подальше от поручика Лермонтова. Нет, нет, он не ревновал, но разговоры, что страшнее пистолетов, жалили его, как потревоженные осы, все сильней и сильней.
В Одессе, куда они срочно уехали, „супруги" были недолго. Уже в письме от 30 августа, все того же 1840 года, Адель напишет своей приятельнице:
„Из Одессы я еду в Крым, куда меня зовут Нарышкины. Пиши в Ялту!"
И, после этих строк, снова о нашем гениальном поэте:
„Лермонтов всегда и со всеми лжет, — такая его система. Но обо мне ни полслова. Я была тронута и написала ему любезное письмо, чтобы поблагодарить его за то стихотворение, которое для русского совсем не дурно".
Что позволяет себе эта женщина! „Совсем не дурно!" Да мы и заинтересовались этой поэтессой только потому, что в ее судьбе был этот „русский"!
Но не будем спорить с француженкой, пишущей стихи! Все равно, отдаленная столетиями, она нас не услышит. И то, что вышло из-под ее пера, увы, не перепишешь!
„Я обещала ему доставить мои стихи, которые у меня бродят в голове. С условием, однако, что он за ними приедет в Ялту..."
Ох, уж эти женские хитрости! Нет бы просто написать: „Люблю, приезжай, жду. Целую!"
Но и слов о стихах было достаточно: Михаил Лермонтов тотчас прибыл в Ялту.
Нам неизвестно, каким видом транспорта он добирался с Кавказа в Крым, но факт остается фактом, приехал. Прилетел на крыльях любви! .
Биографы Лермонтова, вкупе с достойным памяти Ираклием Андрониковым, умалчивают о крымских приключениях Михаила Юрьевича, но кто запретит это делать прекрасной француженке? Она и вписывает в „лермонтоведение“ крымскую страницу. И из ее писем-дневников, которые потом превратились в толстенный роман, мы знаем о Лермонтове многое. Знаем, что Крым не просто понравился ее Мишелю, но он был от него в восторге!..
Михаил Юрьевич шумно, — „какой он все-таки мальчишка!" — восторгался усадьбой Густава Олизара! Того самого Олизара, который в своем замке-усадьбе дал приют польскому поэту Адаму Мицкевичу, а стихи Мицкевича Лермонтов не только любил, но и переводил:
Аллах ли там среди пустыни
Застывших волн воздвиг твердыни,
Притоны ангелам своим;
Иль дивы, словом роковым,
Стеной умели так высоко
Громады скал нагромоздить,
Чтоб путь на север заградить
Звездам, кочующим с востока?..
Радовался Лермонтов еще и потому, что он попал в те места, которые вдохновляли его кумира Александра Пушкина!
Люблю, облокотись о скалы Аю-Дага,
Глядеть, как борется волна с седой волной,
Как, пенясь и дробясь, бунтующая влага,
Горит алмазами и радугой живой...
Вот они, — рукой подать! — скалы Аю-Дага! Медведь-горы!..
Эти земли, после того как Густав Олизар убежал от несчастной любви к графине Потоцкой, были необитаемы и лишь после того, как Олизар построил свое имение-замок, они стали называться Кардиа-Иатрикон. Неудобное для произношения название со временем стало упрощаться и из Кардиа-Иатрикона превратилось в просто Иатрикон, затем — в Атрикон, Артикон, пока не стало знакомым для нас Артеком!..
Ну, что ж, Адель Оммер де Гелль, рассказывай нам и дальше о нашем поэте! Веди нас и дальше по лермонтовским крымским дорогам!..
„...Я ехала с Лермонтовым — после смерти Пушкина — величайшим поэтом России. Я так увлеклась порывами его красноречия, что мы отстали от нашей кавалькады. Противный дождик настиг нас в прекрасной роще Кучук-Ламбада. Затаившись в павильоне, мы спокойно смотрели, как нас искали в роще...
Когда люди стали приближаться к павильону, Лермонтов вдруг вскрикнул:
„Они нас захватят! Ай, ай, ваш муж!“
И выпрыгнул в окно, сел на лошадь и ускакал из лесу. Мне и в ум не приходило, что это была импровизированная сцена из водевиля.
Г-н де Гелль спокойно сказал, что Лермонтов, очевидно, школьник, но величайший поэт, каких в России еще не бывало.
Между тем, Лермонтов появился в Ялте, как ни в чем не бывало. Я на Лермонтова вовсе не сердилась и очень хорошо понимала его характер: он свои фарсы делал без злобы. С ним как-то весело живется. Но мне жаль Лермонтова, он дурно кончит, а ведь он — великий поэт. Он описал наше первое свидание очень мелодичными стихами. Я их ставлю выше стихов, которые мне посвятил Альфред Мюссе..“
„Лермонтов сидит у меня в комнате в Мисхоре и поправляет свои стихи... Это новое светило, которое возвысится и далеко взойдет на поэтическом горизонте России...“
Помимо сухопутных путешествий, были и морские. В „записках" Адели Оммер де Гелль есть такие строки:
„Графине Л. Г. Шхуна „Юлия" 5 ноября 1840 г.
Тет-бу доставил нас на своей яхте „Юлия" в Балаклаву. Вход в Балаклаву изумителен. Ты прямо идешь на скалу, и скала раздвигается, чтобы тебя пропустить, и ты продолжаешь путь между раздвинутых скал..."
„Тет-бу“ — Тетбу де Мариньи и Оммер де Гелль, как станет известно позднее, доставляли контрабанду горцам на Кавказ. И доставали ружья и пушки не где-нибудь, а в Севастополе. Тетбу де Мариньи и Адель Оммер де Гелль, по-видимому, занимались и шпионской деятельностью. Во всяком случае, „мемуары" очаровательной француженки смахивают на шпионские донесения. В них есть все: состав и вооружение Черноморского флота, расположение морских батарей и ремонтных доков...
Больше того, Адель Оммер де Гелль проявила завидное понимание стратегии: в ее „донесениях" содержатся рекомендации по захвату крепости Севастополь. »
Уж не пользовался ли главнокомандующий французскими войсками Пелисье записками Оммер де Гелль, когда стоял под стенами Севастополя в первую его оборону 1854—1855 годов?
Но вернемся к шхуне „Юлия"! Так вот, по утверждению этой прекрасной девы с авантюристическими наклонностями, на шхуне находился поэт Михаил Лермонтов. И, глядя на красоты Балаклавы, вел любовный диалог со своей дамой сердца — Аделью.
Можно воскликнуть — „Ура!" Недаром современники называют Балаклаву меккой писателей. Кто только ни побывал в этом бывшем рыбацком поселке за его многовековую жизнь! Василий Капнист и Жильбер Ромм, Адам Мицкевич и Александр Грибоедов, Василий Жуковский и Алексей Константинович Толстой, Мамин-Сибиряк и Леся Украинка... А вот еще, как стало известно из мемуаров француженки, — Михаил Юрьевич Лермонтов!..
А сейчас, когда нам это стало досконально известно, прошу вас набрать в легкие побольше воздуха, вздохнуть всей грудью при неприятнейшем сообщении и понять главное — Михаил Юрьевич Лермонтов никогда,, заметьте, никогда не бывал не то, что в Балаклаве, но и вообще в Крыму!
Как?! А
