Среди книг этой «библиотеки», несомненно, должен был присутствовать и томик Шота Руставели. Во всяком случае, известно, что Джугашвили познакомился с «Вепхис ткаосани», как по-грузински назывался «Витязь в тигровой шкуре», по крайней мере между 1895–1901 гг., в период своих литературно-поэтических опытов и увлечений. Поскольку тифлисское издание 1889 г. было самым ближайшим по времени и петербургские издания, относившиеся к 1841, 1846, 1860 гг., были практически недоступны в Тифлисе, а новые издания поэмы Руставели появились лишь тогда, когда Сталина уже не было в Грузии, т. е. в 1903, 1913 и 1914 гг., то единственной возможностью для Сталина ознакомиться с произведением грузинской средневековой классики оставались либо грузинский текст издания 1880 г., либо более близкое ему по времени издание 1889 г., выпущенное к тому же гораздо большим тиражом. В пользу последнего издания говорит тот факт, что Сталин всегда цитировал в своих произведениях и в устной речи наиболее крылатые изречения Руставели обычно на русском языке.
Прекрасно сознавая, какое значение и авторитет имеет в грузинской среде меткое слово классика, Иосиф Джугашвили умело пользовался в борьбе с меньшевиками именно ироническими двустишиями Руставели, сражая порой их неожиданностью своих более солидных и более утонченных интеллектуальных оппонентов, вроде Ноя Жордания, и вызывая у них приступы бессильного гнева. Так, например, отвечая на вопросы о разногласиях между большевиками и меньшевиками, Сталин довольно легко разрешал недоумения рабочих, почему же к меньшевикам следует относиться столь непримиримо, если и они «исповедуют» марксизм, – короткой и простой, понятной каждому репликой из Руставели – «Коль нашла ворона розу, мнит себя уж соловьем», подчеркивая этим, что одно лишь чтение марксистских книжек или упоминание Марксовой теории ничего не значит, – нужна правильная политическая линия, подлинно пролетарская тактика.
Сталин вообще утилитарно относился к знаменитой поэме, используя из нее не только отдельные «крылатые выражения», ставшие народной мудростью, но и определенные идеи. Или, вернее, превращая в целые идеи, в принципы для постоянного руководства некоторые высказанные там, хотя бы и по конкретному поводу, мысли.
Одним из любимых Сталиным был, например, часто повторяемый самим Руставели и, по-видимому, прилагаемый им к себе афоризм: «Моя жизнь – безжалостная, как зверь». Сталин вспоминал его особенно часто после самоубийства жены – Н.С. Аллилуевой. Весьма рано, уже в период 1905–1907 гг., а тем более позднее, стали для Сталина руководящим принципом жизни и борьбы не менее знаменитые слова Руставели: «Недруга опасней близкий, оказавшийся врагом». Они объясняют нам гораздо больше и правдивее всю деятельность Сталина, чем пресловутое утверждение, будто бы во всех событиях 30-х годов «виновата» теория усиления классовой борьбы или какие-то особые «диктаторские» замашки Сталина. Нельзя забывать и игнорировать широко известные, но намеренно «забытые» или, вернее, скрываемые слова Ленина, развеивающие демократические иллюзии: «Демократия вовсе не отменяет классовой борьбы, а делает ее лишь более открытой и свободной». Так что искусственно преуменьшать значение классовой борьбы или обвинять Сталина в ее искусственном обострении, и тем самым делать именно идею классовой борьбы, так сказать, повинной во всех бедах нашего общества – это чистейший ревизионизм, типичная буржуазная клевета на социализм как форму общества, свободного от эксплуатации. Как ни парадоксально это теперь звучит, но Сталин нисколько не был повинен как раз в классовых пристрастиях, которые у него в 30-х годах не обострились, а, наоборот, притупились. Так, острое классовое чувство должно было бы остановить его, как марксиста, от уничтожения бывших товарищей по классу и партии. Однако он руководствовался не классовым сознанием, а средневековыми понятиями, навеянными красивыми и психологически сильными афоризмами Шота Руставели. «Недруга опасней близкий, оказавшийся врагом». Именно этот тезис полностью объясняет трагедию 1937–1938 гг.
Если недругов, т. е. классовых противников советской власти – сажали в тюрьмы и держали по 5–10 лет, то близких, оказавшихся опасней, чем недруги, можно было только расстреливать, уничтожать полностью, стирать с лица земли. Так как они – верх опасности. Так что Сталин совершал исторические и классовые ошибки (политические) не тогда, когда следовал теории марксизма, а как раз тогда, когда отступал от нее и вставал на эмоциональную почву средневековой морали, да притом еще – восточной! Ясно, что кроме крайнего ожесточения, ничего после такой позиции и последовать-то не могло. Оскорбление предательством бывших друзей или близких – ранит особенно больно и потому вызывает в эмоциональном плане более ожесточенную, почти зверскую реакцию. Чисто человечески понять это можно, но объяснять подобные действия классовой борьбой или приплетать сюда марксизм – совершенно напрасно и недопустимо, ибо это явная фальшь, ложь и более того – фальсификация истории.
Об этом приходится напоминать потому, чтобы подчеркнуть, в сколь огромной степени оказывали на Сталина воздействие идеи, заложенные в ранней молодости, – идеи, почерпнутые из гениального поэтического произведения, но относящиеся к эпохе Средневековья и оперировавшие, естественно, средневековыми категориями и постулатами.
Отсюда читателю должно быть совершенно ясно, что Сталин хорошо знал «Вепхис ткаосани», что он внимательно читал и, разумеется, не раз перечитывал это произведение и на воле, и в тюрьме, а возможно, и в ссылке, черпая оттуда и вдохновение, и отдельные «перлы» и «идеи», и что он, во всяком случае, помнил обстоятельства своего первого знакомства с поэмой Руставели. Помнил, какое издание он впервые взял в руки. Помнил, несомненно, год этого издания. Помнил, что такое издание существует. Если читатель согласен, что все это можно утверждать априори, то перейдем к следующему этапу поисков – перенесемся в 1936–1937 гг.
Как известно, в 1936–1937 гг. торжественно праздновалось 750-летие Шота Руставели. Было все, что положено в таких случаях: торжественное собрание общественности в Большом театре, передовицы и целые полосы в газетах, портреты Шота Руставели на здании Дома Союзов, выставка, посвященная всем изданиям его поэмы на грузинском, русском, английском, французском, немецком и других языках. Кроме того, были изданы книги о Шота Руставели в серии ЖЗЛ, и главное – предприняты новые переводы его поэмы на русский язык и новые, богато иллюстрированные, юбилейные издания «Витязя в тигровой шкуре». И тогда обнаружилось следующее: на выставке среди русских переводов «Вепхис ткаосани» отсутствовало чуть ли не лучшее многоязычное издание 1889 г. Не было оно упомянуто и в биографии Руставели, написанной для ЖЗЛ (Вып. 10. М., 1937 г.) литературоведом Д. Дандуровым (А. Дондуа). Наконец, ни слова не было сказано именно об этом издании поэмы Шота Руставели во всех многочисленных литературоведческих статьях, посвященных 750-летнему юбилею «Витязя в тигровой шкуре». Более того, вопреки обычным литературоведческим традициям авторы на сей раз дружно забывали упомянуть о работе предшественников советских писателей, трудившихся над переводами творения Руставели на русский язык.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
