– Его шлем был разбит, – донесся еле слышный шепот из-под перчатки, – а меч и доспехи невозможно было взять – руки проходят сквозь них, как сквозь текучую воду.
– А его кинжал? Где его кинжал? Мне необходим его кинжал!
– При нем не было кинжала, – прохрипел Арк и, наклонившись вперед, оперся правой рукой о пол. – Зато у меня его люди.
Магистр презрительно взглянул на Арка и вернулся в свое кресло за столом.
– Да, Вепрь гораздо более сильный маг, чем ты. Но закончим этот ненужный разговор. Я больше не хочу видеть тебя в своем замке – Искра строилась не для таких, как ты. Тебе надлежит выполнить взятую на себя работу – в течение трех дней найти тело Алого Вепря и доставить его вместе с оружием и доспехами ко мне в замок, кто бы в этом теле ни находился. И помни о главном – о его кинжале! Если ты его принесешь, я постараюсь, чтобы твою глупость простили. После этого и в зависимости от этого Совет примет решение по отсрочке. И помни: самого Вепря уже нет, а тот, кто пришел в его тело… – Красный отвернулся, недоговорив.
– Я найду его, – выплюнул сквозь стиснутые судорогой зубы Арк. – Тем более мне есть кого за ним послать!
Но Магистр уже прекратил разговор и, не замечая более стоявшего на колене человека, подтянул к себе один из свитков и, покусывая перо, принялся внимательно его изучать. Арк подхватил лежавший на полу шлем и, шатаясь, поднялся с колена. Постояв немного, он направился к двери, но остановился и, полуобернувшись, тихо спросил:
– Магистр, кто голосовал… за меня?
Красный, не оборачиваясь, так же тихо ответил:
– Белый, – и, помедлив, добавил: – И я.
– Спасибо, – еще тише произнес Арк и выдохнул: – Отец. – Затем он повернулся и быстро вышел из комнаты. Красный никак не отреагировал на его последние слова. Отодвинув свиток в сторону, он опять принялся что-то строчить.
Немного погодя он раздраженно бросил перо и задумчиво проговорил:
– Глупый мальчишка. Он ничего не понял. Он ничего не способен сделать. Эта задача ему не по зубам. – Магистр с силой потер виски. – Придется мне самому заняться этой проблемой.
Фиолетовая каемка, ограничивающая изображение, вдруг громко затрещала. Красный вскинул голову, как будто что-то услышал, но в этот момент граница изображения ярко вспыхнула – и все пропало.
В середине стола стоял пустой графин. Вокруг него на столе слабо дымилось кольцо бархатно-черного пепла, а рядом валялся расколотый и оплавившийся шарик. Странник, неловко подвернув руку, неподвижно лежал рядом со столом. Я, вскочив на ноги, двинулся было к нему, но из мрака выдвинулась усатая, красноносая физиономия хозяина. Успокаивающе подняв руку, он произнес:
– Не надо его трогать, господин. Он спит, и я о нем позабочусь. Тебе тоже надо отдохнуть. Быть может, завтра вечером вы опять встретитесь.
Наклонившись, он накрыл Странника темным покрывалом и поманил меня за собой. В его ладони, как в неглубокой плошке, замерцал неизвестно откуда взявшийся огонек, разгоняя густой мрак, и я двинулся следом за ним сначала к лестнице, а затем к дверям своей комнаты. Доведя меня до дверей, Бармалей прошептал: «Спокойной ночи, господин», – смял огонек в ладони и растворился во мраке. Я толкнул дверь и вошел в комнату.
Интерлюдия
Было около четырех часов утра. Мягкий рассвет вплывал в одуревший от жары город, которому даже уходящая ночь не принесла желанной прохлады, лишь слегка умерив духоту. Москвичи забылись неглубоким утренним сном, почесывая искусанные комарами тела. На улицах и во дворах было светло, тихо и чисто. Скоро, скоро по улицам пойдут автобусы и грузовики, выбрасывая первые порции вонючего дыма, затем к ним присоединятся юркие частники, а за ними и городская индустрия начнет по силе возможности травить жителей отходами своей кипучей деятельности, обеспечивая удовлетворение их растущих потребностей. И город снова приобретет свой привычный замусоренный, замызганный, зачумленный вид бегущего не зная куда существа, начисто лишенного чувства самосохранения.
