Но в Завидове этот его «инстинкт дружбы» как бы застывает, повисает в вакууме, наталкивается на пустоту. Люди, к которым он обращается, реагируют на него совсем по-другому. Эта прочная внутренняя дистанция, которую держат по отношению к нему все, даже самые близкие, поневоле заставляет задуматься.
Гайдар никогда не ездит в Завидово.
С ним вроде все понятно — он другой человек, с другими привычками. Черномырдин, когда станет премьером, будет ездить в Завидово регулярно.
Но есть еще два персонажа, занимающие высокие посты в государстве, которые по определению никогда не могут здесь появиться: Руцкой и Хасбулатов.
Оба начиная с 1992 года становятся его непримиримыми врагами.
Вот что напишет Ельцин о Хасбулатове в «Записках президента»:
«Я помню, кто меня познакомил с Хасбулатовым. Это был Сергей Красавченко, председатель комитета по экономической реформе Верховного Совета, член Межрегиональной депутатской группы.
Когда Хасбулатов вышел из кабинета, Красавченко сказал такие слова: “Борис Николаевич, с этим человеком держитесь строго. Нельзя оставлять его одного, такой у него характер. Все время следите, чтобы он шел за вами, понимаете?”
Позднее я вспомнил об этих загадочных словах, которым в тот момент, честно говоря, не придал значения. Тогда Хасбулатов казался умным, интеллигентным человеком. И тихим».
Московский чеченец, действительно интеллигентный человек, профессор Института народного хозяйства, в конце 80-х годов Хасбулатов начал бурно печататься в прессе, публиковать статьи о бедственном положении нашей экономики и о путях выхода из кризиса, избрался на этой волне депутатом — словом, шел проторенным путем демократа горбачевской волны.
Чеченцы — люди храбрые от природы, и в 1991 году Хасбулатов проявил себя храбро, спору нет.
Однако «оставлять его одного» действительно не следовало. Прежде всего — одного со своими обидами. Это важнейшая ошибка Ельцина 1992 года. Обижаются все. Но для страстного темперамента Руслана Имрановича обида становится лейтмотивом поведения, движущим импульсом всей его политики.
Хасбулатов — умный человек. Он становится верным соратником Ельцина в 1991 году. Он ценит шанс, который дал ему Б. Н., шанс войти в серьезную политику и стать большим человеком. В марте 1991 года, в самый тяжелый, самый трудный момент, когда бронемашины и солдаты окружают здание Верховного Совета, Хасбулатов остается верен Б. Н. Его спокойный (действительно тихий) голос как-то магически действует на разбушевавшихся депутатов. Хасбулатов прекрасно комбинирует, сохраняя одновременно и твердую волю, и мягкую уверенность, и становится вдруг незаменимой, ценнейшей фигурой на этом посту — укротителя съезда.
Наконец, в дни августовского путча Хасбулатов — один из самых важных членов ельцинской команды. Кавказский темперамент, ум, сдержанность, достоинство, воля — всё при нем. И всё оказывается востребовано.
Но в 1991 году Хасбулатов (об этом пишут многие очевидцы событий) ждал от Ельцина, что тот предложит ему пост премьера, доверит формировать правительство. Правительство в итоге сформировал Геннадий Бурбулис. Вице-премьером стал Егор Гайдар. Гайдар — в недавнем прошлом заведующий отделом престижного теоретического журнала «Коммунист» — не раз заворачивал статьи профессора Хасбулатова. Жестокая обида.
Вспоминает Александр Дроздов, в 1990–1992 годах — помощник Руслана Хасбулатова, главный редактор газеты «Россия», органа Президиума Верховного Совета РСФСР:
«Хасбулатов очень тонко вел себя по отношению к чеченцам. С одной стороны, когда я был его помощником и сидел в кабинете напротив, мне было сказано — “родственников”, то есть, в более широком смысле, земляков, мы не принимаем. Тем не менее какие-то люди из Чечни приходили с бумагами на подпись, в основном там речь шла о квотах, о продаже бензина и мазута. Не могу сказать, что их было много, но я обратил внимание на другое: как сильно усилилось влияние чеченцев в “московском секторе” экономики России. Они, конечно, явно почувствовали свою силу. С другой стороны, помню, как резко Хасбулатов отреагировал на нашу первую публикацию о Дудаеве. Смысл был такой, что ничего нельзя об этом человеке писать. Я думаю, что у Хасбулатова, который занимал большой пост в новом российском руководстве, был огромный шанс наладить отношения Дудаева с Чечней или как-то по-другому решить эту проблему. Это, возможно, была его историческая миссия: предотвратить все то, что произошло дальше. Но тут явно сказались тейповые, родовые отношения, его непримиримая позиция. Вообще, как я вскоре понял, мы в “Комсомолке” (где я с ним и познакомился, Хасбулатов был у нас постоянным автором) неправильно оценивали этого милого интеллигентного профессора. Я вспоминаю серию его статей о Сталине, о советской бюрократии и понимаю, что его глубокий интерес к этой теме был неслучаен.
Первые месяцы он ходил на работу в свитере, всячески демонстрировал свою открытость. Белый дом тогда был открытым местом, там люди работали за идею, было время надежд, такой демократической весны. Но постепенно я обратил внимание на то, как Хасбулатов ведет заседания на Верховном Совете, какой он блестящий артист, тонкий психолог, как он умело совмещает политику кнута и пряника, а главное, как он быстро набирает аппаратный вес. Очень быстро, особенно после августа 1991-го, на наши места стали приходить матерые аппаратчики из ЦК ВЛКСМ, ЦК КПСС, старые друзья со Старой площади: Идеологический отдел, Общий отдел и так далее. Это было очень заметно, и надо сказать, его заместители, коммунисты Исаков, Горячева, Воронин, сразу эти сигналы услышали.
Конечно, он очень умело обращался с Верховным Советом. Б. Н. вообще-то тяготился процедурными, техническими вопросами, регламентом, бесконечными согласованиями, Хасбулатову же все это давалось очень легко, он умел держать в руках аудиторию, умел манипулировать. Он был своеобразным компенсатором Ельцина. И первое время Б. Н. относился к нему очень уважительно, причем не как к какому-то теневому лидеру, а как к очень серьезной фигуре на политическом поле. Однако постепенно проявились вот эти корневые свойства его личности: иерархичность, стремление к абсолютному господству в рамках созданной им структуры. Проявлялось это порой в довольно неожиданных для меня ситуациях, например, в совершенно экзотическом хамстве. И в абсолютно некритичном отношении к себе. Он, вообще-то говоря, никого не видел в качестве фигуры, равнозначной себе. Считал себя и историком, и экономистом, и политиком, и аналитиком.
Да, Руслану Имрановичу действительно многое было дано: экономист, с правовым образованием, человек, владеющий пером… В общем, талантливый, яркий человек. Но не выдержавший испытания властью. И в какой-то момент, я думаю, он просто сказал себе: а почему Ельцин? Нет. И я могу. Появились не только мощный аппарат и огромное влияние на Верховный Совет. Появилась любовь к атрибутам власти: личная охрана. Квартира. Сначала ему предлагали бывшую квартиру Горбачева, потом — квартиру Брежнева на улице Щусева. И он выбрал ее (Ельцин въезжать в нее отказался. — Б. М.).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
