно или невольно наметила важное для поэзии модернизма свойство поэтики Бенедиктова: смешение высоких поэтических слов с просторечием36. В качестве приема катахреза станет основой авангардной поэтики – недаром, например, одно из выступлений имажинистов в Берлине было названо по заглавию главы из «Братьев Карамазовых», «Смердяков с гитарой»37. Само изобретение Бенедиктовым неологизмов, список которых был составлен Полонским и прилагался к его статье в первом томе посмертного собрания стихотворений, надо думать, связано с романтической темой невозможности «высказать себя» («невыразимое», собственно, тоже неологизм). Но в перспективе будущего развития языка русской поэзии неологизмы Бенедиктова были востребованы. Льва Зилова прочтение именно этого списка навело на мысль об актуальности поэта: ведь эти слова «многие теперь пестрят у Бальмонта, Иванова, Брюсова и пр.»38. Последнее утверждение не выдерживает серьезной проверки39, но в целом Зилов, как младший современник символистов, выражает «дух времени» – изобретение слов в русском литературном модернизме началось задолго до футуристов. В особенности это касается «поэта мысли», Вячеслава Иванова, о первом сборнике которого И. Ясинский писал: «Блестящий стих. Архаизмы, иногда очень красивые, напоминающие архаизмы Тютчева. Большое знание классической литературы. Книга имела бы успех и поэт попал бы в историю нашей словесности и занял бы в ней не последнее место, если бы „Кормчие звезды“ появились семьдесят лет назад»40. Кстати, сравнение Бенедиктова с Ивановым можно было бы развивать и далее41 – например, оба поэта обнаруживали свое пристрастие к сонетам, характерное, впрочем, для «сонетных эпох» русской поэзии. Если понимать природу этой формы как стиха «заказанного», порой даже придворного, то в глаза бросится явная любовь Бенедиктова к встрече Нового года новым стихотворением, к стихам «на случай»: на юбилей, обед и т. п., столь характерная и для поэтического поведения Иванова. Например, так была написана, если верить О. Дешарт (I, 858), одна из «Парижских эпиграмм», «Скиф пляшет», взамен другой, исключенной цензурой. Ее финальные строки:
В нас заложена алчбаВам неведомой свободы:Ваши веки – только годы,Где заносят непогодыБезымянные гроба
(1,627) —
можно связать с рифмами из стихотворения Бенедиктова «На 1861»:
О, род людской! Морщины лбовСчитает он, мытарства и невзгоды,Число толчков, число своих гробов,И говорит: «Смотрите! Это – годы»42.
Можно, конечно, сказать, что литературная карьера Бенедиктова при жизни строилась как процесс «угождения» вкусам43, в 1830-е годы – расхожего романтизма, двадцать лет спустя – нарождавшегося «обличительного направления», но и посмертно он пригодился русским символистам. Легко можно согласиться с выводом Ф.Я. Приймы, завершающим его вступительную статью к изданию «Библиотеки поэта», что «лучшее» из наследия Бенедиктова вполне может составить «неотъемлемую часть культуры строителей социалистического общества»44.
Примечания
1 Сологуб Ф. Собр. соч. СПб., [б.г.]. T. X: Сказочки и статьи. С. 173, 175,171.
2 Там же. С. 183. Указанием на эту цитату мы обязаны М. Павловой.
3 Там же. С. 184, 185.
4 Там же. С. 178.
5 Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей / 2-е изд., значительно дополненное. М., 1913. Вып. III. С. 72. Видимо, из этой цитаты родилась химера в статье B. Дружкиной в первом томе «Литературной энциклопедии», посвященной поэту: «Имя Б. казалось навсегда забытым, но в 90-е годы память о нем воскрешают символисты. Ф. Сологуб обращает внимание на богатство его речи…». 1890-е годы в этой цитате могли появиться из-за обширной характеристики биографии и творчества Бенедиктова в статье C.А. Венгерова во втором томе «Критико-биографического словаря русских писателей и ученых» (1889), в заметке о выходе особо обращалось внимание на статью о Бенедиктове (см.: Русская мысль. 1891. Июль. С. 311, 3-я паг.; на этот отклик нам указала Н. Яковлева). Дальнейшая информация, сообщаемая Дружкиной, также верна лишь частично: «Ю. Айхенвальд отмечает изысканность его рифмы, указывает на близость Б., этого «ремесленника во имя красоты», к поэзии неоромантиков»: в статье Айхенвальда нет ни слова о рифмах Бенедиктова (что само по себе должно бы удивить), а цитата из него, которую приводит автор, переврана (надо: «во славу красоты» [с. 74]). Поэтому третий заинтересовавший нас фрагмент из той же характеристики: «В.М. Фриче, после краткого анализа содержания и формы стихов Б. устанавливает явную эволюцию от Б. к символистам: их роднит эротизм и внутренняя изощренность звукописи» – мы проверять не стали.
