себя.
Алекса спрыгнула со стула и ощетинилась, он схватил её за плечо дёргая обратно на стул.
— Сидеть!
Она села.
— Какого хрена вы творите? А?
— Мы, сука творим? Или вы мудаки? — заорала Алекса на него.
— Вы суки?
— А-а-а, то есть Алиса виновата во всём, и в том, что ты спишь по пьяне со всеми подрят? Она виновата?
— Один раз! Один! А Богдан, что ли виноват, что у тебя дурь в голове и непонятно, что творишь? Он или ты? Ему нахрен бы не сдались эти все тёлки!
— Оно и заметно!
Свирепо смотрели друг на друга.
— Вот скажи мне за, что ты его? Он ни с кем не спал, ни по пьяне, ни по трезвому.
— Есть за что!
— Сказать нечего, просто так по дурости!
— Алисе то есть за что! Разве нет?
— Есть за что, есть. Но сука не с ним. Не с этим подонком! А Богдану за что?
— Ты сам то козёл ещё тот, а Богдан твой, грёбаный мудак, с самого начала думал только о себе. Хотел переспать и к Танечке метнуться обратно.
— Не сравнивай, да, я не ангел, но Романец…
— Меня тошнит уже от этой фамилии!
— Вернуться к Таньке? Да что за бред! Где ты это взяла?
— Не знаешь, так не ори тут! Понял! Никольская на пустом месте не мстит!
— Всё таки месть, — Нестеров расхохотался, — Богдан прав, он был прав. А ты дура, он любит тебя.
— Любит, любит он меня… — голос девчонки сорвался, быстро заморгала, выдохнула и отвернулась.
Нестеров уже был уверен уйдёт, дошла до двери. Притихла. И тут же снова ворвалась в кухню.
— Любит он!
Тяжело дыша стала рыскать по шкафам. Нашла бутылку мартини, налила прямо в чайную чашку и залпом осушила. Зажмурившись и прикрыв рот ладошкой передёрнулась. Он внимательно за ней наблюдал.
— Любит значит… До сих пор помню, как сказал… А тебя это волнует… Нет сука, не волнует!
— Что волнует?
— Что он лапает меня, а встречается с жирной коровой Танечкой! И вечно я не девочка, всегда я ненормальная… — орала Алекса размахивая руками. — А на твою днюху всё пытался зажимать меня, а сам с ней припёрся и вообще до этого отказался от меня!
— Ты всё таки слышала разговор в кабинете?
— Слышала! Всё я слышала! А твой Богдан, просто грёбаный мудак! Толкал, хватал, обижал, а потом хотел, чтобы я любила его? Как он со мной поступал? А я должна его любить за… это… — голос снова сорвался. — А теперь он так страдает по мне, что отбою от баб нет? Самолюбие задето? Его бросили, поигрались и бросили. Ведёт себя, как дешёвая шлюха! Да и всегда был шлюхой! Он хоть что-то попытался сделать?! Верит в то, что хочет верить. Он даже не пытался бороться за меня! Так любит?! Он даже не пытался…
В глазах стояли слезы. Но она держалась до последнего.
— Был момент, когда я пожалела о содеянном, когда готова была забыть все обиды, что засели внутри, когда я сдалась нахрен… И ждала, что он сейчас всё изменит… Готова была сама к нему идти, но, что я увидела? Шлюху! Грязную, залапанную шлюху! Как был шлюхой так и остался. И теперь я ни капли не жалею о содеянном! Богдан получил по заслугам и даже мало, потому, что не так уж он и любил.
Нестеров обречённо закрыл лицо руками.
— Такие мелочи, а ты так жестоко с ним. Господи, Лекс… да и с собой. Даже я в ужасе от того чего ты натворила. А сколько всего себе Богдан придумал. Не было же ничего с Уимбергом, не было. Показуха. Только не пойму, как он на это подписался? Или он даже и не знал…
— Дим, пусть придумывает твой дружок, что хочет, чтобы оправдать себя. Чтобы подлечить своё самолюбие. Никого он не любит кроме себя, никого, — тираду об Андрее намеренно проигнорила.
— За, что оправдать? Он ничего не сделал. А про Уимберга промолчала, значит я прав, — усмехнулся Димка.
Её обдало жаром, налила ещё порцию мартини и залпом проглотила, на глазах выступили слёзы. Утёрла рукой и налила ещё. Спасибо Нестеров, напомнил, что она жалкая, несчастная проигравшая по всем фронтам.
— Хватит! — рявкнул Димка, выхватывая у неё бутылку. — Хватит…
Обнял крепко-крепко.
— Мы всё исправим, слышишь, — говорил ей убирая волосы с лица.
— Ты готов быть с ней после Романец? — всхлипнула девчонка.
— Не знаю, — тихо ответил.
— А я точно знаю, не смогу, никогда, — уткнувшись мокрыми щеками в футболку друга. — Он настолько заморался, что я даже смотреть на него не могу.
— Тебе так кажется. Ты всем сделала больно, а теперь ещё и в обиде на всех.
Она вырвалась. Вытирая глаза, щёки.
— Машину жаль, затаскает по помойкам беднягу, — судорожный вздох.
Нестеров мотает головой, неисправима. Садится на прежнее место и чувствует, полегчало. Сам то готов что-то исправлять?
— Я хочу чтобы вы поговорили? — решительно заявляет Димка.
— Забудь Нестеров, забудь, — отмахивается Алекса, садясь напротив. — Я спать, что-то очень устала и ты иди, а то Вика увидит в таком виде и огребёшь по пятое число.
Нестеров вздохнул, а девчонка прямиком по лестнице и наверх. Наверное в свою комнату пошла, усмехнулся, нахалка, как у себя дома. Родители совсем залюбили девчонку, наверное им нужен второй ребёнок. Уронил голову на стол.
Утром, пока Димка ещё спал, Алекса спустилась на кухню. Виктория листала одной рукой журнал, другой в зависшем состоянии держала кофейную чашку.
— Привет, хулиганка, — раздался голос за спиной.
Алекса вместе с Викой подскочили, обернувшись на Павла.
— Чуть удар не хватил, — прижала руку к сердцу девчонка.
Он улыбнулся и сев напротив супруги взялся за чашку. Алекса подсела третьей за стол.
— Что это вы тут вчера с Димой устроили? — строго спросила Вика.
— Слёзы в водке топили. Ой, не спрашивайте! День только начался, не надо его портить. Я тороплюсь, такси ждёт. Хотела только сказать, не ругайте Димку. Он больше не будет, это всё я виновата.
С минуту посмотрела на переглядывающихся родителей и увеялась на работу.
По дороге купив булочек и в кафе прихватив стакан кофе, Алекса открыла магазин. Такое впечатление, что всё по старому. Она ест булочки с утра, как и раньше, пьёт кофе из кафешки с первого этажа. Сейчас зайдёт Уимберг на проверку, присматривает за ней, так, как мать снова в отъезде. И действительно на входе появляется Андрей.
Алекса чуть в слух не сказала: ну вот, я же говорила. Неприятное ощущение, словно кто-то стёр страницы из жизни.
Уимберг
