— Да, ваше величество, я уже давно ее не видел, не успел поблагодарить и боялся, что она сочтет меня неблагодарным.
— Значит, ты очень любишь нашу милую Карлотту?
— Всей душой, ваше величество.
— И говорят, ты ей предан?
— Ваше величество, вы сами поймете, что это вполне естественно, когда узнаете, что госпожа де Сов ухаживала за мной так, как я не заслуживал: ведь я простой слуга.
— А по какому случаю она ухаживала за тобой? — спросила Екатерина, притворяясь, будто не знает, что случилось с юношей.
— Когда я был ранен, ваше величество.
— Ах, бедное дитя! — сказала Екатерина. — Так ты был ранен?
— Да, ваше величество.
— Когда же?
— А когда приходили арестовать короля Наваррского. Я так перепугался, увидев солдат, что закричал и стал звать на помощь; один из них ударил меня по голове, и я упал в обморок.
— Бедный мальчик! Но теперь ты поправился?
— Да, ваше величество.
— И ты ищешь короля Наваррского, чтобы вернуться к нему на службу?
— Нет. Король Наваррский узнал, что я осмелился противиться приказаниям вашего величества, и прогнал меня в толчки.
— Вот как! — сказала Екатерина тоном глубокого сострадания. — Хорошо! Я позабочусь о тебе! Но если ты ждешь госпожу де Сов, то прождешь напрасно, — она занята наверху, у меня в кабинете.
Полагая, что Ортон, возможно, не успел спрятать записку за зеркало, Екатерина ушла в кабинет г-жи де Сов, чтобы предоставить юноше полную свободу действий.
А Ортон, встревоженный неожиданным появлением королевы-матери, спрашивал себя, не связано ли это появление с заговором против его господина, как вдруг услыхал три легких удара в потолок — это был сигнал, который он сам должен был подавать в случае опасности, когда его господин был у г-жи де Сов, а он стоял на страже.
Эти три удара заставили его вздрогнуть; по какому-то странному наитию он понял, что сейчас эти три удара были предупреждением ему самому. Он подбежал к зеркалу и взял записку, которую уже успел туда положить.
Екатерина сквозь щелку между портьерами следила за всеми движениями мальчика; она видела, что он бросился к зеркалу, но не знала — для того ли, чтобы спрятать записку, или для того, чтобы ее взять.
«Почему же он не уходит?» — с нетерпением пробормотала флорентийка.
Она с улыбкой вернулась в комнату.
— Ты еще здесь, мой мальчик? — спросила она. — Чего же ты ждешь? Ведь я сказала тебе, что устрою твою судьбу! Ты мне не веришь?
— Избави Боже, ваше величество! — отвечал Ортон.
Подойдя к королеве-матери, мальчик опустился на колено, поцеловал полу ее платья и быстро вышел.
Выйдя из комнаты, он увидел в передней командира охраны, ожидавшего Екатерину. Это зрелище не только не ослабило, а лишь усилило подозрения Ортона.
Как только Екатерина увидела, что портьера опустилась за Ортоном, она бросилась к зеркалу. Но тщетно ее дрожавшая от нетерпения рука шарила за зеркалом — записки не было.
А между тем она была уверена, что видела, как мальчик подходил к зеркалу. Значит, он подходил, чтобы взять, а не положить записку. Рок посылал ее противникам силы, равные ее силам. Мальчик превращался в мужчину с той минуты, как он вступал в борьбу с нею.
Она все перевернула, пересмотрела, перерыла — ничего!..
— Ах, дрянь ты этакая!.. — воскликнула она. — Я не желала ему зла, но, раз он взял записку, он сам решил свою участь! Эй! Господин де Нансе! Эй!
Звонкий голос королевы-матери пролетел через гостиную и донесся до передней, где, как мы уже сказали, пребывал командир охраны.
Де Нансе вбежал в комнату.
— Я здесь, ваше величество! — сказал он. — Что вам угодно?
— Вы были в передней?
— Да, ваше величество.
— Вы видели выходившего отсюда юношу, мальчика?
— Видел сию минуту.
— Он, наверно, недалеко ушел?
— Самое большое — до середины лестницы.
— Позовите его.
— Как его зовут?
— Ортон. Если он не захочет вернуться, приведите его силой. Только не пугайте его, если он не будет сопротивляться. Мне надо поговорить с ним сию же минуту.
Командир выбежал из комнаты.
Как он и предполагал, Ортон едва успел дойти до середины лестницы, ибо спускался он нарочито медленно, в надежде встретить на лестнице или увидеть где-нибудь в коридорах короля Наваррского или г-жу де Сов.
Услышав, что его зовут, он вздрогнул.
Он сделал было движение, чтобы бежать, но, будучи умен не по летам, он понял, что если побежит, то все погубит.
Он остановился.
— Кто меня зовет?
— Я, господин де Нансе, — ответил командир охраны, сбегая вниз по лестнице.
— Я очень спешу, — сказал Ортон.
— Я от ее величества королевы-матери, — возразил де Нансе, подходя к Ортону.
Мальчик вытер пот, струившийся по лбу, и снова поднялся наверх.
Командир следовал за ним.
Сначала у Екатерины возник план арестовать юношу, обыскать его и завладеть запиской, которую он принес; с этой целью она решила обвинить его в краже и уже взяла с туалетного столика алмазную застежку, чтобы похищение ее вменить в вину мальчику. Но она подумала, что это опасный способ: он возбудит подозрения у юноши, юноша предупредит своего господина, тот будет настороже, а будучи настороже, не попадется.
Конечно, она могла отправить юношу в одиночку, но, как ни соблюдай при этом тайну, слух об аресте все-таки распространится по Лувру, и одного слова об аресте будет достаточно, чтобы остеречь Генриха.
Однако эта записка была необходима Екатерине: записка де Муи к королю Наваррскому, записка, отправленная с такими предосторожностями, наверное, заключала в себе целый заговор.
Екатерина положила застежку на место.
«Нет, нет, — рассуждала она сама с собой, — выдумка с застежкой достойна сбира, она никуда не годится. Но из-за какой-то записки… которая, может быть, того и не стоит… — нахмурив брови, продолжала она так тихо, что еле слышала звук своего голоса. — Честное слово, вина не моя — он сам виноват. Почему этот маленький разбойник не положил записку, куда ему было приказано? А мне записка необходима!
В эту минуту вошел Ортон.
Несомненно, выражение лица Екатерины было, страшно, потому что молодой человек побледнел и остановился на пороге. Он был слишком молод и еще не научился владеть собой в совершенстве.
— Ваше величество, — сказал он, — вы оказали мне честь позвать меня. Чем могу служить?
Лицо Екатерины прояснилось, точно его озарил солнечный луч.
— Я приказала позвать тебя, дитя мое, потому что мне нравится твое лицо, я обещала заняться твоей судьбой и хочу сдержать свое обещание, не откладывая в долгий ящик. Нас, королев, обвиняют в забывчивости. Но тому виной не наше сердце, а наш ум, занятый важными делами. И вот я вспомнила, что судьбы человеческие в руках королей, и позвала тебя. Пойдем, мой мальчик, ступай за мной.
