Ван Шестая оказалась на язык бойкой. Она то и дело называла Симэня батюшкой, чем он был весьма тронут.
— Передай мужу, что я сказал, — проговорил он перед уходом. — Я пойду.
— Посидели бы еще немножко, батюшка.
— Нет, не могу. Симэнь направился прямо домой и рассказал обо всем Юэнян.
— Вот видишь, нити брачных уз, оказывается, связывают нареченных судьбою и за тысячи ли, — заметила Юэнян. — Если дочь Ханя так хороша, стало быть, не напрасно хлопотали.
— Завтра же надо будет взять барышню в дом, — заявил Симэнь. — Пусть у нас поживет, пока не сошьют наряды. А на головные украшения надо сейчас же лянов десять мастерам отнести.
— Разумеется, и чем скорее — тем лучше, — поддержала хозяйка. — Хорошо бы, отец сам направил ее в столицу. Надеюсь, своих людей посылать не придется?
— А поедет Хань, значит, лавку закрыть придется? — вслух размышлял Симэнь. — Ну да ладно. А все-таки Лайбао пусть тоже поедет. Он, кстати, узнает, в целости ли доставил гонец мои подарки высокому зятю Чжаю.
Однако хватит болтать.
Дня через два Симэнь послал за барышней слугу. Ван купила подарки и сама проводила дочь.
— Примите, сударыня, эти скромные знаки внимания, — обратилась она с поклоном к Юэнян и остальным женам хозяина. — Мы с мужем не в силах выразить благодарность батюшке с матушкой и всем вам, сударыни, за честь, какую вы оказали моей дочери, и прошу простить за причиненное беспокойство.
Ее сначала угостили чаем в покоях Юэнян, а потом приняли в большой гостиной. Вместе с Юэнян были Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр.
Симэнь приобрел для барышни кусок красного и кусок зеленого шаньсийского шелка, а также тафты и тонкого шелка на нижнее белье и позвал портного Чжао сшить ей тканые золотом парчовые одежды, в первую очередь красное с цветными узорами атласное платье. Ван Шестая успокоила дочь и к вечеру ушла домой. Симэнь потом закупил для невесты крапленые золотом сундуки и корзины, туалетные коробочки и зеркало, шкатулки, медные тазы, цинковые ведра и другие необходимые вещи, на что ушел не один день.
Когда все приготовления закончились, в столицу было отправлено письмо с уведомлением, что невеста выезжает в девятой луне десятого дня.
Симэнь взял из управы четверых гонцов и двоих вооруженных луками и стрелами солдат, а Лайбао и Хань Даого наняли четверку лошадей. Сопровождаемые охраной экипажи и теплый паланкин двинулись в Восточную столицу, но не о том пойдет речь.
Оставшись одна в осиротевшем доме, Ван Шестая проплакала дня три. Как-то у Симэня выпало свободное время, и он решил заглянуть на Львиную. Старая Фэн угостила его чаем, а он поднес ей лян серебром.
— Это тебе на обновку за хлопоты с дочерью Ханя.
Благодарная старуха отвесила земной поклон.
— А к ней не заходила? — поинтересовался Симэнь.
— Как не заходить! — воскликнула старуха. — Дня не пропускала.
С ней время коротаем, как с дочкой рассталась, и дом-то опустел. Дочь ведь ей опорой и поддержкой была, друг от дружки ни на шаг. Сколько дней она плакала, только вот немножко в себя приходить начала. Досталось, говорит, батюшке с дочкой моей забот. Обо мне все беспокоится. Отблагодарил ли тебя, спрашивает, батюшка. Занят, отвечаю, батюшка, не смею беспокоить. Сколько, говорю, даст, на том и спасибо. Она мне тоже посулила. Вот приедет, говорит, сам, щедро наградит.
— Да, он не с пустыми руками воротится, — подтвердил Симэнь и, убедившись, что никого нет, зашептал старухе на ухо: — Когда к ней пойдешь, намекни при случае: я, мол, не прочь бы ее навестить. Интересно, что она скажет. Может, согласится. А я зайду, узнаю, ладно?
Старуха лукаво усмехнулась и, прикрыв рот рукой, заговорила:
— Вам бы, сударь, дома посиживать да пеночки слизывать, удочку закинуть да сразу и рыбку поймать. Только что дочку поймали, теперь и мамашу подавай? Ну, погодите, вечерком стыд поборю и поведаю ей ваше желание. А вы ее плохо знаете. Она ведь сестра мясника Вана, вон с той улицы, шестая в семье, в год змеи родилась, ей около двадцати девяти.[533] Собой, верно, хороша, но никому еще не удавалось ее покорить. Я ей скажу, а вы завтра приходите.
— Да, да, скажи, — попросил Симэнь и поскакал верхом домой.
Проводив его за ворота, Фэн пообедала, заперла ворота и не спеша двинулась в Кожевенный переулок к Ван Шестой.
Хозяйка открыла ворота и пригласила ее в дом.
— А я вчера лапши наварила, все тебя ждала, — проговорила она. — Куда ж ты пропала?