В этот чистый, светлый час по лестнице знакомого нам дома на Ташкентской улице Москвы, шаркая подошвами, торопливо спускался старик, одетый в одни старые потертые шаровары и шлепанцы на босу ногу. На площадке между третьим и четвертым этажами он задержался и внимательно осмотрел не только относительно чистый подоконник, но и давно не убиравшееся пространство за расположенной под ним батареей отопления, как будто там мог кто-то спрятаться.
– Так, – пробормотал он хрипловатым от сна голосом, – Ванька все еще не появился, гулена.
Спустившись во двор, он обогнул угол дома и вышел на перекресток к телефону-автомату. Как ни странно, тот был в рабочем состоянии. Старик нашарил в заднем кармане шаровар жетон и, швырнув его в приемную щель, быстро набрал странный восьмизначный номер. В трубке что-то пискнуло, и раздался сонный женский голос:
– Коммутатор…
– Третьего, пожалуйста, – попросил старик.
– Кто спрашивает? – поинтересовалась трубка.
– Хто, Хто – дед Пихто, – схамил дед.
– Антип, ты, что ли? – опять поинтересовалась трубка.
– Я, я. Соединяй давай, – потребовал старик.
– И что тебя ни свет ни заря по улицам носит, – заворчала трубка и добавила официально: – Соединяю.
В трубке опять запищало, а затем послышался недовольный густой баритон:
– Третий слушает.
– Антип беспокоит, – проговорил старик и, не давая собеседнику высказать свое отношение к столь раннему звонку, быстро продолжил: – Ильи нет третьи сутки. Я что-то начинаю беспокоиться. Кот ушел вчера и тоже не вернулся. Может, вмешаться?
– Интересно, как ты себе представляешь это вмешательство? – сухо ответила трубка. – Выдернуть его нельзя, руки у нас коротки. Связи, сам знаешь, нет и быть не может. Что кот ушел – хорошо, значит, твой подопечный действует и вызывает требуемую помощь. Что ты дергаешься?
– Да, но третьи сутки пошли!
– В его распоряжении пять суток. Пять! Что ты трясешься раньше времени.
– Так никто и никогда полный срок не отбывал.
– А вот это зависит от способностей. Ты же сам, предлагая книгу для него, расписывал его способности.
– Значит, ждать?
– Ты же знаешь, что беспокоиться нечего. В крайнем случае его выкинет обратно и все. Будет парень жить по-прежнему, ничего о тебе не зная. Даже как сон вряд ли запомнит.
– Ладно, будем ждать, – и тут же с еще большей тревогой: – А если он через пять суток не вернется?
– Ты прекрасно знаешь, что он должен вернуться на пятые сутки, не позже! Если он задержится… Ну что ж, опять-таки волноваться нечего. Мои знакомые в клинике Кащенко не откажутся позаботиться о моем хорошем знакомом. Я надеюсь, что плакать по одинокому свихнувшемуся молодому человеку особенно некому? Потом отправим его в Сибирь – долечивать. – В трубке натужно закряхтели, помолчали, ожидая, не добавит ли чего-нибудь Антип, и бодрым тоном закончили: – Все, привет. Не паникуй и постарайся не звонить больше до результата.
– Привет… – задумчиво протянул старик и повесил трубку.
Он вышел из будки и глубоко вздохнул. Мимо прошелестела старенькая красная «шестерка», отработавшая, похоже, ночную смену, и снова стало тихо. Старик медленно двинулся во двор. Повернув за угол и шаркая к парадному, он вдруг краем глаза уловил промельк огромной черной тени на лестнице, ведущей в подвал, и тут же услышал придушенный крысиный писк. Когда он подбежал к лестнице, там никого не было. Только на предпоследней ступеньке темнело небольшое свежее кровавое пятно. Старик довольно улыбнулся.
– Связи нет, связи нет, – пропел он мотив песенки из «Карнавальной ночи».
Он снова направился к парадному, открыл дверь и, немного постояв на пороге, вошел внутрь. Тяжело поднимаясь к себе на одиннадцатый этаж, он тихо покачивал головой, и с его губ не сходила довольная улыбка.
6. Мох. День
…В силу своего несерьезного еще возраста я мало в чем до конца уверен. Точнее, до конца я уверен только в одном: каждый живой человек во что-то верит. В Бога, в дьявола, в научно-технический прогресс, в приход светлого будущего, в то, что все будет хорошо, в то, что ничего хорошего не будет, в то, что ему не изменяет жена, или ее муж – отпетый юбочник… Человек верит!
Не пытайтесь его разуверить! Если Вам это не удастся, он будет над Вами смеяться. Если удастся, то Вы наживете себе врага…
