Словом, делалось все, чтобы ослепить знаменитого римлянина роскошью. Но все усилия пропали даром. Сципион всем видом показывал полное равнодушие. Скучающим взглядом скользил он по золотому интерьеру; садясь за роскошный стол, клал себе на тарелку только немного овощей. И все в таком роде (
Diod. XXXIII, 18).
Впрочем, Публию действительно смертельно надоел и хозяин, и его дворец. Он с радостью убегал из этого чопорного здания и бродил по улицам Александрии. Александрийцы, живые, веселые южане, всюду бегали за ним, самым бесцеремонным образом глазели на него, словно на музейный экспонат, и обменивались на его счет замечаниями, даже не понижая голос. Сципион вовсе не принимал вид оскорбленного достоинства, сам смеялся их шуткам, но шутнику отвечал так, что александрийцы катались от смеха. Они дразнили друг друга и перебрасывались задорными шутками. Обе стороны наслаждались этой игрой, как дети. В короткий срок Сципион совершенно завоевал сердца александрийцев. Вскоре он совсем бросил Птолемея и его дворец и уехал кататься по Нилу (Justin. XXXVIII, 8, 11).
Полибия Египет привел в ужас. Но на Сципиона он произвел двойственное впечатление. Он, конечно, поражен был полной безалаберностью, с которой управлялся этот благодатный край. Но, с другой стороны, восхищался, как ребенок, красотами страны и памятниками старины — «плодородием полей, великим Нилом, многочисленностью городов, неисчислимыми мириадами жителей». И он заметил, что Египет может стать величайшей страной, если им управлять как следует (Diod. XXXIII, 18).
Из Египта римляне отправились на Кипр, а оттуда в Сирию (Diod. ibid.). Побывали на Родосе и в Пергаме, перешли Тавр и впервые изучили жизнь племен, живущих по ту сторону хребта (Strab. XIV, 5, 2). Наконец, приплыли в Грецию и посетили философские школы Афин. Так Сципион и его друзья обошли «большую часть ойкумены». Сципион с восторгом осматривал экзотические страны и дивился тамошним чудесам. Он говорил, что «у всех разумная и удивительная жизнь». Но и он всем понравился. Жители мест, где он побывал, потом долго о нем рассказывали. Они говорили, что он умеет уладить все разногласия, помирить противников и, когда они выбирали его третейским судьей, убедить их поступать справедливо. А бессовестных он великолепно умеет поставить на место. Так что когда Сципион вернулся, множество городов и общин «отправили в Рим послов, которые хвалили Сципиона и его спутников, и благодарили сенат, что он послал к ним таких людей» (Diod. ibid.).
VIII
В отличие от многих полководцев, которые жадно стремятся к все новым и новым лаврам, Публий, по-видимому, считал свою военную карьеру законченной. Но он жестоко ошибся. Жизнь преподнесла ему неожиданный «сюрприз». В 135 г. он отправился на Марсово поле, чтобы проголосовать за своего племянника, который баллотировался в квесторы. Но едва он появился на избирательных мостках, народ немедленно выбрал его консулом, объявив, что он должен ехать в Испанию и кончать тамошнюю войну. Сенаторы пробовали было объяснить незаконность этих действий. Но народ пришел в неистовство и настоял на своем (Val. Max. VIII, 15,4; Арр. Iber. 84). Неожиданное избрание обрушилось на Сципиона как снег на голову. Он должен был оставить все свои дела и планы и немедленно мчаться в дикую страну, чтобы вести трудную и опасную войну. Что же случилось? Что вызвало столь странные действия народа?
Уже почти 10 лет в Испании бушевала война. Центром и средоточием ее стала Нуманция, неприступная крепость, запрятанная в горах, оплот всех партизан и разбойников. Ее густой стеной окружали непролазные леса, а сам город стоял на отвесном обрыве между двух рек и оврагов (Арр. Iber. 76). Притом местность и климат были таковы, что Сципион позже с гордостью говорил, что у него ни один человек не умер от жажды. Один за другим приезжали под Нуманцию римские полководцы. Напрасно! Нуманция была словно заколдована. В Рим летели вести о все новых и новых поражениях, одно хуже другого. Наконец после одного уж особенно позорного провала терпение народа лопнуло. И они выбрали Сципиона.
Когда новый консул собрал сенат, его ждал второй ошеломляющий «сюрприз». Отцы сухо объяснили ему, что казна пуста, а проводить набор в Италии сейчас нецелесообразно. Поэтому они не дают ему ни денег, ни войска. Разумеется, то были интриги его политических врагов, которые не могли вынести такого головокружительного взлета соперника. Сенат ждал борьбы, притом борьбы страшной. Сципион был опасным противником. Он мог пустить в ход весь свой огромный авторитет, мог пригрозить народом, мог перетянуть на свою сторону большинство сената, если вопрос поставят на голосование. А так всегда поступали в затруднительных случаях. Скорее всего, в конце концов пришлось бы пойти на компромисс: дать, но постараться дать поменьше. Но тут Сципион, в свою очередь, изумил сенаторов. Он окинул их презрительным взглядом и сказал, что от них ему ничего не нужно. Он и без них прекрасно обойдется, у него есть друзья. С этими словами он повернулся на каблуках и вышел из сената (Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. min. 15).
Он не ошибся. Никто не покинул его. Все помогали, кто чем мог. Достаточно сказать, что на средства друзей он смог 15 месяцев вести войну и платить жалованье войску. Друзья предоставили в его распоряжение не только свое имущество, но и свои жизни. Они все поехали с ним под Нуманцию. Полибий, уже почти 70-летний старик, примчался, чтобы разделить труды и опасности со своим названым сыном. Консул сформировал из них особое войско, которое назвал отряд друзей (Арр. Iber. 84). Не только отдельные люди — целые страны и города помогали Сципиону (Liv. ер. 57; Cic. Pro reg. Deiot. 19).
Но Сципион считал, что, сколько бы он ни получил от друзей, он должен в первую очередь истратить собственные средства. Он никогда не был богат. Коммерцией он не занимался, к деньгам был совершенно равнодушен и всегда готов был отдать последнее. Поэтому сейчас он попал в самое затруднительное положение. Ему пришлось все распродавать. Сложилась какая-то парадоксальная ситуация. Другие полководцы подчас ехали на войну, чтобы разбогатеть. Сципиону война принесла полное разорение. Узнав об отчаянном положении знаменитого римлянина, сирийский царь, с которым он связан был узами гостеприимства, поспешил прислать ему золото. Прибыло оно, когда Сципион был уже в Испании. Все уверяли Публия, что он вполне может принять этот дар, ведь царь был другом римского народа, так что ничего зазорного в этом нет. Сципион кивнул и сказал, что так и сделает. Груду золота свалили к его ногам. Полководец велел отнести ее в середину лагеря и объявил, что это награда храбрейшим воинам
