Даже ее комнаты не были изменены. Как ни была Эллисон обижена и зла на Лору, она не стала переделывать ее комнаты, как сделала это со всем домом, потратив целое состояние на то, как считал Бен, что и так было прекрасным. Но комнаты Лоры она не тронула. И однажды она спросила Бена:
— Как ты думаешь, не устроить ли здесь детскую?
— И переделать ее?
— Нет, здесь все хорошо. Если родится мальчик, мы можем потом перевести его в другую комнату, а эту отдать его сестричке. А если будет девочка, она здесь и останется. А няня сможет устроиться в гостиной, мы поставим там кушетку, и все будет нормально.
— Я согласен, — осторожно сказал Бен.
Он соглашался с Эллисон почти во всем, пока речь не заходила о деньгах. Когда она начинала обсуждать с ним то, что собиралась сделать, он становился скованным и нервным. Она хотела много детей; она хотела путешествовать — с детьми и няней; она планировала записать их еще не родившегося ребенка в частную школу, которая будет переполнена, если слишком долго ждать… и так далее и так далее, в то время как Бен пытался вычислить, сколько потребуется на все это денег, и понимал, что не сможет вытянуть это.
Даже после второго повышения зарплаты доход Эллисон от основного капитала был в десять раз больше его зарплаты. Он не имел того, что заслуживал. Он постоянно внушал ей это, снова и снова. Она даже продала ему несколько акций компании, владеющей отелями Сэлинджеров, за чисто символическую сумму, поскольку Феликс так и не предложил ему ни одной акции, а Эллисон настояла, чтобы он имел хоть малую их часть. Он понимал их реальную стоимость и то, что заплатил за них. Это еще раз продемонстрировало, что он не мог чувствовать себя в равном финансовом положении со своей женой. Несмотря на то что для Эллисон его доход не имел никакого значения, его зависимое положение угнетало его: он знал, что дальше будет еще хуже; с годами их расходы возрастут, а его оклад будет все больше и больше отставать от необходимого уровня. И дело было не в детях или путешествиях, в одно из которых они собирались отправиться, как только Феликс даст ему нормальный отпуск. Они стали частью общества молодых людей, которые торопились жить, много путешествовали, были очень богаты, а это означало подобающую одежду, подарки, взносы в клубы и целый ряд расходов, которых он не мог и вообразить, когда они лежали в постели в Амстердаме и говорили о предстоящей свадьбе.
Он, конечно, понимал и тогда, что деньги будут проблемой, но когда они устроились в Бостоне, он пытался что-то сделать, но проблемы появлялись быстрее, чем он мог придумать, как их решить. Все сводилось к одной простой вещи: он знал, что никогда не будет чувствовать себя спокойно ни в качестве мужа Эллисон, ни как член семьи Сэлинджеров, пока не найдет способ заработать много денег.
Поэтому, хотя он часто не соглашался с тем, как Феликс управлял отелями, он редко спорил с ним, потому что не мог себе этого позволить. Даже когда Эллисон и Ленни были на его стороне, как тогда в «Лох оберз», отмечая продажу «Нью-Йорк Сэлинджер», он не стал настаивать на своем мнении. Ему очень хотелось сказать, что они должны серьезно подумать, прежде чем продавать отели в Филадельфии и Вашингтоне, но промолчал и почти не разговаривал в течение всего ужина.
А в это же время Лора, тоже притихшая, сидела с Карриером за столиком в нью-йоркском ресторане, где они ужинали вместе.
— Ты что-то сегодня очень тихая, — сказал Карриер, когда официант разливал в бокалы бургундское вино. Большой зал, полный воздуха, напоминал сад с решетками, колоннами и пальмами в медных кадках, создавая иллюзию лета, заставляя забыть о сырой февральской ночи снаружи. Посетители разговаривали полушепотом, официанты были расторопны и почти бормотали себе под нос, когда обсуждали с клиентами меню и вина, но, несмотря на общую тишину в зале, молчание Лоры привлекло внимание Карриера, внимательно глядевшего на нее. Когда официант, принесший вино, отошел от их столика, Уэс спросил ее:
— Куда исчезло твое волнение, которое ты испытывала, когда мы купили отель в Чикаго?
— Утонуло в море повседневной жизни, — улыбнувшись, ответила она. — На этот раз я представляю, что ожидает нас впереди, сколько предстоит работы.
И сколько потребуется денег.
— Я размышлял над этим, — сказал Карриер. — У меня сейчас очень напряженный график, и мне будет трудно приезжать сюда часто и заниматься всем так, как раньше. Я, конечно, постараюсь как можно чаще бывать здесь, но чем больше мы сможем сделать за этот месяц, тем лучше. Архитекторы, с которыми мы беседовали, например…
Я должна три миллиона долларов трем инвесторам, которые приехали на этой неделе.
— Симоне мне понравился больше, но я считаю, что мы должны его еще раз увидеть, и Бруера тоже. Посмотрим, как они прореагируют на твою идею сделать в отеле только одни номера, без апартаментов.
И Уэсу я должна пять миллионов долларов.
— Раньше в центре Манхэттена это не практиковалось, но очень подходит для этого города, тем более что в моду снова входят старые дома.
А для того чтобы получить на этой неделе необходимые три миллиона, я должна была пожертвовать контролем над «Оул корпорейшн»; и теперь те три инвестора могут перевесить в голосах на совете директоров меня и Уэса. И я использовала свою долю в «Оул корпорейшн» как дополнительную гарантию выплаты долга. Если дела в отеле пойдут плохо, если просрочу выплату своих долгов, я потеряю все.
— Если мы сможем выбрать архитектора в ближайшие две недели, то существует вероятность, что мы сможем открыться к Рождеству, как это было в Чикаго. Может быть, у нас сложится традиция — как часть твоей удачи
Уэс предупреждал меня, он говорил мне не торопиться с другими отелями, не отдавать контроль над ними. Он ни за что бы не согласился, если бы я не настояла. Но сейчас уже поздно останавливаться. Я поставила на карту все, что имею, чему быть, того не миновать. Отступать нельзя, ничто не остановит меня от завершения того, что уже начато.
— Однако тебе и так везет, что твой сосед по столику взял на себя всю беседу, произносит монолог за монологом, пока ты думаешь о чем-то своем и совершенно не слышишь, что он говорит.
Лора попыталась сосредоточиться и взглянула на него, улыбнувшись.
— Я все слышу. Ты хочешь поговорить с Симонсом и Бруером еще раз, а старые здания снова возвращаются в моду. И ты хочешь открыть новый отель к Рождеству.
— Ничего не скажешь. А как насчет идеи открыть ресторан на верхнем этаже «Нью-Йорк Бикон-Хилла»? Она недоуменно нахмурила брови:
