Форма входа
Читем онлайн Карта страны фантазий - Георгий Гуревич
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
"Фантастика должна быть достоверной" - так озаглавлен этот раздел. На протяжении тринадцати страниц мы разбирали целый арсенал средств, которыми достигается достоверность в фантастике. Достоверное место действия, достоверные технические средства, достоверные герои, достоверное время действия... Арсенал настолько сложный, что нередко авторы отказываются от него, пишут фантастику заведомо неправдоподобную. Так поступает, например, Л. Лагин. Свою фантастическую сатиру "Атавия Проксима", историю куска Земли, отколовшегося при атомном взрыве, автор начинает с предупреждения, что он вообще не знает, какими научными объяснениями можно оправдать существование этой Атавии. Автор поднял руки кверху, признался, что он выдумщик и отныне он избавлен от претензий критиков № 1 и № 2. Где-то на полпути к достоверности лежат псевдонимы: Угрюм-река вместо Лены, Адун вместо Амура, Сосняки вместо Березняков. Вероятно, псевдоним вводится для защиты от чересчур дотошных читателей, присылающих письма в редакцию о том, что я, имярек, "сам был секретарем профкомитета в Березняках, но не утаивал членских взносов и не изменял жене, как это изображает автор в своей насквозь клеветнической книжонке". И для защиты от подобных же ревнителей неукоснительной подлинности вводятся некие обобщенные капиталистические страны, например "Буферия" в кинофильме "Марионетки" или Аржантейя у того же Лагина. Претензий меньше, но и меньше доверия автору. Страна-то выдуманная, некая, без примет времени и места. Один из старейших приемов, оправдывающих выдумку, - сон. Иоганн Кеплер еще в XVII веке назвал свой астрономический "роман "Сомниум" ("Сон"). В гипнотическом сне путешествуют по телу человека, уменьшившись до размеров бактерии, герои В. Гончарова, несправедливо забытого фантаста 20-х годов ("Доктор Скальпель и Николка в мире малых величин"). Они же в гипнотическом сне отправляются к первобытным людям ("Век гигантов"). Получив удар по голове, - видимо, в бреду, - попадает ко двору короля Артура марк-твеновский янки из Коннектикута. Охотно изображает сон и советская кинофантастика. Путешествие на Луну и на Марс, встреча с обитателями иных миров только приснились ученику-космонавту в фильме "Мечте навстречу". Начитавшись Свифта, во сне попал к крошечным лилипутам мальчик Петя из кинофильма "Новый Гулливер". И даже история Аэлиты при экранизации была превращена в грезы инженера Лося. Пригрезилось, и взятки гладки. От сна не потребуешь достоверности. Я лично не люблю приема "сон", мне кажется неудобным "сны свои рассказывать в стихах". Тем более, что и прием-то искусственный: на самом деле не бывает снов настолько логичных, чтобы из них составился связный рассказ. И самое главное, все эти сны, видения, грезы как бы говорят зрителю: "Не воспринимайте автора всерьез". Наглядно демонстрирует это экранизация "Аэлиты". К романтичному сюжету А. Толстого добавлена была сложная земная история: Лось, оказывается, женат, жена работает на эвакопункте, в квартиру Лося вселяют спекулянта, он ухаживает за женой Лося, тот ревнует, стреляет в жену... А полет на Марс всего лишь грезы героя, возникающие неожиданно и в самых неподходящих местах, например, на вокзале после покушения на жену. И почему-то в мечты эти влезают красноармеец Гусев с эвакопункта (Н. Баталов) и сыщик, преследующий спекулянта (И. Ильинский). Грезы наивные, явно беспочвенные... и в счастливом финале, узнав, что жена верна ему и невредима, Лось сжигает чертежи ракеты, приговаривая, что и на Земле в нашей жизни достаточно важных дел. Так, с помощью грез поэтическая тема Аэлиты была превращена в свою противоположность. Сон развенчивал романтику. Из фантастического романа был сделан фильм против фантастики.
