Убийца процедил какие-то ругательства и быстро повернулся к своей жертве. Она, скорчившись, умирала. Распахнув ярко-красную накидку, он сорвал с нее колье, потом с каждого уха — витые серебряные сережки-колечки, рванул небольшой кошелек, висевший на поясе. Тот не поддавался. Он срезал его одним быстрым движением профессионала с большой практикой. Выпрямившись, посмотрел по сторонам, сказал что-то своему товарищу, который, свернувшись все еще катался по земле и рыдал.
— Пусть тебя заберет Тиба, — произнес вор и убежал.
Он побежал во тьму рыночных строений на западном углу, и в тени одного из них ему подставили ножку. Когда он упал, сзади в шею ему уперся локоть.
— Мне нужно то, что ты схватил, мошенник, — произнес голос из тьмы, в то время, как разбойник сжался, чтобы перекатиться на спину. — Из-за таких, как ты, за нами ходит дурная слава.
— На, возьми! — Лежащий на земле ткнул белой тростью в бедро тени, когда та склонилась над ним.
Ганса тут же охватил страх. Овладел, обступил со всех сторон, закрался внутрь. Болезненный, сжимающий желудок страх. Мочевой пузырь и сфинктер расслабились.
Но в отличие от других жертв трости, которых он видел, Ганс оказался в темноте, он стал Заложником Теней. Но не опустился на колени.
Он побежал, в отчаянии и страхе всхлипывая, сжимая живот руками, бормоча что-то. Слезы слепили ему глаза, которые все равно не видели. Он был в темноте. Спотыкаясь, бежал он в сумрачном страхе и с ужасом сознавая, что такому страху нет причин, что все это колдовство, самое унизительное колдовство, которое может быть обращено на человека. Он услышал, как засмеялся убийца и попытался еще ускорить бег. В надежде, что тот не последует за ним, чтобы добить. Или оскорбить его, унизив превосходством. Этого он не мог вынести.
Но этого не произошло. Вор, убивший женщину, смеялся, но и он испытывал страх и был обескуражен. Крадучись, он бежал в другом направлении, хотя Ганс по-прежнему спотыкался, всхлипывая. Инстинкт его не исчез, напротив, он действовал сильнее, он прижимался к тени, как ребенок к своей матери, но наделал шума, много шума.
Привлеченная страшными воющими, невнятными звуками и одновременно противясь им, к нему подошла Мигнариал.
— Неужели это ты, Ганс, что ты делаешь?
Он всерьез задумался, не покончить ли с этим ужасом, вонзив в себя зажатый в кулаке нож. Нужно сделать что-нибудь, чтобы прекратить эту сжимающую нутро мерзкую агонию страха. При звуках ее голоса он уронил нож и с воем упал на колени.
— Ганс, перестань!
Он не перестал. Он не мог. Он мог только свернуться «калачиком», что и сделал. Не понимая ничего, ярко одетая девушка стала действовать инстинктивно, чтобы попытаться спасти его. Он нравился ее матери, а для нее он был симпатичным, романтичным героем. Спасти его, в его состоянии, было просто даже тринадцатилетней. Хотя при виде его истерических рыданий и всхлипываний у Мигнариал на глазах выступили слезы, она, для его же блага, связала ему руки за спиной, и сама стала шептать молитвы, известные только ясновидящим С'данзо.
— А теперь пойдем со мной, — сказала она твердо, продолжая плакать и глотать слезы. — Пойдем со мной!
Ганс повиновался.
Ведя своего связанного, всхлипывающего пленника, она пошла прямо по хорошо освещенной Губернаторской Аллее, свернула в Переулок Теней. На углу Переулка Теней и Лживой Улицы с ней заговорили несколько человек в униформе.
— Послушай, это же зона Лунного Цветка. Что ты здесь делаешь, Минерал?
