Зумрайя, родной мир… Для всякого, кто не считался похарас и ни, родиться там было большой удачей. Планета с тысячелетней историей: ни отыскали ее, терраформировали и заселили, но, после завершения пейзажных работ и прокладки дорог, служители, трудившиеся на Зумрайе, были высланы. Остались только знатные ни и ближние слуги, миллионов пять или шесть в благодатном мире с тремя материками и теплыми морями. Места оказалось много, и похарас из сословия аристократов выкупили часть земель – с тем условием, что планета останется под властью ни. С похарас явились их слуги из малых кланов, но и с ними население Зумрайи было небольшим. Мир зеленых лесов и бескрайних степей, прозрачных вод и вечно ясного неба… Мир для избранных, для тех, кто пожелал удалиться от суеты промышленных планет и грохота мегаполисов… Мир, где благоденствовали даже слуги, и от того им казалось, что они почти равны достойным…
Чанра Ита была из них, из достойных похарас. Странная девушка, не признающая обычаев, одна из тех, о ком Йездан сказал: редки люди утренней радости. Редки и уязвимы, мог бы добавить Алемут, ибо правят ими чувства, а не разум. Самые же сильные из чувств – любовь и плотская страсть, которые особенно неодолимы, когда приходят на заре жизни, соединяя молодых, восторженных, наивных и неопытных. Откуда было им знать, к чему приведут их встречи в лесу, объятия на ложе из цветов и трав и нежные слова, так тихо сказанные, что их не слышал даже ветер? Откуда им знать? Он, Алемут, не относился к ближним кланам, дававшим потомство с похарас, и у любви их не могло быть продолжения.
Они ошибались. Цена этой ошибки – сожженное тело Чанры Ита и восемь лет на рудниках. Там бы он и остался и умер в проклятых горах Ортахароса, если бы не братья из Первой Луны. Вытащили из шахты, подстроив мнимую гибель, увезли на Кхайру, обучили, сделали достойным и даровали новую жизнь и новую судьбу… От прошлого остался только пепел – серая пыль, развеянная по ветрам Зумрайи.
Пепел и ненависть.
Ненависть питала чувство долга. Долги были разными; долг перед Первой Луной мог быть измерен, взвешен и оплачен, но перед Чанрой Ита – никогда. Долг перед мертвым вечен, говорил Йездан, и это являлось истиной: как заплатишь долг тому, кто превратился в прах и даже лишен погребального кувшина? Кровь сотен похарас и ни не могла считаться платой, хотя убийцы-валлс думали иначе. Сам он понимал, что истребить большие кланы невозможно – уже по той причине, что это поставило бы расу на грань выживания. В Первой Луне об этом знали и делали ставку на иные варианты развития событий. Не всеобщее уничтожение преобразованных, а единичные, но точные удары… не попытка силой вырвать власть, а ее компрометация… не бунт и резня, а посев из зерен недоверия… Тайная информационная война, провалы власти, ее просчеты, поражения, рухнувшие проекты – особенно с участием чужих… Долгие, медленные, терпеливые усилия…
За горами – горы, сказал Йездан.
Психология кни’лина отличается от человеческой тем, что отношения между ними более скрыты, более завуалированы, чем между людьми. Будучи их гостем и наблюдая их в естественной среде, я убедился, что самая свирепая ненависть и самая страстная любовь, не говоря уж о симпатии, неприязни или недоверии, не выставляются напоказ. Это нельзя считать лицемерием или фарисейством, хотя приговор обычного человека с нормальной психикой был бы именно таким. Специалисты, однако, знают, что сокрытие истинных чувств есть инстинкт расы, представители которой отличаются таким крайним индивидуализмом, что лишний шаг в их сторону расценивается как оскорбление.
Чезаре Биано.
«Пять дней в Посольском Куполе кни’лина».
Глава 4
Северный материк
Большая четырехместная капсула пронзила слой бело-розовых облаков, неторопливо плывущих над горами к океану. Горный хребет тянулся во всю длину полуострова-«хвоста», разделяя его на южную и северную приморские равнины. Горы были высокими, до пяти километров, но ни льда, ни обнаженных каменных поверхностей Тревельян не заметил – от подножия до вершины хребет покрывала растительность. Влажные джунгли равнин сменялись в предгорьях лиственными лесами фролла, похожего на дуб, выше росли хвойные десятков пород – толстые высокие деревья на середине склонов, а ближе к вершинам – травы, мхи и корявый кустарник, впившийся в скалы крепкими корнями. С высоты было заметно, что у сайкатского леса голубоватый оттенок, словно океаны, южный и северный, протянули над ковром зеленой листвы синюю прозрачную вуаль.
Аппарат пилотировал Второй Курс. Бледное невыразительное лицо биолога под навигационным шлемом казалось сонным, будто, отвалив от станции, он задремал на секунду и так, в полусне, намеревался приземлить машину у базового лагеря. Но координатор, сидевший впереди, был спокоен – видимо, в качестве пилота Второй Курс пользовался абсолютным доверием. Иутин и Тревельян расположились во втором ряду, у грузового отсека, каждый под своим иллюминатором. Капсула была заметно шире малых земных кораблей, «уток», ботов и челноков – сиденья левого и правого бортов разделялись двухметровым проходом. Возможно, в рубках и башнях боевых крейсеров кни’лина сидели теснее, но на гражданских судах неприкосновенность личной территории соблюдалась строго.
«Все вместе и каждый сам по себе», – подумал Тревельян, переводя взгляд на южную приморскую равнину и предгорья. Из речи Зенда Уна на банкете и просмотренных файлов он представлял ситуацию вблизи лагеря. К востоку, на полторы тысячи километров, полуостров занимали тазинто, около полусотни кочевых охотничьих племен. Место было благодатное: ширина от моря до моря втрое больше, чем «сапожок» Италии, горы хоть и высокие, но доступные, полные дичи и кремня для поделок, на равнинах множество ручьев и рек и опять же изобилие животных. К западу полуостров сужался и уходил в океанские воды еще на пять с лишним тысяч километров. Горы тут были повыше, равнины засушливей, но в общем и целом плодов и кореньев, основы питания терре, вполне хватало, как и площади для обитания – пятая часть Европы для полумиллиона троглодитов. Но миграция тазинто в западный край длилась год за годом, и рубеж между расами – само собой, размытый и не очень четкий, – был сейчас в районе базового лагеря.
Капсула неторопливо снижалась, планируя под облаками. Джеб Ро повернул голову, продемонстрировав Тревельяну свой благородный профиль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
