Сигизмунд встал, направился на кухню. Там царил полный бардак. Горы немытой посуды, какие–то обглоданные корки, окурки, липкие стаканы. Видимо, с той пирушки, с 23 февраля, так все и осталось.
А Аськи больше нет…
Сигизмунд взял стакан. Следы помады. Фу, мерзость!
Размахнулся, швырнул в стену. Стакан разбился. Сразу стало легче.
Взял второй, метнул следом. Стало еще легче.
Взял тарелку. Раздражился на нарисованного на ней Микки–Мауса. Влепил под потолок. Хорошо.
Тарелка проявила себя неубиваемой, зато отпал кусок штукатурки. Оч–чень хорошо.
Сигизмунд наклонился, поднял тарелку и разбил ее об угол. Отлично!
Взял стопку блюдец и истребил. Ох, как хорошо!
— Прекрати, ты, козел, мудак!
В дверях кухни, бледная и чудовищно некрасивая, стояла Вика.
— Давай, вали отсюда! Остохренел! Кто тебя звал?
Сигизмунд взял пустую бутылку, разбил о край стола и с «розочкой» в руке надвинулся на Вику.
— Ты, сучка! Кончай дурочку валять! Аська где? Объясни все толком!
Вика затрясла кулачками и завизжала:
— Ну давай, давай! Козел, ты, козел!..
Сигизмунд отшвырнул «розочку».
— Да я тебя, сучка… да ты…
В этот момент зазвонил телефон.
Сигизмунд, отшвырнув Вику, рванулся к телефону.
В трубке пьяный мужской голос закокетничал:
— А Анастасию можно?
— Кто звонит? — рыкнул Сигизмунд.
— Что, старик, не узнал?.. Что, упыхался, бля? Старе–е–е–ешь… Что, не узнал?
— Ну, — сказал Сигизмунд.
— Че — ну? Баранки гну!
Сигизмунд обложил его грязно и неизобретательно, после чего шваркнул трубку. Направился в комнату, на ходу утрачивая человеческий облик. Наткнулся взглядом на долбаных котят с черной надписью наискось. С треском сорвал со стены, перепугав засевших за котятами тараканов. Разодрал. Пополам. Еще пополам. Бросил обрывки.
На обоях открылась матерная надпись. Сигизмунд дико оглянулся, нашел и схватил маркер и, давая выход бешеной злобе, стремительно нарисовал под надписью одну из тех сакральных картинок, которыми пачкают стены гормональные подростки.
В этот миг будто пелена спала со слуха, и Сигизмунд услышал, как за шкафом в голос рыдает Виктория. Сигизмунд прошел за шкаф. Постоял. Вика елозила по кровати и захлебывалась плачем. Сигизмунд сел рядом, спросил устало и почти спокойно:
— Ну что?
Вика повернула к нему распухшую, как подушка, физиономию, и с трудом выговорила:
— Аську… жалко…
У Сигизмунда ком застрял в горле. С трудом выдавил:
— Завтра пойдем… заявление подадим. В розыск. Фотография есть?
— А сколько сейчас времени?
— Второй час ночи.
— Во сколько они открываются?
— Часов в девять пойдем. Надо поспать.
Сигизмунд наконец освободился от ботинок и улегся на кровать рядом с Викой. Вика, всхлипывая, прижалась к нему. Она была очень потная и чрезвычайно зареванная. Вздохнув, она проговорила:
— А я сегодня днем заходила… в одну хорошую лавочку… там цены нормальные…
— В какую лавочку? — спросил Сигизмунд, шалея.
— Где венки–и–и… — заревела Вика.
И тут аськина смерть предстала перед Сигизмундом во всей своей отвратительной и невозможной реальности. Ее найдут. И выдадут близким тело для похорон. После волокиты, конечно. Свидетельство о смерти, венки, гроб. Аська в гробу…
Сигизмунда снова затрясло. Он крепко обнял Вику, и некоторое время они лежали молча.
Потом Сигизмунд спросил:
— А в справку о не вернувшихся домой вы звонили?
— Да.
— И что?
— Не знают там ничего…
— Давайте–ка я еще раз позвоню. Может, уже нашли… тело.
— Не надо. Я боюсь.
— Лежите здесь. Я сейчас.
Высвободившись из цепких викиных рук, Сигизмунд прошел на кухню и дозвонился в справку. Попал — на удивление — сразу.
— Я вам уже звонил… — начал было Сигизмунд. Потом поправился: — Я по другому поводу звонил. Это другая девушка. Тут еще одна девушка пропала. Опять белокурая… То есть она крашеная… То есть, она сейчас бритая почти…
— Подождите, — сказали в справке, выловив наконец в бессвязных речах убитого горем клиента рациональное зерно. — Бритая? В губе бритва? Или кольцо?
— В пупе кольцо, — вспомнил Сигизмунд.
— Нет, — отрезали в справке. — Однозначно нет.
И положили трубку.
— Что? — прокричала Вика из комнаты плачущим голосом.
— Да нет там ни хрена! — крикнул Сигизмунд. — Им–то что, зарплату получают!
