– Зато сам он живет беспечально! – вскричал Кот. – Молодушек ворует!
– Дед, да ты сам подумай, – с бесконечным, вековечным терпением сказал Кощей. – Для чего мне их воровать, когда они сами приходят? А мужу или родителям об этом ни за что не скажут. Будут плакать: похитил, похитил…
– Отчего же тогда тебя представляют старцем? – нахмурился Жихарь.
– Да чтобы чести мужней не уронить. Дескать, старец – что он может? Так только, вприглядку… Муж и утешится… И никакого золота у меня нет, разве что сундук–другой…
Кот и Дрозд поглядели друг на друга с ненавистью и разом вскричали:
– А ты куда смотрел, старый слеподыр?! На меня понадеялся?
– Благодарю за службу, отцы, – сказал Жихарь. – Понятно, что вы хорошего хотели. Да не вышло.
– И ты ему веришь? – взвился Кот.
– Потому что правда, – сказал Кощей. – Я, может, не меньше вашего переживаю. Был я Бессмертный, а теперь не пойми кто… А самое обидное, что… – Тут голос его предательски дрогнул.
– Зато юный сэр Питер обладает умением летать, – сказал король.
Кощей вздохнул, невысоко подпрыгнул и повис над полом.
– Тяжеловато, – сказал он. – Должно быть, и с этим у меня тоже разладилось…
– Ну ты не сердись на стариков, – сказал Жихарь. – Свободен. Лети куда глаза глядят…
– Тоскливо мне одному, – признался Кощей и опустился. – В такие времена лучше быть поближе к людям…
– К девкам да чужим бабам, – уточнил ревнивый Перебор Недосветович.
Кощей только рукой махнул и заплакал. Из одного глаза полились, что вода, скорые детские слезы, на другой наворачивались скупые мужские.
– Успокойтесь, сэр Питер, – сказал Яр–Тур. – И, кстати, расскажите нам, где и при каких обстоятельствах вы встретились со Смертью, чтобы заключить договор?
Слезы на красавце мгновенно просохли.
– Никакого договора я не заключал, – испуганно сказал он. – Вы хоть у ребят спросите… Да я ее в глаза не видел! Нужна она мне – одни кости! Сдуру сказал один раз – не хочу, мол, взрослеть… Это еще давно было…
– Отвяжитесь от ребенка, – подал голос Колобок. – Его просто поймали на слове, так иногда бывает… Просто ради забавы исполнили его желание, а потом забыли…
Кощей, не разжимая губ, закивал: угу, угу. Потом попросил выпить.
– Еще чего! Молодой, обождешь! Успеешь еще отравы этой нахлебаться! – зашумели потаенные мужи.
– И вот так всю жизнь! – снова заплакал Кощей.
– Сэр Бабура, не найдется ли у вас детского зля? – обратился Яр–Тур к кабатчику.
Бабура посмотрел на короля как на заговорившую табуретку.
– Хотя что это я, – сказал Яр–Тур. – Но помяните мое слово – из парня выйдет добрый оруженосец!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Те, которые были,Те, кого уже нет,Те, которые жилиМного ли, мало ли лет,Те, кого уж забыли,Может, где–то живут.Но не тут.
Борис Смирнов
– …На третий день въезжает Дурак–царевич в темный лес. Глядь – навстречу ему лежит в гробу, насосавшись кровушки, сам граф Дракула. Взмахнул царевич осиновым колом, как его Яга Прекрасная учила, а граф взмолился человеческим голосом:
– Не бей меня колом. Дурак–царевич, без меня все сочинители с голоду пропадут, а я тебе в трудный час пригожусь!
Пожалел Дракулу царевич, засунул вместе с гробом в торбу и дальше поехал.
Едет–едет и видит – сидит Немал–человек, весь из чужих кусков сшитый суровой ниткой, ищет погубить своего батюшку, доктора Франкенштейна.
Дурак–царевич и его пожалел, хотел добить, чтобы не мучился, а чудовище его просит:
– Не трогай меня. Дурак–царевич, без меня никакого романтизму не будет, все лицедеи без работы останутся! А я тебе в досужий час пригожусь!
Помиловал царевич и его, посадил в торбу и дальше двинулся. Выезжает на поляну, а там какой–то неопознанный злодей гулящих девок острым ножичком потрошит, на печенки и селезенки разбирает.
Вытащил Дурак меч–кладенец, хотел снести Потрошителю безумную голову, так тот возражает:
– Нельзя меня рубить, Дурак–даревич, меня Джеком зовут! Без меня сыщикам нечего делать станет, начнут они сами дела придумывать да невинных привлекать! Я тебе, когда понадобится, помощь окажу!
