мое время сделать что-то для себя. Мне не нужно было беспокоиться о прошлом, о том, что мой отец потерял сознание на гребаном диване, или о том, смогу ли я поесть, когда вернусь домой. Теперь у меня кое-что было. Что-то, за что стоит бороться.
В последующие месяцы я приходил домой еле живой, окровавленный и весь в синяках. Я много менял позиции, тренер пытался найти мое место. Вратарь - отстой, это все равно что постоянно находиться перед расстрелом командой. Шайбы летят на тебя со скоростью девяносто миль в час? Нет, блядь, спасибо.
Мои руки были приличными, но недостаточно хороши, чтобы быть нападающим. У меня была отличная зрительно-моторная координация поэтому, когда я начал в защите, это было все равно, что войти в дом и знать, что он мой. Всю агрессию, боль и трудности, которые у меня были, я использовал там. Я был человеком за кулисами, создателем игры, помогающим моей команде добиться успеха.
В течение моего первого года игры я был постоянной боксерской грушей. Не только потому, что я только начинал, но и потому, что я все еще учился в средней школе, а у них не было команды. Так что я тренировался с университетской командой, ходил на игры, работал разносчиком воды до первого курса.
Моя первая игра была как первая доза героина, и я стал зависимым.
Я тренировался, становясь лучше с каждым днем, иногда дважды в день. Хоккей был моим способом отгородиться от всего. Единственное, что заставляло меня двигаться в моей жизни.
Ну, кроме Тренера.
Когда он понял, насколько я предан этому виду спорта, он начал забирать меня из дома, чтобы мне не приходилось каждое утро ходить пешком. Сначала я заупрямился и отказался. Я не хотел ничьей гребаной помощи. Полагаясь на людей, ты становишься слабым.
Но постепенно я ослабил бдительность. Как побитую собаку, он медленно вытащил меня из темноты. Мы начали завтракать, затем поужинали у него дома, а теперь? Тренер - это отец, которого я всегда хотел, а его жена Аннализа была ангелом.
Мой отец, Роберт, был алкоголиком. Виски было его пороком, и он был рабом этой бутылки. Дерьмово это говорить, но я почти хочу, чтобы он был жестоким. Тогда он, по крайней мере, посмотрел бы на меня, признал, что я был там, блядь, вместо того, чтобы оставаться таким пьяным, что даже не знал, что у него больше есть сын.
После того, как мы потеряли мою мать, Кэролайн, мой отец превратился в оболочку того, кем он был раньше. Отец, который брал меня на рыбалку, играл со мной в бейсбол, готовил со мной на гриле, учил меня шахматам, ушел. На его месте был опустошенный человек, который чувствовал, что потерял половину себя.
Мой папа часто говорил, что у моей мамы внутри была какая-то притягательная искра. Ты не мог не смотреть с благоговением на то, какой она была, и он должен был обладать ею. Она была причиной, по которой он верил в магию, в любовь, в счастье.
Я видел, как мой отец всегда придерживал для нее дверь, а когда она злилась, он никогда не забывал принести домой цветы. Она заставляла его танцевать, когда у него был тяжелый день на работе, и никогда не переставала заставлять его улыбаться, когда тяжесть мира становилась немного непосильной.
Но никто не совершенен. Я научился этому на собственном горьком опыте.
Я всегда знал, что моя мама больна, просто не так, как большинство людей. У нее в голове были "демоны". По словам папы, они не давали ей спать по ночам. Депрессия - это сука. Это то, что питает всю накопленную вами энергию и заменяет ее грустью. Она работает изнутри, так что к тому времени, когда вы обнаружите, что она есть, вероятно, будет уже слишком поздно. В ней нет милосердия и нет предубеждения.
Папа знал, что она боролась с этим, но когда она забеременела, у нее был другой вид счастья, сияние, сказал он. Она была счастлива, улыбалась. Они были великолепны в течение первых семи лет моей жизни. Меня баловали, лелеяли, бесконечно любили. Ребенок и мечтать не мог о лучших родителях.
Пока однажды мама просто не перестала быть счастливой.
После ее инцидента папа потерял себя и едва мог дышать в мою сторону. В основном потому, что у меня были глаза моей матери. Те же самые синие, которые умерли вместе с ней, были теми, которые я буду носить всю оставшуюся жизнь. Я был постоянным напоминанием обо всем, что он потерял.
Частичка меня умерла вместе с ней в тот день. Частичка, которая верила в волшебство, счастливый конец, любовь и всю эту чушь. Я бы никогда этого не вернул.
Я не могу избежать всей прошлой боли, вреда, которые причинили мне мои отец и мать, в моей повседневной жизни. Тем не менее, я могу сделать это в те часы, когда нахожусь на льду. Это время, когда я чувствую себя свободным. Это когда боль не определяет меня. Я не тот ребенок, который потерял свою мать из-за самоубийства, ребенок с небрежным отцом. За эти часы на льду я могу сделать все, что угодно, быть кем угодно.
Хоккей для меня - это не просто спорт. Это спасло мне жизнь. Это все еще спасает мне жизнь.
Я быстро набираю ответ, посылаю привет и засовываю телефон в задний карман. Я набрасываю на плечи голубую рубашку вместе с толстовкой, провожу рукой по слегка влажным волосам и направляюсь к катку, чтобы посмотреть, как Валор заканчивает.
Холодный воздух ударяет мне в лицо, когда я выхожу из раздевалки. Я слышу, как Валор катается на коньках, прежде чем вижу ее. Она скользит, дрейфует по льду. Она такая плавная, что ее можно услышать за много миль. Она будет одной из величайших. Та, о ком люди будут говорить годами после ее смерти, маленькие девочки захотят вырасти и быть ею. Она единственная в своем роде, ее движения, общение, видение. Она была рождена, чтобы играть, создана для того, чтобы быть там.
В чем подвох? Сейчас ей всего пятнадцать. Представьте себе, какой она будет, когда закончит колледж.
Чертовски неудержимой.
Я засовываю руки в карманы, наблюдая через стекло, как она тренируется. Двенадцать шайб выстраиваются вертикально в центре льда. Все они находятся примерно в десяти дюймах друг от друга. Валор начинает с одного конца и прокладывает свой путь, создавая S-образную форму движения, как можно быстрее. Как только она забрасывает последнюю шайбу, она поворачивает к воротам, обводит Риггс и наносит удар кистью, отправляя шайбу в сетку.
Она собирается сделать еще один оборот, когда мой телефон снова жужжит. Я ожидал сообщение от тренера Финнегана, а не голую фотографию грудастой брюнетки, чье имя я не помню.
Ее имя указано в моем телефоне как Банни. Так что это означает одно из двух. Либо она трахается как кролик, что
