Положение осложнилось тем, что волнение в пехотных частях перекинулось и на флот. Экипажи пяти кораблей греческого королевского флота, стоящих в Александрии, высказались за республику, против монархии.
Ответ из Лондона пришел на другой день. Это была копия телеграммы премьера командующему войсками генералу Нильсону. Командующий посылал ее для сведения послу Липеру. Кет перепечатала текст и сама отнесла британскому послу. В телеграмме было сказано:
«Постарайтесь как можно быстрей отправить из Египта греческие мятежные части. Их следует сосредоточить в каком-либо подходящем для этого городе Южной Италии. Оставаясь в Египте, они подвергаются заразе со стороны революционных и коммунистических элементов. Клика греческих партизан не отличается от бандитов».
Телеграмма Черчилля, написанная в резких тонах, говорила о раздражении премьер-министра. Пока Липер и Пейдж читали ее, Кет стояла, ожидая распоряжений. Генерал Пейдж сказал:
— Я был прав, сэр, когда с самого начала предлагал эту меру. На итальянском фронте мятежники быстро прикусят языки. Особенно, если послать их на прорыв укрепленных позиций. — Пейдж засмеялся коротким, отрывистым смешком.
Он хотел сказать что-то еще, но Липер предупреждающе метнул глазами в сторону Кет. Генерал совсем позабыл о ее присутствии. Он будто бы поперхнулся и замолчал.
— Можете идти, — сказал Липер, — все, что будет поступать из Лондона, немедленно передавайте мне. В любое время…
2
Греческого короля Георга Второго пришлось экстренно выпроваживать из Лондона. События в Каире и Александрии грозили новыми осложнениями, и Уинстон Черчилль надеялся, что с помощью короля удастся разрядить обстановку. Ясно, что в такое время королю нечего прохлаждаться в Лондоне.
Премьер-министр пригласил эллинского монарха на завтрак. Он сказал ему прямо, без дипломатических тонкостей:
— Ваше величество, я располагаю данными, которые заставляют меня все больше тревожиться за судьбу вашего трона. Еще один эскадренный миноносец, отказался выйти в море. Бунтовщики требуют, чтобы вы и Цудерос признали правительство, которое создано левыми элементами где-то в горах Греции… Вам нужно ехать к своим подданным, ваше величество.
Георг уехал. К середине апреля он был в Египте, но появление короля только накалило политическую обстановку. Греческие солдаты, матросы — а их насчитывалось несколько тысяч человек — не желали признавать никого, кроме правительства национально-освободительного фронта. Они настойчиво требовали отправить их в Грецию. Британский премьер этого больше всего и боялся. Что, если партизаны захватят Афины и утвердятся в греческой столице? Черта с два их удастся оттуда выкурить!..
Черчилль успел кое-что сделать, чтобы предупредить нежелательные события. Пусть его обвиняют в жандармских повадках, в вероломстве и прочем… Он не придает этому никакого значения — цель оправдывает любые средства. Еще с полгода назад премьер дал секретное распоряжение начальнику британского генерального штаба.
«В случае эвакуации немцев из Греции, — писал он, — следует направить туда пять тысяч наших солдат с бронемашинами. Их задача — оказать поддержку восстановленному у власти законному правительству Греции. Войскам нет надобности заниматься чем-то более серьезным, чем бунт в столице или набег на столицу из соседних деревень».
Одновременно с этим предложением британский премьер распорядился прекратить всякие поставки оружия греческой народно-освободительной армии. Пусть они попробуют драться с немцами голыми руками! Но, судя по обстановке, этот приказ не отразился на боевых действиях греческих партизан. К весне сорок четвертого года две трети Греции находилось под контролем народно-освободительной армии. А королевское правительство Цудероса все еще сидело в Каире, занималось склоками и проглядело, что у него под носом солдаты учинили мятеж…
Первая греческая бригада, получившая назначение отправиться в Южную Италию, отказалась подчиниться приказу и заняла оборону вокруг лагеря. Перебросить в Италию мятежную дивизию не удалось. Тогда Черчилль приказал разоружить ее на месте, но и это оказалось не так-то просто сделать. В день приезда короля в Египет Черчилль телеграфировал генералу Пейджу:
«Я полностью поддерживаю принимаемые вами меры. Конечно, хорошо будет, если вы справитесь с бригадой без кровопролития, но справиться с ней нужно при любых условиях. Рассчитывайте на мою поддержку. Бригада безоговорочно должна подчиниться разоружению. Жаль будет, если вам придется давать какие-то заверения о безнаказанности зачинщиков. Вопрос о милосердии будет зависеть от короля».