— Мигнариал, — поправила она. — Кто-то его заколдовал, там, на Процессионной улице, — сказала она, назвав район, далекий от места, где она его обнаружила. — Моя мать может помочь ему. Идите с Эши.
— Хм-м. Заколдован страхом, да? Это проклятый Инас Йорл, клянусь кружкой вина. А кто он, что бормочет, укрытый твоей шалью?
Мигнариал стала быстро соображать. То, что случилось с Гансом, было ужасно. Если обо всем узнают Городские Стражи и разнесут об этом весть, трудно будет пережить это. И Мигнариал солгала снова. Это ее брат Энтелоуп, сказала она им, и они сочувственно зашумели, отпустив идти своей дорогой, а сами пробормотали что-то об этих проклятых колдунах и сумасшедших именах, которые С'данзо дал своему племени. Оба они согласились с тем, что сделают обычной обход Ужасной Аллеи и остановятся около Элекипа, внизу на улице.
Мигнариал провела Ганса еще полквартала и вошла в дом своих родителей, где они жили и держали лавку. Те спали. Толстая, надутая, как барабан. Лунный Цветок не стала спрашивать отчета и голосить на весь дом. Ее муж, неугомонный бродяга, рано ложился спать и настаивал на том, чтобы она составляла ему компанию.
Всхлипывая, дочь растолкала ясновидящую. Это так называемое млекопитающее, совместившее в себе таланты и жирное тело, которое могло выкормить восьмерых детей одновременно, село в кровати. Успокаивающим движением она дотронулась до дочери. Затем выслушала ее рассказ, слезла с кровати и приблизилась к Гансу. Мигнариал велела ему оставаться на диване в лавке.
— Это совсем не Ганс, мама!
— Конечно, нет. Посмотри на колдуна и возненавидь его.
— Во имя Тайана-Спасителя, ужасно видеть и слышать его в таком виде…
— Подай мне шаль, — сказала Лунный Цветок, снимая с Ганса его оружие,
— и завари-ка чаю, дорогая.
Лунный Цветок держала дрожащего молодого человека и тихо напевала. Она обхватила его мокрое от слез лицо и прижала к своей необъятной груди. Она развязала ему руки, взяла их и держала в своих руках, гораздо более светлых и рябых. И она напевала что-то, приговаривая тихим голосом. Дочь накинула на нее шаль и пошла готовить чай.
Лунный свет, падавший в комнату, скользил по ноге невысокого мужчины, ясновидящая сидела рядом с ним, а Ганс, все еще дрожа, постепенно засыпал. Она держала его руки в своих, пока он не успокоился и не начал дышать ровно. Мигнариал придвинулась поближе, с широко раскрытыми глазами, она знала, что мать мысленно отстраняется от них. Обмякает. Глаза ее стекленеют. Она начала бормотать что-то, большая внешне и маленькая внутренне женщина, большой котенок во время сеанса ясновидения.
— Рыжая охотничья собака? Большая, как дерево, старая, как дерево… она парит в воздухе, а с ней рядом бог, но не Ильс. Бог Рэнке, а, это цербер. Ох, Ганс не просто заколдован, он заколдован богом! А это кто? Другой бог. Но почему здесь и Тиба, у которой здесь так мало последователей? Ой!
Она дрожала, и дочь рванулась, чтобы дотронуться до нее, но удержалась.
— Я вижу Самого Ильса, он скрывает свое лицо… тень высока, как дерево, еще одна, почти такая же высокая. Тень и ее заложник? Да, но у меньшей тени нет головы, ой. Она боится, вот в чем дело, у нее нет и лица. Это Га… — я не произнесу его имени, даже если он спит. Ой, Мигни, на улице пред сельским рынком лежит труп и… ай! — Она явно с облегчением вздохнула. — Не Ганс убил ее. Кто-то другой, и Тиба парит над ней. Хм-м. Я вижу-ви… не скажу, что ви… это исчезает, уходит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
