Могучий Теламон время от времени щупал разбитый подбородок и счастливо улыбался вспухшими губами: беззаветно, по-детски восхищаясь Гераклом, он был готов снести от сына Зевса и его смертного брата все, что угодно — кроме того, перед самым отплытием Геракл отдал Теламону в жены троянскую царевну Гесиону, отличив старого соратника перед другими.
Метался в бреду Оиклей из Аргоса, и мысли тяжелораненого сына Амфиарая-Вещего не были ведомы никому; даже ему самому.
Ификл налегал на весло и вспоминал Подарга, младшего из Лаомедонтовых сыновей и единственного, который остался в живых; пройдя через Флегры, вынужденный любовник потомков Павших, проданный и преданный собственным отцом, взирал на мир глазами старца — и мудро согласился сесть на еще не остывший троянский трон, для чего пришлось разыграть представление с выкупом, превратив Подарга в Приама.[66]
Лихас мечтал, как скажет дома заслуженным героям, сгорающим от зависти, что их не взяли на Трою: «Вас? На Трою?! Вы год будете собираться, два — плыть по морю, потом девять лет просидите под стенами, перегрызетесь между собой и если и возьмете город, то только чудом! Нет уж, мы — сподвижники Геракла — ждать не любим!..»
Шли корабли по Эгейскому бурному морю; грузно сбирались на западе тучи косматые, бурей грозя мореходам…
Иолай хмурился, удивляясь отсутствию Гермия — Лукавый клялся непременно быть в Трое, но до сих пор не объявился; а без бога-Психопомпа невозможно было узнать, куда отправилась душа Лаомедонта, убитого на Геракловом алтаре, и не последовала ли она за тенью Эврита-Одержимого.
Алкид молчал.
После трех лет рабства у Омфалы он вообще стал на удивление молчаливым.
Шли корабли по Эгейскому бурному морю, покуда страшная буря воздвиглась, со всех сторон света прикликав ветры противные; облако темное вдруг обложило море и землю, и тяжкая с грозного неба сошла ночь.
Первый порыв на удивление холодного северо-западного ветра — плод совместных усилий тугощекого Зефира и воинственного Борея — налетел неожиданно, обдал полуголых гребцов солеными брызгами и пронзительным дыханием далеких снегов; после чего умчался прочь, ероша вспенившиеся гребни волн.
Короткое затишье, которое никого уже не могло обмануть — и шквал ударил в полную силу, прошедшие половину пути корабли стало неудержимо сносить с курса, буйство ополоумевших стихий играло жалобно скрипящими скорлупками, смеясь над тщетными потугами гребцов и кормчих, неся корабли туда, куда ветры и волны считали нужным, а вовсе не туда, куда хотелось добраться измученным людям.
Мгновенно потемневший небосклон затянуло тучами, кому-то невидимому хрипло угрожал гром, зигзаги молний сшивали небо с морем, высветив мертвенным светом береговые утесы, мелькнувшие слева по борту.
— Миконос,[67] что ли?! — пытаясь перекрыть рев бури, прокричал Ификл, неплохо знавший здешние воды. — Эк нас занесло! Так, глядишь, под утро и в Родос врежемся… а там скала на скале, костей не соберешь!
Иолай, стоявший рядом с кормчим, только плечами пожал.
— Без Олимпийской Семейки тут явно не обошлось, — задыхаясь, беззвучно бормотал он. — Передрались они там, что ли?!
Иолай был почти прав.
* * *
— …Итак, Гермий принес хорошие вести: мой возлюбленный сын Геракл очищен, искупив трехлетним рабством вину перед Семьей и смертными (лишняя трата времени, мы б его и так простили, ну да ладно) и доблестно взял неприступный Илион. Ответь, Гермий: готов ли Геракл идти вместе с Семьей на Гигантов?
— Думаю, что да, папа.
— Думаешь — или готов?! — кустистые брови Громовержца чуть сдвинулись, и где-то на Земле слегка громыхнуло.
— Готов, — после недолгого колебания кивнул Лукавый.
— Тогда пора выступать на Флегрейские поля! Ибо даже смертные удивляются долготерпению своих богов — особенно после наглых требований, выдвинутых этими ублюдками Тартара!
«Ну да, удивляются, — думал Гермий, пока Зевс державной речью воодушевлял Семью, — еще бы… А мы-то откуда об этом знаем? Об ультиматумах Гигантов, о том, что они хотят погасить Солнце, изменить границы мира и требуют себе в жены богинь Олимпийских?! Да от тех же смертных и знаем! Сами Гиганты с Флегр носа не кажут, послов не шлют — а слухами вся Гея полнится! Не Одержимых ли работа? Зачем Гигантам наши богини — если в жертву себе принести, так что Артемида, что Арей, без разницы!..»
— Итак, сегодня настал великий день! — торжественно возвестил Тучегонитель, подводя итог речи, пропущенной Лукавым мимо ушей. — Твое мнение, бог войны, перворожденный сын мой?
— Я не очень понял, что именно ты предлагаешь, отец, — подал голос Арей, принимая кубок с амброзией из рук прелестной Гебы-сестренки. — Взять Геракла и вломиться всей Семьей на Флегры? Лоб в лоб? А резерв?
«Вот тебя и оставим», — раздраженно буркнул солнцеликий Аполлон, досадуя, что не его мнение спросили первым; Арей собрался было огрызнуться, но Зевс двинул бровями, громыхнуло уже где-то совсем рядом, и перебранка угасла в зародыше.
— Не будем ссориться, — подал Арей пример миролюбия, — ведь завтра, возможно, кому-то будет суждено погибнуть навсегда…
— Не завтра, а сегодня, — досадливо поправил Зевс. — Я ведь сказал, что сегодня настал великий день!
— Великий день сегодня, — согласился бог войны, — а атаковать Флегры лучше завтра. Вспомни, отец, — в свое время ты далеко не всегда шел напролом, не пренебрегая и военной хитростью.
— Пожалуй, — одобрил Громовержец. — Но тогда я был, почитай, один, надеяться не на кого, советоваться не с кем, а теперь… Гермий — хитрости по твоей части, тебе и слово.
— Позвольте лучше мне, высокомудрые, — оттеснил промедлившего Лукавого Мом-Насмешник, сын Нюкты-Ночи и брат как Таната-Смерти, так и Сна-Гипноса. — Все, в том числе и Гиганты, знают, как наша златообутая владычица Гера любит Мусорщика-Одиночку, балуя его то безумием, то еще чем… я сказал «все знают», а не «так оно и есть» — значит, нечего Гере на меня, шута-пустозвона, глазищами сверкать, я ей не муж, она мне не Горгона Медуза!
— Короче, болтун! — рявкнул Зевс.
— Слушаюсь, Великий! Итак, почему бы Гере вместе с любимым братцем Посейдоном не учинить для разнообразия небольшую бурю, которая погонит корабль Геракла по воле волн — то бишь к ближайшему Флегрейскому Дромосу, о чем посторонним знать не обязательно! И злой умысел налицо, и вреда от него — мышь наплакала, и Мусорщика нашего без шума доставим прямиком куда надо!
— Неплохо, — благосклонно кивнул Громовержец. — Дальше!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
