– Скажите, Гарри, сколько лодок мы возьмем с собой, если нам придется снова выйти на лед? – спросил Бридженс.
Пеглар отхлебнул из кружки и указал рукой.
– Я не уверен, но, кажется, капитан Крозье решил взять десять из восемнадцати лодок. Теперь у нас осталось слишком мало достаточно здоровых людей, чтобы утащить с собой больше.
– Тогда зачем мы перетащили в лагерь все восемнадцать?
– Капитан Крозье не исключал возможности, что мы задержимся в лагере «Террор» еще на два или три месяца – возможно, чтобы дождаться, когда лед вокруг мыса растает. Мы чувствовали бы себя спокойнее с восемнадцатью лодками, держа несколько из них про запас на случай, если другие выйдут из строя. И тогда мы смогли бы взять с собой гораздо больше груза: продовольствия, палаток и прочего снаряжения. Если в каждую лодку сядет по десять и более человек, будет чертовски тесно и нам придется оставить здесь слишком много припасов.
– Но вы думаете, что мы двинемся на юг всего с десятью лодками, Гарри? И скоро?
– Надеюсь, – сказал Пеглар.
Он поведал Бридженсу о том, что видел сегодня утром; о том, что сказал Гудсер по поводу содержимого желудков эскимосов, совпадающего с содержимым желудка Ирвинга; и о том, что Крозье разговаривал со всеми присутствовавшими там (возможно, за исключением морских пехотинцев), словно с потенциальными свидетелями.
– Думаю, – тихо проговорил Бридженс, – капитан Крозье не уверен, что лейтенанта Ирвинга убили эскимосы.
– Что? Но кто еще мог?…
Пеглар осекся. Озноб и тошнота, ни на минуту не отпускавшие его в последнее время, вдруг резко усилились. Он привалился плечом к вельботу, чтобы удержаться на ногах. Ему ни на миг не приходило в голову, что кто-то другой, кроме эскимосов, мог сотворить то, что сотворили с Джоном Ирвингом. Он вспомнил груду замерзших серых внутренностей на вершине холма.
– Ричард Эйлмор говорит, что мы попали в переплет по вине офицеров, – тихо, почти шепотом, сказал Бридженс. – Он говорит всем, кто не станет доносить на него, что нам нужно перебить офицеров и распределить образовавшиеся излишки провианта между людьми. Эйлмор из нашего экипажа и помощник конопатчика из вашего говорят, что нам надо немедленно вернуться на «Террор».
– Вернуться на «Террор»… – повторил Пеглар. Он знал, что из-за болезни и общего истощения туго соображает в последнее время, но подобная идея казалась напрочь лишенной смысла. Корабль затерт льдами далеко от острова и останется в ледовом плену еще не один месяц, даже если лето все-таки соизволит прийти в этом году. – Почему я не слышал ничего такого, Джон? Я не слышал никаких таких подстрекательских разговоров.
Бридженс улыбнулся.
– Они вам не доверяют, мой дорогой Гарри.
– А вам доверяют?
– Разумеется, нет. Но рано или поздно я слышу все. Стюарды, знаете ли, невидимы, поскольку они ни рыба ни мясо. К слову о рыбе и мясе – не правда ли, обед был превосходным? Вероятно, сегодня мы ели относительно свежую пищу в последний раз.
Пеглар не ответил. Мысли теснились и путались у него в голове.
– Каким образом мы можем предупредить Фицджеймса и Крозье?
– О, они располагают информацией насчет Эйлмора, Хикки и прочих, – беззаботно сказал старый стюард. – У наших капитанов есть свои источники.
– Все источники уже давно замерзли, – сказал Пеглар.
Бридженс хихикнул.
– Очень хорошая метафора, Гарри. Не столько ироничная, как буквальная.
Пеглар потряс головой. Его до сих пор мутило от мысли, что сейчас, когда они находятся в столь отчаянном положении, один из них мог восстать на другого.
– Скажите, Гарри, какие из этих лодок мы возьмем с собой, а какие оставим? – спросил Бридженс, похлопывая по корпусу первого перевернутого вверх днищем вельбота рукой в потрепанной рукавице.
– Четыре вельбота мы возьмем точно, – рассеянно ответил Пеглар, все еще занятый мыслями о подстрекательствах к мятежу и о том, что он видел сегодня утром. – Судовые шлюпки имеют такую же длину, как вельботы, но чертовски тяжелые. Я бы их оставил, а взамен взял четыре тендера. У них длина всего двадцать пять футов, но они гораздо легче вельботов. Однако, возможно, у них слишком большая осадка для плавания по реке «большой рыбной» – если мы вообще до нее доберемся. Шлюпки поменьше, и ялики слишком легкие для плавания в открытом море и слишком хрупкие для долгого перехода через льды и путешествия по реке.