6 Айхенвальд Ю. Указ. соч. С. 73.
7 Белинский В.Г. Стихотворения Владимира Бенедиктова // Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1953. T. I. С. 363.
8 Айхенвальд Ю. Указ. соч. С. 74.
9 Садовской Б. Поэт-чиновник (Поэзия В.Г. Бенедиктова) // Русская мысль. 1900. Ноябрь. С. 76–77, 2-я паг. Статья вошла в сборник Садовского «Русская камена» (М., 1910. С. 87–101). Одна из главных мыслей Садовского, выраженная и в заглавии, развивала суждения Белинского из его третьей статьи о Бенедиктове (1842). Л.Я. Гинзбург настаивала, что успех Бенедиктова был следствием роста чиновничьей прослойки в николаевской России – и начала его сращения с капиталом, добавим мы, в процессе формирования буржуазного вкуса. Впрочем, Я. Полонский в своей вступительной статье к посмертному собранию стихотворений поэта приводит эпизод, который свидетельствует о том, что стихи Бенедиктова ценили и армейские офицеры.
10 Там же. С. 76, 78, 82.
11 Зилов Л. Бенедиктов и бенедиктовщина // Лебедь. 1909. № 8 (12). С. 35, 36,38.Упомянутая автором рифма находится в стихотворении «Мороз».
12 Бенедиктов В.Г. Стихотворения. Л., 1983. С. 106–107.
13 Иванов В.И. Собр. соч.: В 4 т. Брюссель. 1971. T. I. С. 603. Далее сноски на это издание будут даваться в тексте с указанием в скобках тома и страницы.
14 Как «визитную карточку» Бенедиктова упоминает, например, это стихотворение в одном из своих фельетонов О.И. Сенковский. См. об этом: Гинзбург Л.Я. Пушкин и Бенедиктов // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936. [Вып.] 2. С. 180–181.
15 Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л., 1981. T. I. С. 652.
16 Белинский В.Г. Стихотворения Владимира Бенедиктова. Вторая книга // Белинский В.Г. Указ. соч. М., 1953. T. II. С. 423.
17 Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. М.; Л., 1963. Т. 5. С. 417. Цитата из стихотворения Бенедиктова «Утес» была использована Тургеневым чуть раньше: «…мы любим природу в отношении к нам; мы глядим на нее, как на пьедестал наш. Оттого, между, прочим, в так называемых описаниях природы то и дело попадаются сравнения с человеческими душевными движениями (“и весь невредимый хохочет утес” и т. п.)…» Но интереснее другое: в примечании Тургенев бегло рисует генеалогию подобного изображения: «Главным образцом поэзии такого рода может служить В. Гюго (см. его «Orientales»). Трудно исчислить, сколько эта манера нашла себе подражателей и поклонников, и между тем ни один его образ не останется: везде видишь автора вместо природы; а человек только и силен тогда, когда он на нее опирается» (с. 415). Впрочем, мысль Тургенева выстраивала и другую линию: непосредственно перед цитатой из «Горных высей» он упоминает такие «блестящие риторические описания», как «знакомое с детства известное описание коня» у Бюффона: «Конь самое благородное завоевание человека…» (с. 417). Тургенев не мог знать заметки Пушкина «О прозе» (1822, опубл. в 1884 году), которая начинается с этой же цитаты, приведенной поэтом (со ссылкой на слова Д’Аламбера в передаче Лагарпа) с той же целью иллюстрации ложной красивости слога, но тем более показательно это совпадение.