Заметили вы, что, разбирая проблему достоверности, мы попутно перешли к проблеме универсальности, к предрассудку третьему: "Дайте нам сценарий, хороший во всех отношениях - познавательный, занимательный, героичный, романтичный, философский, приключенческий" и т. д. Оказалось, что не существует универсальной фантастики, выполняющей все на свете задачи. Бывает фантастика-прием и фантастика-тема. Фантастика-тема, в свою очередь, разделяется на изображение недоступных стран (мест действия), техники будущего (средств), ученых - современных волшебников, а также людей будущего и общества будущего. Фантастика же как прием применяется для удовлетворения требований, предъявленных двенадцатью критиками Жюля Верна; она может быть познавательной, занимательной, романтичной и т. д. "Может быть", а не "должна быть". Претензии всех критиков выполняет не одно и не двенадцать, а все произведения фантастики, вместе взятые. Ибо многие претензии исключают друг друга: мечта противоречит сатире, познавательность не всегда уживается с психологичностью, романтическая мечта со злободневностью и т. д. И вот вы, читатели этой книги, оказались перед неожиданной трудностью. Вы хотели бегло ознакомиться с фантастикой, совершить занимательную экскурсию в "экзотическую страну, населенную роботами, космонавтами и пришельцами из космоса, шестиногими и шестиносыми. Собирались посмеяться над этими шестиносыми и удалиться с уверенностью, что вам - людям серьезным - делать тут нечего. И вдруг выясняется, что страна, лежащая за морем Мечты, велика и сложна, что ее населяют разные племена, и обычаи у них разные, разные взгляды, разные законы - литературные, конечно. Туристский беглый обзор не получился. Либо вы покинете фантастику с мыслью, что дело это хитрое и разобраться в нем сложно; либо, набравшись терпения, вместе со мной, глава за главой, область за областью, обойдете всю страну фантазий. Нечаянные гости, прощайте. Для упорных путешествие продолжается.
Рифы кинофантастики
Предрассудок первый - о второсортности фантастики опровергнут почетным родством с классикой. Разбит предрассудок третий - требование универсальности. А теперь разберемся со вторым, с тем, который выражается словами: "У кино своя специфика, у нас все иное, опыт литературы нам помочь не может". Конечно, в кино не "все иное". Общие с книгами идеи, герои, материал. Содержание фантастики отлично можно изучать и на литературных примерах. Но есть и специфика. Прежде всего она проявляется в проблеме достоверности. Чтобы обнаружить эту специфику, не требуется никакого глубокомыслия. Различие лежит на поверхности: в книге - слова, на экране изображение. Кино мы видим глазами, книгу воспринимаем как бы на слух. Но человек существо зрительное. Ученые говорят, что около 90 процентов информации из внешнего мира приходит к нам в мозг через глаза. Поэтому глазам мы доверяем, а ушам - не очень. "Слухи", - говорим презрительно об информации, добытой ушами. И написанному, так же как услышанному, человек не очень доверяет, твердит, что бумага терпит все. Именно поэтому литература, фантастическая в особенности, тратит так много усилий, чтобы завоевать доверие сомневающегося читателя. А в кино убедительность дается сама собой. Зритель - очевидец, он сам свидетель чуда. Вот он своими глазами видит обыкновенного среднего англичанина, бредущего по улицам захолустного городка ("Человек, который мог творить чудеса" по Уэллсу). Но вдруг в обыденную обстановку вторгается гигантская прозрачная рука, пальцем указывает: этот будет творить чудеса. И когда чудеса начинаются, герой потрясен больше, чем зритель. Ведь, в отличие от зрителя, сам-то герой прозрачной руки не видел. Право, в рассказе Уэллса, в напечатанном тексте, вся эта история выглядит менее достоверной. То же в немецком фильме "Человек проходит сквозь стену". На глазах у зрителя герой продавливает теменем перегородку, просовывает голову в кабинет начальника-солдафона. Прочтите об этом в рассказе, вопросы посыплются струёй: почему продавил стену? Каким способом? Да правда ли, не выдумки ли? В кино же вы видите, своими глазами, у вас нет оснований сомневаться. Чудо демонстрируется, правдивая декорация поддерживает уверенность. Показать фантастическое в сегодняшней обстановке кинематографу даже легче, чем книге. Этой наглядной убедительностью экрана на Западе немало злоупотребляют, населяя кинокартины вампирами, оборотнями и призраками. Конечно, тут играет роль социальный заказ: буржуазное искусство охотно пропагандирует мистику. Но нельзя забывать и коммерции. Если фильмы такого рода идут сериями, значит, народ ходит на них, значит, ужасы действительно ужасают, а не вызывают смех, чудовища не выглядят на экране картонными макетами. Фильмы ужасов лживы по существу, но ложь их не режет глаза. Факт этот демонстрирует могучую убедительность кино, которое даже явную неправду может выдать за правду. Но так бывает не