– Значит, вы полагаете, четыре вельбота, четыре тендера и два полубаркаса? – спросил Бридженс.
– Да. – Пеглар невольно улыбнулся. Несмотря на многие годы флотской службы и тысячи прочитанных книг, офицерский стюард Джон Бридженс по-прежнему очень слабо разбирался в некоторых вещах, связанных с морским делом. – Да, Джон, я думаю, эти десять.
– В лучшем случае, – сказал Бридженс, – если большинство больных поправится, каждую лодку будут тянуть всего только десять человек. Нам такое по силам, Гарри?
Пеглар снова потряс головой.
– Все будет совсем не так, как при переходе через замерзшее море от «Террора», Джон.
– Что ж, благодарение Господу за эту маленькую милость.
– Нет, я имею в виду другое: мы почти наверняка потащим лодки через остров, а не по морскому льду. Нам придется гораздо труднее, чем при переходе с «Террора», когда мы тащили всего по две лодки за раз и могли поставить сколько угодно людей в одну упряжную команду, когда требовалось преодолеть пре пятствие. И сейчас лодки будут еще тяжелее прежнего нагружены провиантом, снаряжением и больными. Полагаю, каждую лодку будут тащить по двадцать или более упряжных. И даже тогда нам придется перетаскивать наши десять лодок поочередно.
– Поочередно? – переспросил Бридженс. – Боже мой! Да нам потребуется целая вечность, чтобы дотащить даже эти десять лодок до места назначения, коли мы будем постоянно ходить взад-вперед. И чем больше мы будем слабеть от болезни и усталости, тем медленнее будем продвигаться.
– Да, – сказал Пеглар.
– Есть ли у нас хоть самый ничтожный шанс подняться на этих лодках по «большой рыбной» до Большого Невольничьего озера и фактории?
– Сомневаюсь, – сказал Пеглар. – Возможно, некоторые из нас протянут достаточно долго, чтобы добраться с лодками до устья «большой рыбной», и если лодки исправны и идеально оснащены для речного плавания, и если… но нет, думаю, шансов у нас никаких.
– Зачем же тогда капитанам Крозье и Фицджеймсу подвергать нас таким тяготам и мукам, коли у нас нет ни шанса? – спросил Бридженс.
В голосе старшего мужчины не слышалось ни обиды, ни тревоги, ни отчаяния – одно только любопытство. В свое время Джон задавал Пеглару тысячи вопросов по астрономии, естественной истории, философии, ботанике и многим другим предметам именно таким вот мягким, слегка любопытным тоном. Большинство вопросов он задавал, как учитель, который знает ответ, но вежливо допрашивает своего ученика. В данном случае Пеглар был уверен, что Джон Бридженс не знает ответа на вопрос.
– А какой у нас выбор? – спросил фор-марсовый старшина.
– Мы могли бы остаться здесь, в лагере «Террор», – сказал Бридженс. – Или даже вернуться на «Террор», когда наша численность… сократится.
– Зачем? – спросил Пеглар. – Чтобы просто ждать смерти?
– Ждать в терпимых условиях.
– Смерти? – Пеглар осознал, что почти кричит. – Кто, черт возьми, хочет ждать смерти в терпимых условиях? Если мы доберемся с лодками до побережья – хотя бы с несколькими лодками, – по крайней мере у некоторых из нас появится шанс. Возможно, к востоку от Бутии будет чистая от льда вода. Возможно, нам все-таки удастся подняться по реке. По крайней мере некоторым из нас. И те, кому удастся выжить, смогут рассказать родным и близким погибших о том, что с нами случилось и где мы похоронены, и о том, что в последние минуты жизни мы думали о них.
– Вы мой родной и близкий человек, Гарри, – сказал Бридженс. – Из всех мужчин, женщин или детей на свете вы единственный, кому небезразлично, жив я или умер, не говоря уже о том, где упокоятся мои кости и какие мысли посетят меня перед смертью.
У Пеглара, все еще раздраженного, учащенно забилось сердце.
– Вы еще меня переживете, Джон.
– О, в моем возрасте, с моей немощью и прогрессирующей болезнью мне едва ли…
– Вы еще меня переживете, Джон, – с упором повторил Пеглар. Он сам удивился страстной настойчивости своего голоса, а Бридженс моргнул и умолк. Пеглар взял пожилого мужчину за кисть. – Обещайте мне сделать для меня одну вещь, Джон.
– Разумеется. – В голосе Бридженса не слышалось обычной добродушной насмешки или иронии.
– Мой дневник… он небольшой, в последнее время мне трудно даже просто ясно мыслить, а уж тем более писать… я очень болен проклятой цингой, и, похоже, она пагубно действует на мои умственные способности… но последние три года я вел дневник. Записывал свои мысли. Описывал события, происходившие с нами. Если бы вы взяли его, когда я… когда я покину вас… просто взяли с собой в Англию, я был бы очень вам благодарен.
