Страна успешно ликвидировала неграмотность, и перед ее гражданами были открыты широкие просторы для разнообразнейшего приложения своих сил, знаний, талантов. И государство им в этом всячески помогало. Это видели и понимали миллионы советских людей. Страна росла и мужала буквально на глазах, и эта энергия развития, энергия созидания передавалась людям и рождала в них чувство уважения к себе, к стране и, что не менее важно, к власти. Вспомним, с какой гордостью раньше звучало словосочетание «Правительственная награда». И то, что власть жила и работала прежде всего не для себя, а для страны, тоже было для всех очевидно. Поэтому ей и могли многое простить. И нельзя утверждать, что это десятилетие принесло СССР, и в том числе Украине, один лишь погром. Именно в этот очень короткий период закладывался фундамент для превращения Советского Союза в передовую мировую сверхдержаву. Без 1930-х гг. не было бы ни 1945, ни 1961 г., не было бы прорыва в космическую эру. Не было бы и того колоссального задела, за счет которого существуют постсоветские общества…
Возвращаясь к нашим сюжетам, надо отметить, что чистки и репрессии в отношении интеллигенции на Украине были обусловлены многими причинами, главная из которых лежала не только в национальной плоскости, но и в плоскости социальной. Культура в целом, и литература в особенности, как сильнейшее средство формирования общественного сознания и моральных установок, должна была быть поставлена на службу социалистическому строительству. По образному выражению П. Постышева, «наша литература не песня мечты, не абстрактный порыв, а меч в борьбе за дело социализма»[1270]. Партия и государство стремились взять под свой контроль все сферы жизни, в том числе культуру, искусство, сферу общественного сознания. На Украине этот общесоюзный процесс наложился на действительную борьбу с украинским национализмом и его носительницей – украинской интеллигенцией (или, вернее, развивался параллельно с ней) и был направлен на вытеснение националистической идеологии из культуры, искусства, образования. Те же, кто не соответствовал или не хотел соответствовать новым правилам игры, кто в своей работе ориентировался только на «национальную форму», не принимая или не обращая внимания на «социалистическое содержание», оказывались вне ее рамок и не могли рассчитывать на терпимое к себе отношение, не говоря уже о поддержке.
Также несерьезно утверждать, что «погром» украинской культуры велся в интересах русской культуры или русского народа, на страже которых будто бы стояла партия. Репрессии были направлены вовсе не только против украинской интеллигенции[1271]. Аналогичные преследования русской интеллигенции (и в том числе в УССР), в силу тех или иных причин не вписавшейся в отводимые коммунистической доктриной рамки, особенно тех ее представителей, которым не чужды были патриотизм и национальные чувства («белогвардейской», «великодержавной», «славянофильской», по терминологии того времени), имели не меньший размах. Более того, глумление над русской культурой, нигилистическое отношение к России как к самостоятельному и неповторимому историко-культурному типу, отношение к ней как к материалу для социальных и национальных опытов начались гораздо раньше, чем гонения на украинских националистов, уже с самого начала революции. Кстати сказать, сама украинизация, строительство украинской нации, распространение украинской идентичности на еще донациональный в основной своей массе этнический коллектив тоже являлись одними из проявлений борьбы с русскостью, носителями русской культуры и общерусского сознания.
Следует подчеркнуть и еще один момент. Говоря о репрессиях, надо отличать правду от вымысла и голос истории не путать с присущей националистической историографии тенденцией освещать 1930-е гг. с позиций «мортиролога». Острие репрессий было направлено далеко не на одних «сознательных украинцев» или украинцев как таковых. Для наглядности стоит привести несколько цифр. Пик репрессий в УССР пришелся на 1937–1938 гг. Тогда было арестовано 267 579 человек (для сравнения – в 1935 г. подверглись аресту 24 934, в 1936 – 15 717 человек), из них осуждено было 197 617 человек (то есть меньше, чем было арестовано). Хотя эти цифры отнюдь не маленькие и за каждой из них стоит человеческая судьба, они не позволяют говорить о «разгуле репрессий», якобы «заливших кровью» Украину. Но что еще характернее, в 1937–1938 гг. из числа репрессированных (не арестованных, поэтому количество пострадавших оказывается выше) украинцев было 131 635 (и далеко не все из них были репрессированы по обвинению в национализме), а русских – 191 999! Иными словами, этнических русских было репрессировано больше не только в процентном отношении к населению республики, но и в абсолютных цифрах, то есть их доля среди репрессированных была заметно выше доли этнических украинцев![1272] И это при том, что в те годы, как твердят националисты, «Москвой» осуществлялся «геноцид» украинцев и разгром «украинских сил».