— А что есть?
— С бритвой в губе!
Кричим, как в лесу, мутно подумал Сигизмунд, но с табуретки не встал.
— Вика! — позвал он.
— Что?
— Я водку нашел!
Вика, пошатываясь, показалась на пороге. Сигизмунд сунул ей початую бутылку.
— Пейте!
Вика отшатнулась.
— Пейте, пейте!
— Что, из горлышка?
— Да, да! Винтом! Быстро, не спрашивайте!
Вика послушно влила в себя несколько глотков, поперхнулась, закашлялась. Немного пролила. Сигизмунд отобрал у нее бутылку.
— Отдайте, пить не умеете…
* * *
Через полчаса они сидели на кухне, среди объедков и битой посуды. Выпили, вроде, немного — в бутылке еще оставалось — но окосели здорово.
По стенам деловито шастали тараканы. Вика молчала. Сигизмунд в отупении следил за перемещениями наиболее кормленого таракана. Тараканище двигалось короткими перебежками, постоянно перекладывая галсы. Видно было, что ясной цели в жизни ничтожное насекомое не имеет. То ли дело Федор Никифорович Корсук… Или Аспид… Анахрон построили. И не один…
Трудно сказать, сколько времени провели они в полном оцепенении. Час, полтора? Сидели неподвижно, осоловев. А потом вдруг разом очнулись.
— Ну, и на кой черт посуду было бить? — кисло сказала Вика. А потом добавила, дернув углом рта: — Ладно, пойдемте спать. Завтра очень много дел… Деньги надо собрать.
* * *
Они оба мгновенно провалились в сон, как в небытие. И это было благом.
Но через несколько часов Сигизмунд вдруг проснулся. Было еще темно. Когда только кончится эта ночь? Мысль ударила сразу: Аська!..
И тут же шибанул запах табачного дыма. Свежего. В комнате кто–то курил.
Сигизмунд завозился за шкафом, высунул голову. В призрачном свете городских фонарей, сочащемся в окно, сидело привидение, окутанное дымом.
Оно погасило сигарету и сказало аськиным голосом:
— А это еще что за гондон штопаный?
— Это я, — тупо отозвался Сигизмунд.
— Морж, ты, что ли? Хрена ли лысого ты тут делаешь?
Сигизмунд нырнул обратно за шкаф, схватил Вику за плечо.
— Вика! Проснитесь! Проснитесь, говорят вам!
Вика что–то тоненько простонала.
— Да оставь ты ее к херам! — буркнула Аська. — Не ссы, Морж, пехтерьтесь там на здоровье…
Сигизмунд выкарабкался из кровати. Аська критически уставилась на его ноги. Сигизмунд опустил голову, тоже посмотрел на свои ноги.
— Не дала, что ли? — насмешливо осведомилась Аська. — Что ты в брюках–то залег? Ну ты и извращенец, Морж… Она там что, тоже в колготках лежит?
— Не знаю… Где тебя носило?
Сигизмунд сел напротив Аськи. Отнял у нее сигарету, затянулся.
— Верни! — потребовала Аська. Он отдал.
Аська была зла. Точнее, она была в ярости.
— Что ты тут делаешь, Морж?
— Дрочу! — заорал Сигизмунд. — Где тебя, идиотку, носило? Руки бы отсохли — домой позвонить?
— Там телефона не было! Что ты орешь на меня? Ты мне кто — мама родная, чтоб тебе звонить?
— Мы тут!.. — надрывался Сигизмунд. — А ты!.. Думать надо!.. Головой, а не кольцом в пупе!.. Реж твой!..
— Да пошел он в жопу! Не до него. Слушай, Морж, а что ты разоряешься? Испугался?
— Да! Испугался! Тут… А ты!.. Дура.
— Да у тебя–то что случилось? — спросила Аська отстраненно.
— Ты у меня случилась, ты!.. Не было тебя сколько, не знали, что и думать… Мы ведь утром уже в ментуру собрались… Все морги обзвонили, идиотка…
Аська слушала, казалось, с любопытством. Когда Сигизмунд иссяк, спросила холодно:
— А что тебя, Морж, так заело–то? Раньше месяцами не звонил… Что тебе до меня?
— Весь мир — срань, да? — с новой силой заорал Сигизмунд.
— Да, — сказала Аська уверенно.
— К херам твой мир! Поняла?
— А у тебя что, получше есть, что ли?
— Нет, — признал Сигизмунд.
— Ну и заткнись, — оборвала Аська.
— Где ты была? — угрюмо спросил Сигизмунд.
— Слушай, Морж, сделай мне чаю, — попросила вдруг Аська.
Войдя на кухню, Аська остолбенела. Перевела взгляд на Сигизмунда. Сказала неуверенно:
— Что–то я такого не припомню… Неужто мы так гудели?
— Это я, — сказал Сигизмунд, чувствуя непонятную гордость.
Аська поглядела на него с восхищением.
— Ну ты, Морж, бля, даешь! Чего ты так взъярился–то? Виктория не давала, а ты, значит, на кухню — и сублимировать, сублимировать?