всегда. Иногда могучая убедительность оборачивается лишней трудностью. Экран речист. Чтобы описать все, что показано на одном кадре, понадобилось бы несколько страниц, тысячи слов. И все равно точного описания не получилось бы, потому что слова наши слишком расплывчаты, многозначны и неопределенны. Например, что представите вы, прочтя в книге слово "озеро", - суровый простор Байкала с голубыми горами за голубоватым зеркалом вод, или коричневую жижу, зарастающую ряской в сыром лесу, или засиженный, замусоренный берег Кратовского водоема? Напечатанное слово "озеро" предоставляет вам полный простор для воображения. В кино же, на экране, конкретное озеро, воображать не нужно и нет возможности. Но иногда недомолвки полезны художнику. Литератор имеет возможность переложить на плечи читателя значительную долю своего труда. Поручить: "Вообразите себе!" В сказке часто говорится: "Принцесса была красавица писаная, ни в сказке сказать, ни пером описать". И слушатель по своему вкусу волен представить себе красивую блондинку или красивую брюнетку. Режиссер же вынужден привести на экран конкретную артистку, уверять, что это и есть Елена Прекрасная, красивейшая женщина мира, из-за которой шла война десять лет. А зрителю его соседка, может быть, кажется красивее. В книге возможно написать: "Существа, населяющие планету. ABC, совсем не похожи на людей, но их огромные глаза и извивающиеся тела прелестны по-своему". Режиссер будет ломать голову, как это изобразить лупоглазое змеевидное существо по-своему прелестным. Увы, для человека идеал красоты - человек, все отклоняющееся от нормы кажется нам смешным, страшным или противным. Короче: литература имеет возможность задать читателю оценку и поручить ему вообразить себе. Невыразительность слова бывает полезна и там, где нужно описывать очень много. Например, при описании будущего автор имеет возможность опустить все несущественные для него детали, поручить читателю кормить, одевать и причесывать героев как угодно. Более того, даже если автор добросовестно повествовал о деталях, читатель все равно забудет о них. Нужно специально останавливать внимание на покрое платья, форме скул, содержимом тарелок, делать их "стреляющими ружьями", вводить тарелки в сюжет, чтобы читатель обратил на них внимание. Ружей нестреляющих читатель вообще не замечает, и в фантастике такие ружья можете даже и не вешать на стену. На экране же все на виду: главное и третьестепенное. Деталей множество, и может случиться, что какая-нибудь, совсем маловажная, испортит все впечатление. Так получается в американском фильме "Конг", когда чудовищная обезьяна в смертельной схватке с ящером прижимает локти к бокам, принимая лозу боксера. Боксирующая горилла - это комично, а совсем не страшно. И пропадает доверие, когда в нашем фильме "Планета бурь" кровожадный цветок, не сумевший сожрать космонавта, закрывается толчками, - мы замечаем подергивание негнущихся деревянных лепестков. Явный макет! А ведь так напрашивалось грамотное решение: Венера окутана облаками, снимай все события в дымке, в тумане, все станет неопределенным, таинственным, жутковатым, как лес в сумерки. Пожалуй, можно уже делать вывод. Чем больше второстепенных фантастических деталей, тем больше шансов выдать декорацию. Для кинофантастики предпочтительнее декорация естественная: земная, сегодняшняя. Марсианина на Земле изобразить легче, чем человека на Марсе. Еще легче - фантастические события с людьми на Земле. Фантастику космическую и фантастику о будущем снимать куда труднее. Но "труднее" не означает невозможно. Значит только, что есть добавочные трудности, о которых надо подумать заранее. Уже не впервые кинематографисты преодолевают излишнюю разговорчивость экрана, не раз уже стояла перед ними задача показать красавицу писаную, ужас, душу леденящий, препятствие непреодолимое. Иногда удавалось сделать это с помощью тактичного умолчания. Можно вообще не демонстрировать красавицу или чудовище, изобразить только впечатление окружающих, их эмоции навязать зрителю. Удачно сделано это в обильном неудачам? фильме "Планета бурь". Один из героев, самый юный, мечтает встретить на Венере разумных жителей и прекрасных жительниц. Эта мечта осуществляется. Но венерианка так и не показана. Мы слышим только ее голос - мелодичный, странно напряженный, видим колеблющееся отражение на воде. Зрителю самому предоставляется возможность вообразить нечто чуждое, но прекрасное. То же в американском фильме "Борьба миров" (по Уэллсу). Марсиане почти не показаны нам. Только один раз мелькает на заднем плане не очень попятная тощая фигура, да в финале мы видим руку умирающего марсианина. Зримого образа нет, но нужное впечатление достигается. Если бы марсиане разгуливали по экрану, наше отношение к ним зависело бы от их внешности. К человекообразному благообразному марсианину зритель мог бы проникнуться неожиданной симпатией. Пришельцы уродливые