— Собиралась к тебе заглянуть, — отвечала старуха, — да с делами замешкалась. Так и не выбралась.
— А у меня и рис как раз сварился, — опять стала потчевать ее хозяйка. — Или лапши с мясом поешь?
— Только из-за стола, — отказывалась Фэн. — А чайку выпью.
Ван заварила ей густого чаю, а сама принялась за лапшу. Старуха глаз с нее не сводила.
— Видишь, как мне тяжело, — говорила хозяйка. — Бывало, с дочкой-то и тоски не знала, а теперь дом совсем опустел. Какая скука! И за что ни возьмись, все самой делать приходится. Смотри, на кого стала похожа! Кухарка — да и только! Чем так жить, лучше умереть. Разве у меня на душе будет когда покойно?! Дочку вон в какую даль занесло. И захочешь повидаться, да не тут-то было.
Она громко зарыдала.
— Так уж отродясь повелось, — успокаивала ее старуха Фэн. — Где сын, так жизнь кипит, где дочь, там тоска царит. Хоть век держи при себе дочь, все равно придется расстаться. Сейчас ты убиваешься, а добьется дочка расположения, родит сына или хотя бы дочь, и вам улыбнется счастье. Старуху тогда и не вспомнишь.
— В знатном доме либо вознесут до небес, либо свалят в яму, — отвечала Ван. — Кто знает, что будет… Пока она возвысится, наши с отцом и кости-то истлеют.
— Зачем же так говорить? — прервала ее Фэн. — Ваша барышня не глупышка какая-нибудь. Иль не рукодельница-мастерица! Богатство, говорят, за подолом тянется. Нечего за нее горевать!
Так говорили они довольно долго. Дальше — больше, речь зашла совсем о другом.
— Не осуди меня, глупую, — начала Фэн. — Хочу тебя спросить, неужто тебе не страшно вечерами одной, без мужа в пустом доме сидеть?
— И ты еще спрашиваешь! — воскликнула Ван. — Сама ж обрекла меня на такую жизнь. Вот и приходи по вечерам, вместе время коротать будем.
— Вряд ли я смогу, — возразила старуха и продолжала: — Но тебя одну я не оставлю. Хочешь найду человека?
— Кого?
— Говорят, враз у двоих в гостях не бывают, — прикрывая рот, засмеялась Фэн. — Вчера заходил ко мне наш господин. Она, говорит, без дочери-то, наверно, скучает. Тебя навестить собирается. Что ты на это скажешь? Никто не узнает, а будешь благосклонна, не придется тужить ни о питье, ни о бытье. Сойдетесь, он тебе и дом подходящий присмотрит. Зачем тебе в таком вот захолустье жить?
— Нужна ли ему такая уродина, как я? — Ван улыбнулась. — Вон у него жен сколько! И все как богини.
— Не скажи! — убеждала ее старуха. — Не зря говорят: любовнику везде мерещутся красавицы Си Ши.[534] Вот увидишь: раз придет и повадится, не отстанет. Батюшка — человек праздный. Если б он был к тебе равнодушен, наверно, не стал бы меня просить и ляном серебра одаривать. Это он мне за хлопоты с барышней. Потом видит — никого нет, стал просить, чтоб я с тобой поговорила. Он ответа ждет. А мне какой прок зря болтать! В любой сделке главное — обоюдное согласие.
— Ну, хорошо, — согласилась Ван. — Если желает зайти, буду ждать завтра.
Заручившись согласием, Фэн посидела еще немного и, рассыпаясь в благодарностях, откланялась. На другой день к ней зашел Симэнь, и она рассказала ему со всеми подробностями о своей беседе с Ван Шестой. Симэнь не мог сдержать радости и тотчас же отвесил старухе лян серебром, попросив ее накрыть стол.
Между тем Ван Шестая убралась в доме, зажгла благовония, повесила над кроватью полог и заварила лучшего чаю. Тут подоспела старая Фэн. В корзине у нее лежали куры, рыба, яства, овощи и фрукты. Она прошла на кухню и занялась приготовлением блюд, а хозяйка, тщательно вымыв руки, принялась за лапшу и лепешки. В приемной стояли до блеска протертые столы и стулья.
Вскоре после полудня прибыл Симэнь. В штатском платье, с пылезащитной маской на глазах, он подъехал верхом, сопровождаемый Дайанем и Цитуном. У ворот Симэнь спешился, велел привести коня вечером, а пока поставить на Львиной, сам же проследовал с Дайанем в дом и уселся в приемной.
Появилась со вкусом одетая и причесанная Ван Шестая и, поклонившись гостю, сказала:
— Сколько мы вам причинили беспокойства, батюшка, и не перечесть. А тут еще с дочерью хлопоты…
— Вы уж с мужем не взыщите, если что не так сделал, — проговорил Симэнь.
— Ну что вы, батюшка! — воскликнула Ван. — Как можно! Вы нам оказали такую честь.
Она отвесила ему четыре земных поклона. Старуха подала чай, и Ван поднесла чашку Симэню. Убедившись, что коня отвели, а Дайань запер ворота, Ван присела ненадолго за стол, а потом пригласила гостя в спальню.
