полных любви и нежности.
— Эр-лливи не установится в полную силу, если ты ее не примешь, Алана. Но слабее, чем сейчас, она не станет. Я люблю тебя, и дам столько времени, сколько тебе понадобится. Никто, кроме тебя, мне не нужен.
И, не прощаясь, Даор развернулся и вышел из шатра.
Алана, оглушенная его резким уходом почти так же, как новостями, бросилась за ним, но передумала и с трудом опустилась на кровать, обнимая себя руками. Она думала о том, что любимый ею мужчина не обнял ее на прощание, и о том, что он, не колеблясь, решил провести с ней всю свою бесконечную жизнь, и о том, что Келлан почувствовал бы, узнай он о связи.
И каково это будет — разделить судьбу с черным герцогом, от одного присутствия которого захватывало дух. И о тьме и свете, и о его словах об изменении мира…
И о том, что если Даор не вернется, она ни с кем другим не будет счастлива так, как была сегодня, проснувшись, когда он, выживший в страшном бою, гладил ее волосы.
61. Келлан
Пар-оол наступал неумолимо, так морские волны обтачивают камень. Его успешно отбрасывали, но это будто не имело значения — он надвигался снова, беря измором. Надежда оборонявшихся таяла.
Шепчущие в ошейниках были сильными, быстрыми и хорошо скоординированными, их поддерживали люди со спинелевыми сетями. Эти подготовленные к бою с шепчущими и работающие как единый механизм отряды были очень хорошо защищены артефактами и очень эффективны. За первые несколько часов после преодоления защитного периметра они захватили троих из четырнадцати наставников и семь шепчущих Кариона, и если бы Син изначально не приказал держаться вдали от боя, справляясь только с помощью заговоров большой дальности, пленных было бы куда больше.
Это означало, что вытащить оглушенных и связанных артефактами подчинения возможности не было — и, к ужасу Келлана, никто и не пытался. И пар-оольцев, и радчан в ошейниках убивали, не утруждаясь попыткой вернуть им волю. Скорее всего, этот приказ Син отдал тогда же, когда указал на глупость близкого контакта.
Сам старший директор перестраивал структуру пространства, заставляя пар-оольцев плутать кругами и заходить в устроенные воинами Кариона ловушки, но с каждым таким изменением Приют стонал, становясь все менее пластичным. Это была магия, механизм которой Келлан не представлял себе даже смутно. В другое время он бы упрашивал Сина научить его, но сейчас это было лишь источником смутной надежды, а не вершившимся на его глазах чудом.
У Сина не хватало сил и внимания на то, чтобы связываться с остальными, и эту функцию выполнял не отходящий от него Келлан: он посылал мысленные указания и координировал действия обороны от имени директора. Келлан ощущал вынужденно открывшегося ему старшего директора очень четко: тот плохо себя чувствовал и был на грани истощения, боль пронизывала его на уровне куда более глубоком, чем телесный, а не до конца зажившие раны рвались от напряжения, несмотря на постоянно шепчущую рядом исцеляющие заговоры Аринеллу. Келлана поражало, каким спокойным и твердым при этом оставался дух директора: Син знал, что нужно делать — и делал это, не давая себе ни секунды на отдых, не позволяя слабости стать преградой.
Стратегия с изменением географии территории Приюта позволяла сдерживать наступление очень долго, но пар-оольцы все прибывали и прибывали, несмотря на организованные для них западни. Кусок за куском они поглощали орден, ища новых рабов, и, не находя, шли дальше. Понявшие, что их заводят в тупики, пар-оольцы продвигались вперед, пытаясь отыскать спрятанные в ветвящихся путях верные ходы. Они обнаруживали скрытно атаковавших их из зданий шепчущих — и рушили целые башни, погребая оборонявшихся под грудами камней и огня. Если засыпало и неудачливых воинов в ошейниках, никто не обращал на это внимания.
За семнадцать часов устали все, кроме пар-оольских марионеток. Связываясь со своими, Келлан ощущал, как хрупка была их решимость. После всех этих бесконечных часов сил, чтобы поддержать их, не было и у него.
.
Треск и гул боя сменился тишиной. Келлан даже сначала подумал, что оглох, так тихо стало. Син, уже давно не стоявший на ногах, а полулежащий в кресле, вздрогнул, какое-то осознание пронеслось в его разуме. Келлан не успел его прочесть: мыслил директор свернуто, невероятно быстро и, когда не оформлял мысли в монолог, предназначенный для Келлана, то и осознать его рассуждений Келлан чаще всего не мог.
— Быстро уничтожать широкими ударами, синий, — выдохнул Син вслух, словно силы совсем покидали его. — Всем.
Келлан с сомнением посмотрел на него — и встретился с неожиданно разъяренным промедлением взглядом. «Там же наши», — хотел возразить Келлан, но не смог. Синий — кодовое обозначение характера атаки — Син еще не называл. Келлан не присутствовал на первом сборе, где Син давал указания по тактикам ударов, но вспомнил, что старший директор лично прикалывал к одежде каждого наставника алмазную булавку и с надеждой предположил, что эти артефакты могут спасти от «синего» удара. Не мог же Син отдать прямой приказ уничтожить своих?
«Быстро уничтожать широкими ударами. Синий».
Келлан достучался до отца, Ингарда и еще троих участвовавших в бою наставников; до двух, безусловно живых, но находящихся без сознания, он докричаться не смог. Послушников последней четверти, не побоявшихся вступить в бой, как ни странно, ответило ему больше — почти половина. Остальные были мертвы или пусты… Из шепчущих Кариона на ногах осталось сорок восемь человек, и каждый отозвался на указание Сина леденевшей душу Келлана радостью.
Закончив, Келлан обессиленно схватился за раму окна, у которого стоял — если бы он не сделал этого, то упал бы прямо на подоконник.
За окном расцветали трескучие пожары, взмывая в воздух смертоносными фейерверками, заговоры плавили все, что встречалось им на пути — камни, землю, деревья, плоть. Келлан видел, как проседали и сдавались щиты ребят в ошейниках, почему-то не ставящих новые — и как их тела охватывало пламя, — но не слышал их мысленного крика, одну лишь ослепляющую пустоту. Пар-оольских мастеров видно не было: они с самого начала были прекрасно укрыты с помощью артефактов, и сейчас, вероятно, ретировались с поля боя.
— Что произошло? — еле ворочая языком, спросил Келлан у Сина.
Син с видимым усилием разлепил тяжелые веки. Выглядел директор плохо: на лице и шее снова проступили ожоги, и он словно постарел. И голос был таким же, сиплым, прерываемым тяжелым дыханием:
— Они временно оглушены и пока
