народных комиссаров, первым заместителем которого был Молотов. Также он возглавлял Оперативное бюро СНК по вопросам работы наркоматов и ведомств обороны, военно-морского флота, сельского хозяйства, продовольствия, торговли, финансов, здравоохранения, образования и культуры. Узкий состав наиболее влиятельных членов Политбюро и Бюро Совнаркома по воле Сталина входил во внеуставной орган («четверка», «шестерка», «семерка» и т. п.), который имел право принимать решения от имени Политбюро. Само Политбюро в 1947–1952 годах собиралось лишь 13 декабря 1947 года и 17 июля 1949 года. С осени 1945 года, возможно, после инсульта, здоровье Сталина ослабло, и 3 октября он отправился в долгосрочный отпуск к морю. Однако вождь продолжал контролировать ситуацию и ревниво реагировать на принятие решений, которые не были с ним согласованы.
Молотову предстояли новые большие дела на ниве внешней политики. Дух Ялты обещал сотрудничество великих держав с различным общественным строем, но после войны между ними развернулась борьба за сферы влияния, по драматизму и остроте не уступавшая предвоенной напряженности. Теперь было не до процентных соотношений – весь мир должен был разделиться на тех, кто живет по закону доллара или по указаниям Москвы.
Первая сессия СМИД началась в Лондоне 11 сентября 1945 года. Молотову противостояли Государственный секретарь США Дж. Бирнс, министры иностранных дел Великобритании Э. Бевин, Франции Ж.-О. Бидо и Китая Ван Шицзе. Молотов настаивал на соблюдении согласованного в Потсдаме принципа, в соответствии с которым при выработке мирных договоров «Совет будет состоять из членов, представляющих те государства, которые подписали Условия Капитуляции, продиктованные тому вражескому государству, которого касается данная задача»[965]. Но это оставляло на периферии конференции Францию и Китай, которые подписывали лишь некоторые из договоров о капитуляции. Франция и Китай просто покинули бы конференцию, если им не давать слово по всем вопросам. Молотову пришлось согласиться на изменение формата и продолжить обсуждение в составе пятерки. Сталин счел это ошибкой, так как СССР оказался в очевидном меньшинстве. Сталин даже перешел на «Вы»: «Следуйте решениям Потсдама об участии только вовлеченных государств…» Молотов признал ошибку: «Признаю, что сделал крупное упущение. Настою на немедленном прекращении общих заседаний пяти министров… Так, конечно, будет лучше, хотя это и будет крутой поворот в делах Совета министров»[966]. В ответе чувствуется обеспокоенность Молотова последствиями такого ограничения прав Франции и Китая.
Джеймс Ф. Бирнс. 1940-е. [Из открытых источников]
На повестке дня стояла тема мирных договоров, прежде всего, с бывшими союзниками Германии. Отношения трех ведущих держав-победительниц к ним зависело от того, кто там будет находиться у власти. Во всех этих странах возникли коалиции с участием коммунистов. Но если в Италии и Венгрии доминировали некоммунистические партии, то в Румынии и Болгарии правительства были прокоммунистическими.
Союзники не признали февральскую смену власти в Румынии, что делало невозможным заключение с ней мирного договора. Для признания правительства Румынии требовалось включить в него представителей влиятельных довоенных партий – национал-либеральной и национал-царанистской (крестьянской). Союзники настаивали на своем праве влиять на состав правительств Болгарии и Румынии. В принципе, они стремились к применению такой же модели, как в Польше, но Молотов с этим не соглашался, не желая приравнивать советские права в Польше, с одной стороны, и в Румынии и Болгарии – с другой. А если западные партнеры не признают советскую сферу влияния на Балканах, то Молотов может поставить вопрос о советских правах в Греции, где коммунистов притесняют британцы и зависимое от них королевское правительство. Ситуация зашла в тупик настолько, что Молотов и Сталин обсуждали возможность отдельного заключения мирного договора союзниками с Италией без СССР, и СССР с Румынией, Болгарией и Венгрией без участия союзников[967].
Ситуацию обостряли и претензии СССР на бывшую итальянскую колонию Триполитанию в Ливии. По мнению Бирнса, Италия не выполнила своих обязательств подготовить колониальные народы к независимости, поэтому бывшие итальянские колонии должны перейти под опеку ООН. Возвращать их в фактическую колониальную зависимость было не в духе времени и противоречило стремлению США к свободе торговли по всему свету. Но Молотов заявил, что управление бывшими итальянскими колониями должны осуществлять не все державы-победительницы вместе, а каждая – своей частью. При этом «Советское правительство хотело бы испытать свои силы, осуществляя опеку над одной из бывших итальянских колоний». Бирнс выразил недоумение, что СССР при такой огромной территории хочет управлять еще миллионным арабским населением[968]. Но так бывает – при огромной территории хочется еще больше.
Молотов выдвигал эти требования без энтузиазма: «Понадобилась нам после войны Ливия. Сталин говорит: „Давай, нажимай!“
– А чем вы аргументировали?
– В том-то и дело, что аргументировать было трудно… Бевин подскочил, кричит: „Это шок, шок! Шок, шок! Никогда вас там не было!“»[969]
Эрнест Бевин. 1940-е. [Из открытых источников]
Это намерение присоединиться к сонму колониальных держав было связано со стародавним российским империалистическим стремлением получить выход в Средиземное море. Но к ливийским или югославским портам нужно было еще пройти через Дарданеллы, что не предвещало ничего хорошего для Турции.
Молотов сообщал жене о своих дипломатических планах: «Утешительно все же то, что теперь, работая вместе со своими товарищами, мы, в общем, справляемся с делом, а на Совете министров – мы самые активные и вполне можем противостоять партнерам. Это уже большой шаг вперед против довоенного. Пока, правда, нельзя похвастаться результатами, но на таких совещаниях обыкновенно решает вторая половина работы, которая скоро только начнется. Думаю, что еще неделю здесь пробудем, едва ли больше»[970].
«Вторая половина» настала, когда 22 сентября, подчиняясь указанию Сталина, Молотов выступил за решительное изменение формата переговоров: «Работа Совета министров продвигается очень медленно и недостаточно гладко. Происходит это оттого, что все мы в самом начале совершили ошибку, отступив от решения Берлинской конференции, не имея на то права. Совет должен заседать в составе трех и, в случае обсуждения договора с Италией, – в составе четырех, то есть при участии Франции»[971]. Как пишет историк А.К. Сорокин, «потребовав немедленно прекратить общие заседания пяти министров, он сошлется на указание Сталина и, таким образом, предстанет в глазах союзников в положительном свете: деятелем, в большей степени склонным к компромиссам»[972]. Если раньше Сталин и Молотов нередко играли в «доброго и злого» по обоюдному согласию, то, начиная с сентября 1945 года, такая игра не была согласована со Сталиным и вызывала его гнев, который в итоге привел к нехорошим подозрениям в отношении Молотова и к его опале.
