Раздался пронзительный, полный ужаса крик Павлика:
— Игла!..
Это был первый звук человеческого голоса, вырвавшийся за всю эту полуминутную ужасную борьбу…
Нога Павлика вырвалась из-под плеча Горелова и с силой, которой трудно было ожидать, ударила по руке, и рука отлетела, прежде чем игла успела коснуться шва. Но обратно нога уже не вернулась: одним движением плеча Горелов сбросил с себя потерявшего равновесие мальчика, и тот кубарем, увлекаемый своим винтом, ринулся глубоко вниз, где столкнулся с еще не пришедшим в себя Маратом. Близко, совсем близко возле них, тихо колеблемое струями взволнованной воды, покачивалось закованное в скафандр тело лейтенанта.
— Насмерть, гадюка?! — взревел в неописуемой ярости Скворешня.
Рука Горелова не успела еще вернуться в прежнюю позицию, как в кулаке Скворешни сверкнула такая же игла.
На одно лишь мгновение два грозных противника застыли друг перед другом, один на один, лицом к лицу, как бы высматривая у врага его слабое место.
Глаза Горелова горели бешенством, лицо было восково-бледным, тонкие длинные губы посинели и искривились, словно в странной улыбке, обнажая большие зубы. Он был похож в эту минуту на матерого затравленного волка, решившего дорого и не ожидая пощады продать свою жизнь.
Огромное, круглое, такое всегда добродушное лицо Скворешни как будто сразу осунулось, похудело. Его черты словно окаменели в суровой мужественности, маленькие серые глаза сделались еще меньше и уверенно, спокойно сверлили противника. Казалось, что в последнем крике Скворешни вылилась вся его бешеная ярость и уступила место несгибаемой воле и холодному рассудку: в смертном бою с таким противником можно пустить в ход все средства.
Левая рука Горелова оставалась безнадежно парализованной в правой руке Скворешни, но зато он мог маневрировать свободной правой против левой руки противника, и он считал это своим явным преимуществом.
Прошло лишь одно мгновение, и вдруг грохнули, словно щиты древних рыцарей, металлические локти свободных рук, отражая смертельный выпад иглы. Правая рука Горелова натолкнулась на непреодолимое препятствие, и в тот же миг левая рука Скворешни распрямилась, как лук, и игла воткнулась в незащищенную грудь Горелова. Прикрыть грудь было уже поздно, и Горелов лишь повернулся слегка боком — игла скользнула по его кирасе, минуя роковой шов.
И опять со звоном столкнулись локти, и вновь правая рука Горелова отлетела, как щепка, от левой руки Скворешни. Горелов, казалось, побледнел еще более: преимущество, на которое он, очевидно, так рассчитывал, растаяло, как дым, перед чудовищной силой Скворешни. Страх сжал сердце Горелова словно в предчувствии неотвратимого…
Маленькие серые глаза холодно и уверенно сверлили черные пылающие глаза противника и не пропустили трепещущую тень страха, мелькнувшую в них.
В третий раз столкнулись локти, и рука Горелова отлетела, словно уже заранее готовая к этому, но в глазах его скользнуло что-то неуловимое, словно надежда. Холодные, маленькие, превратившиеся в щелки глаза заметили и это. И, вместо того чтобы вернуться в прежнее положение, рука Скворешни неожиданно обрушилась градом неудержимых преследующих ударов на отброшенную руку Горелова. Она не давала ей найти себе место, загоняя все дальше и дальше назад. Словно прикованный цепью к правой руке Скворешни, Горелов извивался, его свободная рука не находила уже простора, чтобы развернуться. И вдруг рука Скворешни переменила направление, и, прежде чем Горелов понял это, она взвилась над его головой и громовым, сокрушительным ударом, повторяя его же маневр, обрушилась на шлем против лица Горелова. Голова метнулась в шлеме, словно у игрушечного паяца, и в тот же миг кулак Скворешни ударил по туго натянутому проводу вражеской иглы и оборвал его.
Враг был обезоружен. Обе его руки, словно схваченные стальными клещами, были в руках Скворешни. Работавший на десяти десятых винт Скворешни, превозмогая четыре десятых хода Горелова, увлекал теперь их обоих в глубины.
Борьба длилась всего минуту или две. Она уже кончилась, когда показались шлемы с бледными, растерянным лицами Павлика и Марата. Держа за металлические руки безжизненное тело лейтенанта, они молча переводили глаза с багрового лица Скворешни на Горелова, продолжавшего с пеной на синих губах метаться и биться.
— Павлик, — прохрипел Скворешня, — держи лейтенанта… Марат, связать предателя моим тросом…
Марат быстро размотал перекинутый через плечо Скворешни моток троса, и через минуту первая петля схватила одну ногу отчаянно отбивавшегося Горелова. Через несколько секунд к этой ноге была притянута и вторая…
Марат кончил уже вязать руки Горелова, когда из темноты неожиданно вынырнули одна за другой две тени с ярко горящими фонарями. Это были Крутицкий и Матвеев, высланные капитаном на помощь Скворешне. По знаку Скворешни они взяли Горелова за витки троса на его плечах.
— Павлик, — тяжело дыша, проговорил Скворешня, — передай Матвееву лейтенанта…
С того момента, когда вместе с Маратом Павлик перехватил тело лейтенанта, его непрерывно сотрясал мелкий, лихорадочный озноб страха. Павлик не мог себя заставить посмотреть еще раз на спокойное, бледное, словно уснувшее лицо лейтенанта. Неповинующимися ступнями, почти бессознательно, он переложил рули, подвел покорное его усилиям тело лейтенанта к Матвееву и передал ему руку убитого. И так же бессознательно, без кровинки в лице, с глазами, полными непроходящего ужаса, он подплыл к огромной, мощной фигуре Скворешни и почти вплотную прижался к ней.
Скворешня глубоко вздохнул, посмотрел на окружающих, потом прерывисто и хрипло сказал:
— Товарищ командир! Враг схвачен. Отправляю его на подлодку.
Прошло с минуту, пока донесся подчеркнуто спокойный голос капитана:
— Мы видели всё. Вы мужественно исполнили свой долг, товарищ Скворешня. Благодарю вас! Изменник Родины, диверсант, взорвавший нашу подлодку, предатель, убежавший к заклятым врагам нашего социалистического отечества, понесет заслуженную кару! Пусть Матвеев и Крутицкий на глубине трехсот метров приведут его и тело погибшего на подлодку. Вам, Марату и Павлику — пройти над подозрительными подлодками в секторе восемьдесят восемь, а затем возвращайтесь к «Пионеру». Ему, вероятно, придется скоро вступить в бой.
* * *
Три друга молча, с зажженными фонарями плыли на восток на шести десятых хода, догоняя скрывшийся в том направлении фронт подлодок.
Через несколько минут они увидели вражеские суда, тихо, словно подкрадываясь, приближавшиеся к острову. До острова оставалось уже не больше восьми километров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
