Степень подчинения детей родителям резко менялась с выделением сына или выходом замуж дочери. Отец и мать практически теряли власть над ними, по крестьянским представлениям. Вот тут-то и выступала уже в чистом виде нравственная основа их отношений – уважение, любовь, забота, стремление поддержать и обеспечить старых и больных родителей. И в этот период тоже общественное мнение деревни и её юридические обычаи были на стороне родителей.
«Дети, достигнув совершеннолетия, должны покоить и ухаживать за родителями в их старости и давать им приличное содержание и всегда оказывать им почтение и повиновение. На обязанности детей – честно похоронить родителей и поминать их», – так это было принято в Ярославской губернии. У русских крестьян на Алтае в неписаном, обычном праве этот вопрос решался тоже однозначно: дети обязаны содержать родителей, если они «не способны содержаться собственными трудами».
Религиозно-нравственная основа взаимоотношений двух поколений в семье особенно четко проявлялась в крестьянских представлениях о значении родительского благословения и родительского проклятья. Благословение давалось перед свадьбой (когда начинали собираться в церковь, родители благословляли иконой), перед отъездом в дальнюю дорогу, перед смертью отца или матери (на всю оставшуюся жизнь детей). Его получали и просто перед каким-либо ответственным или опасным делом. Наблюдатель из Вельского уезда (Вологодчина) рассказывал, что даже сын, у которого были плохие отношения с матерью, уходя в бурлаки, просил у неё благословения. «Даром что в ссоре жили, а попросил благословенья: не смел без его уйти», – говорила мать.
Крестьяне придавали большое значение и молитве отца или матери за детей. «Сила родительской молитвы неотразима», – утверждал житель села Подбушка Жиздринского уезда Калужской губернии. «Молитва родителей и со дна моря поднимет», – вторит ему крестьянин Ф.Е. Кутехов из Егорьевского уезда Рязанской губернии.
Человек же, получивший проклятье кого-либо из родителей, ожидал для себя тяжёлые беды и несчастья. На проклятого родителями все смотрели как на отверженного. Широко ходили в народе рассказы, в которых даже почти случайно, по мелкому поводу, произнесённое матерью слово «проклятый» или «проклятая» отдавало того, кому оно относилось, во власть нечисти.
По крестьянской этике, уважения были достойны не только родители, но и старшие вообще. В семейном застолье лицам пожилым, а тем более престарелым, предоставлялось почётное место. Их с почтением приветствовали при встречах на улице. Детям прививалось понятие об уважении к старшим с ранних лет.
Невозможно даже бегло перечислить все те случаи, в которых обращались к мнению и совету стариков в общине. Сходки общины проводились при выборах на разные мирские должности, при рекрутском наборе и прочем; община вершила и суд в сравнительно мелких делах. На сходку шёл старший член каждого семейства. В тех случаях, когда не считали необходимым созывать сходку «общества», дела решались несколькими стариками – «больше уважаемыми за беспристрастие людьми». Они обстоятельно обсуждали каждый вопрос; если расходились во мнениях – решали большинством. В частности, при семейных разделах, если кто-то обращался к миру, староста созывал «несколько стариков, отличающихся от других беспристрастием». Суд стариков рассматривал спорные также случаи драки, потравы, оскорбления, нарушения запретов работать в праздничные дни.
Срок начала жатвы устанавливался стариками; они же были советчиками и по другим хозяйственным вопросам. Но если внешние проявления уважения – приветствие, уступка места, усаживание в застолье, внимательное выслушивание – относились обычно ко всем пожилым людям без исключения, то обращение за советом или третейским решением спора чётко связывалось с индивидуальными качествами старика: добросовестностью, беспристрастием, талантом в конкретном деле, особенным знанием и чутьем в отношении природы.
Даже беглое соприкосновение с разными сторонами нравственности крестьян открывает сложнейший мир представлений, обычаев, отношений. К сожалению, ныне он совсем забыт. Точно также забыто, что крестьяне были людьми культурными, многие – грамотными. Свет истины застят высокомерные насмешки над «лубочным искусством» и литературой. По этому поводу Иван Ивин утверждал, что критики лубочных изданий не знают духовных потребностей и нравственных идеалов народа. Они не понимают, что у народа – серьёзный взгляд на книгу: он хочет учиться в ней мудрости.
