столе, играла с розой, которую он тайком включил в заказ, ласкалась к нему, как кошка. Лекс млел и пребывал в странной эйфории.
Он балдел от этой девчонки и не хотел ее отпускать. Лекс водил нежным цветком по ее коже, наблюдая, как по гибкому телу Повилики разбегаются мурашки наслаждения. Он овладевал ей и никак не мог насытиться. И уже едва шевелясь от усталости и неги, разливающейся по телу и расслабляющей тело почти до обездвиженности, все еще хотел ее.
Они заснули поперек кровати. Повилика свернулась комочком, а Лекс сложил на нее руку и ногу, подминая под себя, будто желал удостовериться, что она наверняка не выберется из-под него, а значит, не уйдет.
Но она ушла. Исчезла. Он не заметил, как. Странная совершенно несвойственная ему бесчувственность. Обычно он настораживался от шуршания крыльев комара. А тут… Девушка выскользнула из его объятий, а он и ухом не повел. Проснулся один. Словно очнулся от колдовства. В сердце закралось дурацкое до мурашек и противное до тошноты чувство, что ему все приснилось. Затаив в сердце страх, он искал вокруг подтверждение ее присутствия. Облегченно выдохнул, найдя повсюду множество следов бурной ночи. Простыни и его руки хранили ее запах – едва уловимый аромат горьковатой травы и жасмина. Пятерня с тонкими изящными пальчиками на прозрачной стене ванной комнаты. Она подышала на стекло и приложила ладонь. Дыхание испарилось, а вот едва заметный отпечаток остался. Волосы на его расческе. Длинные, пепельные с едва заметной рыжиной.
Она не его фантазия. А значит, он увидит ее снова.
Глава 42
На следующем своем допросе Карский шмыгал носом, дрожал и быстро мигал покрасневшими глазами.
– Я спасал их, – тихо бормотал он.
Егерь даже не велел надеть на него наручники. Не видел смысла. Остеопат не сопротивлялся, не скрывал, не выворачивался. Карский сломался и принимал свою судьбу. А еще он сильно боялся. Суда и тюрьмы. Словно несчастный, вымокший под дождем толстый воробей, он сидел на стуле и переминался с одной ягодицы на другую, подыскивая более удобное положение. Все оказалось просто и скучно. Перед ним на столе Егеря лежали улики, по всем правилам упакованные в полиэтиленовые пакеты: фотографии, сделанные на мобильник с места преступления и распечатанные на обычном принтере; заколка для волос, принадлежащая Алине, с ее отпечатками и потожировыми; браслет Натальи; еще несколько предметов из числа женских украшений и одежды, хозяйки которых пока не найдены. И пустой пакет от ключа. В комнате, которая числилась на отце супруги Карского и открывалась потертым железным ключом, сейчас орудовали эксперты. Егерю уже позвонили и в общих чертах описали, что в ней обнаружено. Занятия шибари Карскому отрицать смысла не имело.
В тридцатиметровой комнате общежития удобно расположились человеческие манекены, обвязанные веревками, километры этих самых веревок, камера со штативом. Стены заклеивали фотографии связанных девушек и почти законченные крылья, ожидавшие свою очередную жертву.
– Я их спасал. Вы не представляете, как влияют туфли на высоком каблуке на состояние позвоночника. Ради мимолетной власти, которую оказывает красота на мужчин, девушки рисковали своим здоровьем. Уничтожали сами себя. У Фаины во всех позвонках наблюдались протрузии, смещения, она перенесла три компрессионных перелома. Ей ходить-то можно с ограничениями, а она танцевала на шпильках.
Николай Уелович распалился, покраснел, вспотел. Он искренне верил в то, что сотворил благо.
– Каждую из них я избавил от немощи, инвалидности, мучительной смерти. Я не собирался убивать, я спасал.
– Они мертвы, – напомнил Егерь.
– У них не получилось. В момент осознания неминуемой смерти в человеческом организме активируются все системы. Человек становится практически суперсуществом. Выделяются огромные дозы гормонов, ферментов, мозг работает в ускоренном и ресурсном формате. Я помещал девушек в такие условия и давал им возможность использовать их временные суперспособности в благих целях. Я связывал их определенным образом, я долго тренировал это плетение. Там все рассчитано. Под влиянием силы тяжести, вытяжения веревками и активизацией всех систем организма они должны были излечиваться. Позвоночник распрямлялся, ахилы расслаблялись и, главное, менялось сознание. После этой процедуры девушки должны были осознать, что надо беречь свой скелет, свой организм. Я оставлял им возможность – открытый узел. Если бы их позвоночник распрямился, удлинился до нормального состояния под действием стрессовой ситуации, то он бы просто спал с их ног. Но всякий раз девушки держались за свою красоту даже ценой жизни, не хотели меняться. Поэтому у них не получалось, – в вытаращенных глазах остеопата читалось явное желание понимания. Но среди следственной группы оно не находилось.
Ромик едва скрывал презрение, Вероника жалость. Человек был откровенно болен. Егерь опасался, что тюремная больница заменит ему реальное заключение, хотя еще неизвестно, что хуже. Лекс просто хмурился.
– Хорошо. – Егерь старался говорить спокойно. – Фаина – ваше первое убийство?
– Спасение, – уточнил Карский. – Да, Фаина моя первая бабочка.
– Она сама согласилась на эксперимент? Как вы оказались на складе?
– В том помещении, где я ее связывал?
– Да. Расскажите, как вы запускаете бабочек?
– Мы пришли туда вместе. Она искала мальчика, наркомана. Я как раз приехал к ней. Волновалась за него. Он украл у нее ключ от этого помещения. Она снимала его для каких-то съемок, планировала там что-то открыть. Так как было уже поздно, она попросила меня пойти с ней. Запасной ключ Фаина взяла у охранника, меня он не видел. Мы обошли здание, зашли через ее дверь. Она была, кстати, открыта. Я понял, что это идеальное время для полета. Вколол ей успокоительное – трамадол. Это изобретение одного моего однокурсника: смешивает несколько лекарств и фенобарбитал; это парализует человека, он не может кричать, сопротивляться, но понимает, что происходит. Фаина впала в беспамятство. Я вязал. Естественно, я был в комбинезоне для плавания под водой, в перчатках и специальной маске. Все возил с собой в машине. И крылья. Я давно искал удобный момент для опыта. Я очень старался, но она не захотела жить здоровой. Она предпочла умереть, как бабочка. Бабочка-однодневка – красивая и с очень короткой жизнью. Я горевал. Я ушел.
– А наркоман? Евгений… Вы вкололи ему дозу наркотиков, чтобы он ничего не помнил?
– Я не видел его. Мне про него рассказывала Фаина. Она находила его талантливым, что-то там планировала с ним.
– А то, что его обвинили в убийстве Фаины, вы знали?
– Да, я прочитал в интернете. Я был очень огорчен, что мой эксперимент не удался. И Фаина погибла. Невыносимое горе.
– Хорошо, как вы действовали с Алиной?
Она была моей пациенткой. Ей не могли помочь