вызывали бы не только страх, по и гадливое презрение, а может быть, и смех. Марсиане в фильме невидимы, и они становятся просто обобщенным воплощением зла, более абстрактного, чем дьявол. Как будто нарочно, чтобы продемонстрировать альтернативу, японцы испробовали противоположный прием в своем фильме "Годзилла". Годзилла, это подводное чудовище, разбуженное атомной радиацией, - тоже символ зла, но воплощенный в зримый образ. В начале фильма мы не видим годзиллу: в ночной тьме кто-то топит корабли, вздымает волны, слизывающие деревни. Это будоражит воображение; холодок идет по спине у зрителя. Но потом нам показывают ямы-следы, потом длиннющий хвост, потом и самого зверя. И сразу налет разочарования: "Да это динозавр всего лишь!" Он велик, страшен, противен, но масштаб опасности дан, и мы понимаем, что артиллерия справится с этим чудищем без труда. Далее сообщается, что динозавр огнедышащий ("Ну, это уж сказка!"), он ходит по городу, фукает огнем из ноздрей, поджигает дома ("Символика, что ли?"). Снаряды его почему-то не берут, танки против него бессильны. А когда годзилла уходит в море, отмахиваясь лапами от истребителей, как от мух, в зале раздается смех. Так конкретизированный образ создает масштаб зла, а преувеличения, не соответствующие этому масштабу, убивают страх окончательно. И зарубежная фантастика далеко не сразу и не везде постигла искусство умалчивания. В 30-х годах американцы выпустили суперменский фильм "Марс атакует Землю". Марсиане там люди как люди, только одеты посмешнее. Королева Марса - обыкновенная довольно хорошенькая женщина, кокетливая и любопытная. Ловко выхватив пистолет, супермен Флэйш Гордон заставляет марсиан капитулировать, словно шайку гангстеров, и в два счета спасает нашу планету. В общем, эта кустарная атака Марса не может напугать. Невидимые марсиане из "Борьбы миров" куда страшнее. И когда их летающие блюдца невредимыми выплывают из атомного гриба, это не вызывает сопротивления у зрителя. Техника победила технику, инопланетная - нашу. Вполне естественно. Как победила - не сказано. Но мы же не все знаем на свете. Однако сыграть на умалчивании можно лишь там, где фантастическое происходит в земной обстановке. Когда же изображается космос или далекое будущее, там фантастичны все декорации, все детали. Как примирить с ними зрителя? Один из возможных путей: коллективное создание образа будущего. Допустим, в одном из фильмов найдена одежда, в другом - мебель, в третьем - жилище будущего. Все эти находки переносятся в четвертый фильм. Встречая знакомые детали, зритель легче войдет в воображаемый мир. Или не войдет? Воспримет как надоедливый штамп? Как, по-вашему? Другой путь: отказ от подробной натуралистической детали, декорация заведомо условная, даже рисованная, даже плакатная. Внимание же концентрируется только на действующих лицах. Будет резать глаза такое сочетание кино с театром? Но ведь смотрим же мы в театре "Кавказский меловой круг" Б. Брехта, где лимонная роща изображена одним лимоном на палочке. Вероятно, призыв к новым условностям шокирует в первую минуту, однако ни одно искусство не обходится без условностей. В театре свои (занавес, комната с тремя стенами, зал, наполненный зрителями, и артисты, этих зрителей не замечающие), в кино свои условности - экран, музыка, трехметровые ноги и гигантские лица крупным планом. Помню, как поразила меня при первом знакомстве искусственность кукольного театра. "Как воспринимать всерьез эти карикатурные разговаривающие игрушки?" Но уже через десять минут я приспособился к ним, следил за сутью пьесы. Может быть, и для фантастики, не для всякой, только для неземной и дальней, надо создавать свою систему условностей. И как не вспомнить, что первые фантастические фильмы Мельеса решались с театральными декорациями. И сцены на Марсе в нашей "Аэлите" ставились с геометрическими странными декорациями. Критика 20-х годов осуждала их, видела в них подражание левым театрам того времени. По сейчас стиль тех театров забылся, а необычность осталась. Так оно и должно быть, чтобы Марс выглядел необычно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Карта страны фантазий - Георгий Гуревич бесплатно.
Похожие на Карта страны фантазий - Георгий Гуревич книги
- В зените. Научно-фантастический роман - Георгий Гуревич - Научная Фантастика
- Населенный воображением - Георгий Гуревич - Научная Фантастика
- В зените [Приглашение в зенит] - Георгий Гуревич - Научная Фантастика
- Игра в Ничего не выйдет - Георгий Гуревич - Научная Фантастика
- Борьба с подземной непогодой [Подземная непогода] - Георгий Гуревич - Научная Фантастика
- Тайна двух океанов - Григорий Адамов - Научная Фантастика
- Земля лишних. Том 1 - Андрей Круз - Научная Фантастика
- Чужое оружие - Дмитрий Градинар - Научная Фантастика
- «Если», 1998 № 05 - Журнал «Если» - Научная Фантастика
- Четвертый ледниковый период (сборник) - Абэ Кобо - Научная Фантастика