Черчилль принял на себя руководство подавлением мятежа в греческих войсках. По пока принятые меры не давали результатов. Восставшая бригада укрепилась в лагере, ощетинилась пушками и не подпускала к себе никого. Солдаты требовали одного — отправить их в Грецию, чтобы они могли там воевать с фашистами.
Работая в штабе, Кет Грей оказалась в курсе разыгравшихся в Александрии событий. Через день после того, как в газетах сообщили о прибытии греческого короля, она передала Липеру еще одну шифрограмму из Лондона. Телеграмма была адресована не совсем обычно — «Послу Липеру и всем руководителям, которых это касается». Полковник Беркли был несказанно горд, когда Кет по распоряжению Пейджа принесла и ему телеграмму, чтобы командир дивизии тоже был в курсе дела.
«Безусловно, прежде чем прибегнуть к стрельбе, — писал Черчилль, явно недовольный затянувшимися событиями, — вы должны выждать для того, чтобы отсутствие снабжения могло сказаться как в лагере, так и в гавани среди мятежников. Не слишком беспокойтесь о том впечатлении, которое это произведет на внешний мир. Не проявляйте особой охоты к переговорам, пусть голод сделает свое дело. Нам нужно получить этих солдат в свои руки разоруженными! Мы будем стрелять по бунтовщикам всякий раз, как это потребуется».
Беркли прочитал шифрограмму и посмотрел на Кет. Ему все же удалось примириться с этой неподатливой девчонкой. Он доверительно сказал ей:
— А у меня есть прекрасная идея. Я обязательно изложу ее премьер-министру. Сегодня вечерком задержитесь, Кет, после работы. Я кое-что продиктую.
До британского премьера дошли вести, что Рузвельт возмущен его поведением в Александрии. О русских уж и говорить нечего — Черчилль заранее знал, как отнесутся к этому русские. Ждать теперь моральной поддержки неоткуда. Нужно покончить с мятежной бригадой, прежде чем возмущение выльется наружу. Черчилль решил ускорить события, ему некогда нянчиться с греками.
Кет Грей обычно не вникала в содержание проходящих через ее руки секретных документов, но иногда просто интересно было узнать новости, о которых другие и не подозревают. Однако удовольствие, которое она получала, будучи посвященной в тайны, было неполным, оттого что Кет не имела права ни с кем поделиться секретными новостями. Последняя шифрограмма, предлагавшая организовать голодную блокаду греческой бригады, вызвала в душе Кет иные чувства — сначала недоумение, потом негодование. Разве можно так обращаться с союзниками!
Если бы все это происходило где-то далеко, касалось бы незнакомых и неизвестных ей людей, Кет, возможно, отнеслась бы совсем иначе к этому бесчеловечному распоряжению. Но сейчас… Кет хорошо знала многих из греческих офицеров, которые теперь, может быть, изнемогают от жажды и голода. Почему она должна молчаливо взирать на такую вопиющую несправедливость? Постепенно Кет пришла к мысли, что ей нужно прежде всего узнать, что же там происходит — в греческом лагере. Узнать об этом можно только через ресторатора, добродушного и веселого Пападериса. Ясно, что он в курсе дела.
В очередной уикэнд Кет подговорила влюбленного в нее адъютанта отправиться компанией в греческий ресторанчик. В нем было непривычно тихо, когда они спустились в прохладный полуподвал и заняли излюбленный столик. На месте Пападериса за стойкой распоряжалась его жена, седая полногрудая гречанка в цветной кофте и таком же платке, накинутом на плечи. Она и обслуживала немногих посетителей, преимущественно египтян, молчаливо отхлебывающих кофе из маленьких, будто взятых из игрушечного сервиза, чашек. Перед каждым посетителем стоял высокий стакан с водой, вероятно очень холодной, потому что стенки стаканов запотели и оставались прозрачными только там, где к ним прикасались пальцы.
Через некоторое время в зале появился и Пападерис. Он вышел из внутренней двери, которая вела на кухню, и сдержанно поздоровался с англичанами. Пападерис заговорил с египтянином, курившим за соседним столиком. Тот одним глотком допил кофе, поднялся из-за стола и пошел следом за ресторатором. Вышли из зала и еще несколько посетителей. Все они исчезли за дверью, откуда только что появился Пападерис.
