Статья IV. Когда настоящий договор войдет в силу, Россия предпримет необходимые шаги, чтобы осведомить о его содержании Францию и пригласить её как союзника подписаться под ним.
Подписано: Николай. Вилъгелъм".
Опубликование в августе 1917 г. секретного договора в Бьерке вызвало величайшее возбуждение во Франции и Англии. Пресса обеих стран склонна была квалифицировать это как акт враждебный, даже как измену со стороны царя его союзнику Франции. Хотя эта интерпретация и не соответствует ни действительному смыслу договора, ни той обстановке, в которой он был подписан, тем не менее, такое толкование было уже предопределено статьей одного русского журналиста, которая появилась за неделю до опубликования секретных документов, найденных в Царском Селе. В этой статье он делает некоторые разоблачения, которые были сообщены ему по тому же самому поводу графом Витте, личным другом которого он себя называет.
Вот в каких выражениях граф Витте, по словам вышеуказанного журналиста, сообщил ему эти сведения, полученные графом за время его государственной деятельности:
"За несколько дней до вступления моего на пост председателя Совета Министров министр иностранных дел известил меня, что он желает сообщить мне о деле чрезвычайной государственной важности. Тогда же я узнал от него о существовании договора относительно оборонительного и наступательного союза, заключенного двумя императорами. Я был удивлен и подавлен, ознакомившись с этими секретными документами, которые я рассматривал как полное противоречие с правилами политической этики, честности и допустимых форм поведения. Против какой страны был направлен этот союз? Кто контрассигнировал договор? Против кого? Несомненно против Франции, которая всегда являлась предметом нападок со стороны Вильгельма. Против той самой Франции, народ которой заключил с нами союз в целях соблюдения своей безопасности".
Это заявление графа Витте, если оно действительно было сделано в тех выражениях, которые были приведены выше, не только является неточным, но и содержит утверждения, которые можно рассматривать как совершенно ложные. Как будет указано позже, граф Витте узнал о договоре в Бьерке не в то"время, когда он был назначен на пост председателя Совета Министров в октябре 1905 года, но за три месяца до этого, после того как он вернулся из Америки, в месяце. Это может быть отнесено за счет дефектов памяти автора указанной статьи, но то, что несомненно исходило от графа Витте, – это утверждение, что договор в Бьерке являлся оборонительным и наступательным договором, направленным против Франции, союзника России.
То же самое утверждение появилось вновь в книге, написанной английским публицистом д-ром Диллоном и озаглавленной "Россия в упадке", которая была издана в 1918 году и сообщала те факты, которые были лично переданы графом Витте автору, пользовавшемуся, как известно, его полным доверием.
Д-р Диллон, который, несомненно, знал ошибочность утверждений друга, сравнив их с текстом договора, постарался избегнуть этих слишком очевидных противоречий путем объяснения, что память графа Витте не всегда была отчётлива в последние годы его жизни и что он протестовал против опасности, которая обозначилась ввиду столь враждебной позиции по отношению к Франции.
К сожалению, я должен сказать, что истинная подоплека всего этого заключалась не в слабости памяти графа Витте. Он неправильно излагал факты.
После того как русское революционное правительство опубликовало секретные документы, я должен взять на себя труд, поскольку это представляется возможным, исправить неправильное толкование договора в сообщении Ф. Иенсена, издателя газеты "Le Temps", интервью которого со мной было опубликовано в конце сентября 1917 года. Узнав о том, что происходило в Бьерке, и, будучи вполне осведомлен о содержании договора и телеграмм, которыми обменивались императоры, по должности министра иностранных дел я считал моим прямым долгом исправить неверную версию.
Совершенно необходимо прежде всего вспомнить те события, под влиянием которых находился царь во время встречи с германским императором, и попытаться воспроизвести его состояние духа во время этого свидания.
Незадолго до этой знаменитой встречи царь узнал о неудачах своей армии в борьбе с японцами в Маньчжурии; его флот под командованием адмирала Рожественского был разбит под Цусимой; революционное движение прокатилось по всей России, самодержавной власти царя угрожали широкие народные массы, которые требовали участия нации в управлении страной. Всё это с глазах императора Николая являлось последствием войны с Японией, с державой, которая никогда не осмелилась бы провоцировать на войну Россию и тем более никогда бы не имела ни малейшего шанса оказаться победоносной на бранном поле, как только с помощью Англии, этого извечного врага, который становился на пути России повсюду, в Европе и в Азии. Разве удивительно, что в таких условиях кайзеру было нетрудно убедить русского императора принять его план континентальной коалиции против Англии и сделать из него посредника для привлечения в эту коалицию и Франции? Время и место были удачно выбраны кайзером, чтобы победить сомнения своего кузена, который оказался одиноким в Бьерке, беспомощным, можно сказать, перед атакой гостя, получившего в конце своего трёхдневного пребывания полное преобладание над волей своего хозяина.
Мне рассказывал сам царь, что договор был подписан за несколько минут до отъезда императора Вильгельма, после завтрака, который состоялся на борту "Гогенцоллерна". Некоторые писатели оказались способными инсинуировать, что количество и качество вин послужило в некоторой степени причиной согласия императора Николая, – вульгарное утверждение, которое легко могло бы быть устранено, если бы кто-нибудь из них имел случай, как это бывало со мной, часто присутствовать на подобных завтраках.
Когда оба императора, оставшись одни, дали свои подписи в конце текста, который предварительно был подготовлен кайзером, последний настаивал, чтобы договор был контрассигнован. Он пригласил с собой в путешествие чиновника высокого ранга из Министерства иностранных дел фон Чиршки, который впоследствии сделался статс-секретарем этого министерства и подпись которого должна была контрассигновать подпись его шефа. Ввиду того что в царской свите не было никого, равного по рангу и по осведомленности этому чиновнику, германский император настоял призвать адмирала Бирилева, русского морского министра, который присутствовал на борту "Полярной Звезды" в качестве гостя. Старый моряк, совершенно не осведомленный в вопросах внешней политики, был призван в последний момент и без колебаний приложил свою руку к документу, о содержании которого он не мог даже догадываться; действительно, одно из лиц царской свиты рассказывало мне, что в то время, когда адмирал Бирилев подписывал своё имя в конце страницы, верхнюю её часть царь закрывал рукой. Когда впоследствии адмирал Бирилев был спрошен об этом графом Ламздорфом, он заявил, что если бы он оказался снова в том же положении, он сделал бы то же самое, считая своим долгом как морской офицер повиноваться беспрекословно своему государю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