Ивин полагал, что лубочные издания в значительной своей части отвечали этой потребности, так как авторы сумели постигнуть дух и вкусы народа, потому что сами вышли из него. Он указывал на широкое хождение духовной литературы в рукописях в прежнее время:
«И все эти повести и сказания были распространены в народе в таком громадном количестве, что даже трудно себе представить. Это подтверждается тем, что они в таких многочисленных списках дошли до нас, несмотря на все бедствия и события. Чтение этой литературы до XVIII века было единым для всего русского общества. При Петре I произошёл разрыв между «интеллигентным» и «народным» чтением. В XVIII веке началось «глумление над народным творчеством и народными картинками».
Иван Ивин противопоставлял духовно-нравственную литературу, которую, по его мнению, предпочитал народ, художественной. «Наши изящные авторы, – писал он, – творили под влиянием болезненных общественных явлений, непонятных народу». Народу же близки вечные идеалы, правда:
«И весь этот многомиллионный, верующий народ во все времена своей исторической жизни заботился о религии, о жизни «по-Божьи», об устроении церквей и о спасении души гораздо больше, чем о политико-экономическом или общинном благоустройстве. Дух этого православного народа – христианско-человеческий; вечный идеал его – полная святость: в нём заключается источник света, правды и общественной нравственности для всех других народов. Любить ближнего и делать для него добро, по убеждению народа, можно только для Бога, для спасения души. Поэтому для народа прежде всего нужныдуховные книги, без коих он никогда не обходился и не обходится, а затем такие, которые вызываются потребностью самой жизни».
На первое место среди крестьянского чтения Ивин поставил следующие: Священное Писание, поминанья заздравные и заупокойные, молитвенники и святцы (простые и с тропарями и кондаками), творения святых Отцов – Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Тихона Задонского; жития святых (более ста наименований): сочинения и наставления на религиозно-нравственные темы – «Жизнь Иисуса Христа», «Жизнь Божией Матери», «Понятие о Церкви Христовой и объяснения семи церковных таинств», «Поучение как стоять в церкви», «О грехе и вреде пьянства», «Благочестивые размышления» и т. д.
На втором месте по уровню спроса – азбуки, буквари, самоучители, прописи. Далее – басни, разные виды художественной литературы на исторические темы и сказки. Ивин обращал внимание на преобладание в лубочных изданиях русских исторических романов и очерков. В них – вся русская история, утверждал он, от первых князей до Александра II, и все эти сочинения имеют нравственную тенденцию. Конечно, уровень исторических сочинений в исполнении «лубочников» оставлял желать лучшего, но рассказанные занимательно и снабжённые яркими картинами события запоминались, и книжки несли, таким образом, не только развлекательную, но и просветительную нагрузку. Полученные из них сведения накладывались на устную традицию исторических песен и сказаний, обогащали и укрепляли историческое сознание народа.
Вот названия книжечек, пользовавшихся особой популярностью у крестьян: «Как жили-были наши предки славяне», «Дмитрии Иванович Донской», «Иоанн Калита», «Гибель Кучума, последнего сибирского царя», «Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири», «Великий князь Василий Тёмный и Шемякин суд», «Пан Сапега, или 16-месячная осада Троицкой лавры», «Избрание на царство Михаила Фёдоровича Романова и подвиг крестьянина Ивана Сусанина», «Иван Мазепа – гетман малороссийский», «Москва – сердце России», «Каре-турецкая крепость и взятие её штурмом русскими войсками», «Михаил Дмитриевич Скобелев 2-й», «Очерки 1812 года» и многие другие.
Следует иметь в виду, что Ивин сам писал для лубочных изданий, преимущественно свои переложения известных сказок, имевших уже до него немало редакций: «Бова Королевич», «Еруслан Лазаревич», «Иван Богатырь» и другие. Его «Сказка о храбром воине прапорщике Портупее» выдержала более 40 изданий! Его перу принадлежали также переложения романов и повестей на исторические темы, с увлекательными сюжетами и воспеванием верности, честности, трудолюбия и справедливости.