Уничтожение организующего центра, вокруг которого и по обвинениям, и в действительности группировались силы, занимавшиеся национальным строительством, означало, что в партийных верхах главной опасностью теперь уже окончательно стал считаться местный национализм, на борьбу с которым следовало бросить все силы. Впрочем, идейная эволюция оценок началась раньше. Еще в 1930 г. на XVI съезде ВКП(б) И. Сталин отметил наличие «ползучих» (то есть на первый взгляд малозаметных) уклонов в национальном вопросе. Указав, что главной опасностью «в области национального вопроса» продолжает оставаться великорусский национализм, Сталин вместе с тем подчеркнул и опасность, исходящую от местного национализма, назвав «решительную борьбу с этим уклоном» задачей партии[1273]. Характерно, что борьба с местным национализмом столь открыто была объявлена задачей партии впервые (о борьбе с великорусским национализмом речь специально не велась). На XVII съезде ВКП(б) в 1934 г. вождь развил свою мысль, сказав, что корень у всех национализмов один – это «приспособление интернационалистической политики рабочего класса к националистической политике буржуазии». А сам уклон «отражает попытки “своей”, “национальной” буржуазии подорвать советский строй и восстановить капитализм». С этим «отходом» от ленинского интернационализма надо нещадно бороться, причем одновременно устранять угрозу, идущую с обеих сторон. При этом, утверждал Сталин, в «современных условиях» старый вопрос – о том, какой из уклонов наиболее опасный, – превратился в «формальный и поэтому пустой спор», так как главная опасность исходит от того из них, «против которого перестали бороться и которому дали, таким образом, разрастись до государственной опасности». «Грехопадение Скрыпника и его группы на Украине», продолжал Сталин, было явлением не единичным и имело место и в других республиках. А в силу того, что на Украине перестали бороться с местным национализмом, он и стал там главной опасностью[1274].
Руководимая П. Постышевым партийная организация Украины действовала в соответствии с избранным на XVI и XVII съездах ВКП(б) курсом в национальном вопросе. Ноябрьский Объединенный пленум ЦК и ЦКК КП(б)У 1933 г. целиком был посвящен подведению итогов культурно-национального строительства и определению новых задач в этой области. Пленум пришел к выводу, что в результате проводимой национальной политики исчезли остатки колониального положения Украины и была создана почва для свободного развития украинской советской культуры и государственности. В докладе генерального секретаря ЦК КП(б)У С. Косиора были перечислены достижения в экономике, образовании, искусстве. Особо подчеркивался тот факт, что за годы украинизации вырос и окреп национальный украинский пролетариат. Вместе с тем на Пленуме было продолжено разоблачение уклона во главе со Скрыпником. Подчеркивалось, что «разгром украинского национализма, разоблачение пролезших в партию националистических двурушников является необходимым условием и составной частью большевистской украинизации», истинного интернационального воспитания масс[1275].
В выступлениях С. Косиора, П. Постышева, П. Любченко, Н. Попова, в резолюции Пленума были окончательно сформулированы черты украинского национального уклона в КП(б)У. Он заключался в идеализации украинских мелкобуржуазных партий и их роли в революции, в распространении троцкистских, правооппортунистических и националистических взглядов. Корни уклона крылись в переоценке национального вопроса, взгляде на него как на вопрос самостоятельный, как на решающий фактор в освободительной борьбе на Украине. Уклонисты и те, кого к ним причисляли, смотрели на партию со своих позиций, обвиняя КП(б)У в двурушничестве и непоследовательности в национальном вопросе, критикуя ее отношение к нему в прошлом и переоценивая тот поворот, который произошел после «перехода» большевиков на позиции УКП и боротьбистов. Практическая деятельность уклонистов сводилась к попыткам пересмотра конституции в сторону увеличения полномочий республик, борьбе против создания СССР как единого союзного государства. Глава и духовный организатор уклона (Скрыпник) выступал за отрыв украинского языка и культуры от языка и культуры русской, продолжал начатую еще Шумским, Хвылевым и Волобуевым ментальную (и не только) ориентацию на Запад. В качестве одной из основных черт уклона отмечалось разжигание вражды между украинским и русским пролетариатом, которая провоцировалась насильственной и ускоренной украинизацией последнего и борьбой с великорусским шовинизмом при одновременном поощрении национализма местного.