– Блин с тобой, полезай в торбу, да никого там не трогай…
Ехал, ехал царевич и приехал в город Голливуд. У ворот стоит Великий Немой и кричит…
…Жихарь подошел тихонько сзади и рявкнул. Апокалипсия Армагеддоновна полетела с завалинки, а Ляля и Доля, слушавшие сказку, рассмеялись и заступились за гуверняньку:
– Батюшка, Дурак–царевич – это не про тебя!
– Сколько тебя, злокачественная старушка, предупреждать? – вздохнул богатырь. – Ну зачем ты детей пугаешь?
Гувернянька с достоинством поднялась.
– Дневные сказки избывают ночные страхи! – важно сказала она, хотя Жихарь так и не понял, кто кого избывает.
– Сходите, дочери любезные, проведайте братца – он проснулся, хочет вас видеть… Ляля и Доля умчались.
– Спит по–прежнему, – сказала Апокалипсия Армагеддоновна, не дожидаясь вопроса. – Вы там до чего досоветовались?
– Перегонный котел от натуги взорвался, – ответил богатырь. – Головы уцелели, умы прояснились. Сейчас решаем, кого за Смертью посылать.
– Все равно же сам пойдешь. А куда хоть, знаешь?
– В Костяные Леса, конечно, – сказал Жихарь. – Только как теперь туда проникнуть, живому–то? Не отравишься, не удавишься… Разве что… – Он задумался.
– Вот слушай, – сказала гувернянька. – То есть больше никого не слушай, кроме меня. Людей с собой не бери, прихвати одного Колобка – невелика тяжесть. Поезжай прямо сейчас, чтобы никто не знал, не то начнут отговаривать. А когда вернешься, они, поди, и не заметят…
– А на что мне Колобок?
– Он многое знает, если потрясти как следует. Значит, слушай… Только больше меня злокачественной не обзывай!
– Не буду, – кивнул Жихарь.
– Сыну на всякий случай имя оставь…
– Нет, – сказал Жихарь. – Когда вернусь с победой, тогда и нареку. А иначе ведь все равно он не вырастет, так и будет младенец…
– Как хочешь… Стало быть, сгоняла я нынче Симеона Живую Ногу в одно место…
…Когда–то скифы были многочисленным и могущественным племенем, ходили в дальние походы, покоряли царства и государства, свозили в свои холмистые земли несметные богатства. От хорошей жизни скифы обленились, переложили все дела на рабов, а сами предались развлечениям.
Развлечений у скифов было два. Первое заключалось вот в чем: знатный воин залезал на одинокое дерево либо на высокий столб, нарочно для этого вкопанный в землю. Слуги подводили под дерево оседланного коня, скиф примеривался к конской спине и прыгал, растопыриваясь в воздухе. Если, рухнув в седло, скиф ломал коню крестец, то считался победителем и прославлялся вовеки. Если не ломал, то подвергался насмешкам и понуро шел в свой шатер, чтобы с помощью обильной пищи набрать вес для следующего состязания.
В шатре его ждало и другое развлечение – усмирять строптивых рабынь. Но после подобного прыжка – неважно, удачного или нет – усмирять было очень трудно, поскольку у прыгуна все там было отбито. Так что участвовать последовательно в двух развлечениях удавалось только самым выносливым.
С годами конское поголовье у скифов сильно сократилось, рабыни же сделались не то что строптивыми, а откровенно наглыми. Помыкали толстыми витязями как хотели.
Те, кто поумнее, отказывались от дедовских обычаев: не калечили коней и не мучили зря рабынь – они потихоньку уходили в леса, научились ставить избы, сеять жито. Так и появились на свет многоборцы, и сердились многоборцы, когда напоминали им о скифском происхождении. Тем более что и глаза у них стали уже не раскосые и не жадные, в отличие от предков.
Соседи – те же степные орды – давно бы искоренили это древнее племя, но была у скифов одна верная выручка. Научились они в трудный час отправлять к своим скифским богам гонцов, чтобы жаловаться непосредственно самому вышнему начальству. Для этого рыли глубокую яму, складывали туда обильные припасы на долгую дорогу, закалывали доброго коня, парочку отроков и служанок, а потом выбирали после известных состязаний лучшего воина и в награду удавливали его, плача и рыдая. Укладывали героя на ложе из трав, накатывали над ямой бревна и насыпали поверх бревен высокий курган. Герой попадал куда следует, излагал требования племени и указывал на обидчиков.
Опасаясь небесного гнева, соседи со скифами не связывались.
Впрочем, точно так же провожали в Костяные Леса умерших или убитых вождей.
Быстроногий Симеон выяснил, что последний вождь по имени Карбасай умер от пузяного вздутия еще на исходе зимы и до сих пор не похоронен – прощальные обряды и пиры заняли много времени, а тут еще и Смерть куда–то подевалась… Некому стало нынче провожать вождя…
