– Давай сначала выпьем по глотку, – Артуро повел Витуса и Хоакина к стойке.
– Точно! – Шлифовальщик стекол левой рукой поднял свою кружку и оглянулся по сторонам, желая привлечь к себе всеобщее внимание. После чего встал:
– Я пью за здоровье его светлости герцога Альбы! – воскликнул он звучным голосом – и тут же осекся. Сила привычки сыграла с ним свою шутку. – Э-э... ну, я... то есть... хотел сказать, конечно: выпьем за моих благородных друзей Витуса и Артуро, которые нас угощают!
– За Витуса и за Артуро! – закричали гости, поднимая кружки с вином. Их интерес к спасителям горбуна был на этом исчерпан.
– Хоакин, а чем ты занимаешься, когда не оглаживаешь своими «ухватами» грубиянов? – Артуро сделал большой глоток.
Шлифовальщик стекол подробно рассказал им о себе, о том, что пережил в Нидерландах и как научился шлифовать стекла.
– Кроме линз я продаю еще шлифованные камни, – не без гордости продолжал он. – Вот! – Хоакин покопался в своем узелке и достал из него несколько образцов. Каждый лежал в отдельной коробочке.
– Красивые какие! – удивился Витус. – Можно их потрогать?
– Конечно.
На стол легли камни разного цвета и разной величины. Но большинство – с кровавым оттенком.
– Среди твоих камней много красных. Почему? – спросил Витус.
– Ну-у... – Хоакин просунул свои «ухваты» под ручку кружки, завинтил их, поднял ее и выпил вина. Друзья с удивлением смотрели, как он опустошил почти полную литровую кружку. – Надо время от времени упражняться, чтобы не забыть, как это делается, – улыбнулся он. – А на твой вопрос, Витус, я вот как отвечу: вам, артистам, должно быть известно, что предмет лишь тогда становится интересен людям, когда они узнают, что с ним связана та или иная интересная история или личность. – Он снова поднял свою кружку. – Видите, я держу в руках кружку, с вида обыкновенную. Но это будет так до тех пор, пока я не скажу вам, что некогда из нее пил его величество король Карл V, который был здесь проездом.
– Но ничего такого, понятное дело, не было, – усмехнулся Витус.
– Это ты так считаешь...
– А даже если... Какое отношение это имеет к цвету твоих камней? – Артуро взял один из них в руку, как бы взвешивая на ладони.
– С камнями то же самое. У каждого из них своя история. Сначала я раскладываю их на черном сукне, чтобы их краски заиграли, а потом рассказываю людям что-нибудь о Великом Деянии.
– О Великом Деянии?
– О сотворении философского камня. Сотворить его можно различными способами, но среди алхимиков существует договоренность о порядке появления отдельных красок, которые обнаруживаются в камне по мере свершения Великого Деяния. Это, во-первых, melanosis – черные тона, во-вторых, lencosis – белые тона, в-третьих, xanthosis – желтые тона, и, наконец, cosis – красные тона. Последняя ступень, красный цвет, говорит о зрелости предмета, по аналогии с состоянием зрелости многих фруктов. Вот почему тайное имя философского камня – Красный Лев.
– И об этом ты рассказываешь людям, которые во все глаза пялятся на твои камни? – Артуро отложил в сторону небольшой камень и прикрыл его тряпицей.
– Об этом и кое о чем другом.
– А какому из этих камней ты приписываешь силу философского камня? – спросил Витус, разглядывая лежащие перед ним образцы.
– Из этих? – фыркнул Хоакин. – Ни одному! Заметь, я предоставляю людям право всецело положиться на свое чутье и на свою фантазию. Только и всего.
– Недурно. Хотя и небезопасно, – заметил Артуро.
– Почему же? Если кто в чем засомневается или даже пожелает обвинить меня в том, что я алхимик, я отвечу ему, что он сам алхимик. И когда он возмутится, я объясню ему, что великий Парацельс учил, будто любой человеческий организм по своей природе алхимик: его тело перерабатывает воспринимаемые им вещества, создавая при этом другие, что доказывается хотя бы тем, что человек не употребляет никаких веществ, которые могли бы своей крепостью поспорить с крепостью сплава, из которого сотворены его зубы.
Витус задумчиво проговорил:
– Ты недурно разбираешься в основах алхимии.
– Ну, не очень-то... Но если не наговоришь, не напустишь тумана, ничего не продашь!
– Я знаю кое-кого, кто охотно поговорил бы с тобой обо всем этом.
– Я тоже его знаю, – подтвердил Артуро. – Скажи, не хочешь ли ты присоединиться к нашей труппе?
Больная горела в лихорадке. Она лежала на большой деревянной телеге, кое-как устланной соломой. Ее семья – муж и дети – стояли в нескольких шагах, совершенно беспомощные. Женщине было лет тридцать пять, она жаловалась на боли в спине и в боку.
Витус с Тирзой стояли перед своей повозкой, обдумывая, что предпринять.
– Давно ваша жена больна? – спросил Витус у мужа.
– Не знаю, мы с побережья.
– Ага, – этот ответ мало что объяснил Витусу. Побережье отсюда в двадцати или тридцати милях, смотря по какой дороге ехать. Он попытался подойти с другой стороны.
– Когда вы ехали сюда, у вашей жены уже был жар?
– М-м-м... По-моему, да.
У больной вдруг перекосилось лицо, началось удушье, она надсадно закашляла и сплюнула на землю. Витус видел, что мокрота густая и гнойная.
– Может ли быть, что у вашей жены жар уже с неделю или даже дольше? Подумайте хорошенько!
– Не знаю точно. Все может быть.
Да, многого из него не вытянешь. Дети тоже не производили впечатления быстрых умом.
– Фамилию-то свою вы знаете?
– Да, а что?
Витус глубоко вздохнул:
– А не назовете ли вы мне ее?
– Можем, – муж больной смотрел на него с нескрываемым удивлением: нетерпение, выказываемое Витусом, было для него необъяснимым. – Я Рамос Лопес, а это моя жена.
Витус едва удержался от замечания, что и сам догадался об этом.
– Ну так вот, сеньор Лопес, судя по всему, у вашей жены тяжелое воспаление легких, а может быть, еще и плеврит вдобавок.
Тирза согласно кивнула, вытирая пациентке рот. Витус продолжил:
– Болезнь зашла очень далеко, вот почему я спрашиваю, как давно у вашей жены жар. Для лечения это очень важно.
Он взглянул на туповатого Лопеса и вздохнул. Бесполезно объяснять этому человеку, что, согласно учению Гиппократа, при пневмонии повышается температура и отделяется мокрота, поначалу тягучая и густая, а на восьмой или девятый день гнойная.
– Это мы понимаем, – ответил муж. – А что, это опасно?
– По крайней мере настолько, что ваша жена должна остаться здесь. – Витус огляделся по сторонам. – Весь вопрос в том, где ее поместить.
Тирза смочила кусок марли и вытерла лоб больной.
– Конечно, у нас, – сказала она, как о чем-то само собой разумеющемся. – Сеньору Лопес мы поместим на твою половину, а ты перейдешь ко мне. Шерстяного одеяла как перегородки между нами будет вполне довольно.
