– О! Прекрасно. Тем не менее, надеюсь, тебе понравилось быть Роверандомом. Тебе непременно должно было это понравиться[10]. Впрочем, теперь ты снова можешь быть просто Ровером, если ты этого действительно хочешь. И, конечно, ты можешь отправляться домой и играть там своим желтым мячиком, и спать на креслах, когда представится случай, и сидеть на коленях, и вообще быть респектабельной маленькой пустолайкой.
– А как же мальчик? – спросил Ровер.
– Но я думал, ты сбежал от него, дурачок, аж на Луну, – промолвил Псаматос, делая вид, что удивлен и раздосадован, однако в одном из его знающих глаз мелькнул веселый огонек. – Я сказал: домой, и я имел в виду твой дом. Не заикайся и не возражай!
Бедный Ровер заикался, потому что пытался выговорить очень вежливое «мистер П-саматос». На это ему понадобилось некоторое время.
– П-п-пожалуйста, мистер П-п-псаматос, – наконец произнес он как можно более проникновенно, – п-п-пожалуйста, п-простите, но я снова с ним встретился, и я больше не стану убегать, и потом, ведь я действительно принадлежу ему, разве не так? П-поэтому я просто обязан вернуться к нему!
– Чушь и ерунда! Разумеется, ты не обязан и не вернешься! Ты принадлежишь той старой даме, что первой купила тебя, и вернуться должен к ней. Если бы ты знал Закон, глупая ты собачонка, тебе было бы известно, что краденое или заколдованное покупать нельзя. Мать мальчика потратила на тебя шесть пенсов, вот и все. Да и вообще, что значит какая-то встреча во сне? – заметил Псаматос, лукаво подмигнув Роверу.
– Я думал, некоторые из снов Человека-на-Луне оборачиваются правдой, – сказал маленький Ровер очень печально.
– О! Неужели? Ну, это дело Человека-на-Луне. Мое же дело – вернуть тебе прежнюю величину и отправить назад по месту принадлежности. Артаксеркс отбыл в иные сферы своего применения, так что его можно в расчет не брать. Подойди-ка сюда!
Он немного придержал Ровера, плавно провел своей жирной ручкой около его головы и – ну-ка, быстро!
Никаких изменений не произошло…
Он повторил все сначала – и снова никаких изменений…
Тут Псаматос выскочил из песка, и Ровер впервые увидел, что у него ноги, как у кролика. И он начал топать, и кататься, и поддавать ногой песок в воздух, и крушить морские раковины, и фыркать, как рассерженный морж…
И все-таки ничего не произошло!
– Что натворил волшебник водорослевый, чтоб ему волдырями с бородавками покрыться! – выругался он.
– Что натворил персидский сниматель слив и сливок, чтоб ему в банку с повидлом влипнуть!{58} – заорал он и продолжал орать, пока не устал.
Затем он сел.
– Ну и ну! – произнес он в конце концов, когда немного поостыл. – Век живи – век учись. Но Артаксеркс!.. Это нечто особенное. Кто бы мог подумать, что он будет помнить о тебе среди всех своих свадебных восторгов и потратит свое самое сильное заклятье – на кого?! – на собаку, перед самым своим медовым месяцем! Как будто его первого заклинания было недостаточно, чтобы шкуру спустить с несчастного глупого щенка!.. Ну, ладно. Во всяком случае, я избавлен от необходимости выдумывать, что делать, – продолжил Псаматос. – Возможно только одно. Тебе придется отыскать его и попросить у него прощенья.
Но, даю слово, я ему это попомню! Я буду помнить до тех пор, пока море не станет вдвое солонее и вполовину суше.
А пока вы, оба! Отправляйтесь-ка погулять и приходите через полчасика, когда у меня настроение улучшится.
Мью и Ровер двинулись вдоль берега по направлению к обрыву. Мью летел медленно, а Ровер печально трусил вслед за ним.
Они подошли к дому, в котором жили отец с матерью и три мальчика. Ровер даже в ворота зашел и сел на клумбе под окном своего мальчика. Было еще очень рано, но он все равно залаял и лаял, лаял безнадежно… Дети либо крепко спали, либо их не было в доме, потому что к окну никто не подошел. Во всяком случае, так думал Ровер. Он забыл, что в этом мире все совсем не так, как в саду с обратной стороны Луны, и что заклятье Артаксеркса все еще лежит на его величине и, следовательно, на громкости его лая.
Спустя некоторое время Мью медленно и скорбно понес его обратно к бухте.
Здесь его ждал совершенно неожиданный сюрприз: Псаматос разговаривал с китом! Это был Юин – старейший из всех Верных Китов{59}. Со своей гигантской, возвышающейся над глубокой заводью головой Юин показался крошечному Роверу целой горой.
– Извиняюсь, но я не мог раздобыть немедленно что-нибудь поменьше, – промолвил Псаматос. – Но он очень удобный.
– Входи! – сказал кит.
– Пока! Входи! – сказала чайка.
– Входи! – сказал Псаматос. – И быстро! Только не вздумай кусаться или царапаться изнутри: Юин может закашляться, и у тебя будут проблемы.
Это было почти так же жутко, как тогда, когда ему велели прыгать в дыру в подвале Человека-на-Луне. Ровер попятился. И тогда Мью и Псаматос впихнули его вовнутрь.
Да-да, они запихнули его безо всяких церемоний, и китовьи челюсти с треском захлопнулись.
Внутри царила поистине непроницаемая тьма и пахло рыбой. Ровер сидел и дрожал. И пока он сидел, не смея даже почесать ухо, он слышал – или думал, что слышит, – как плюхает по воде китовый хвост. И он чувствовал – или думал, что чувствует, – как кит все глубже и глубже погружается, направляясь ко дну Глубокого Синего Моря.
Тем не менее, когда кит остановился и вновь широко разинул пасть (очень довольный, что может наконец-то сделать это, – потому что киты предпочитают плавать с широко раскрытой, наподобие трала, пастью, в которую сама в изрядном количестве заплывает пища; однако Юин был очень внимательным млекопитающим) и Ровер выскользнул наружу, там было глубоко, неизмеримо глубоко, однако совсем не сине. Откуда-то лился зеленоватый свет. Ровер обнаружил, что стоит на тропе из белого песка, извивающейся среди смутно видимого фантастического леса.
– Ступай прямо! Тебе не придется идти долго, – произнес Юин.
Ровер пошел прямо, насколько позволяла тропа, и вскоре увидел перед собой ворота величественного дворца, сделанного, казалось, из розового и белого камня и сиявшего бледным, пронизывающим стены светом. В окнах ослепительно сверкали зеленые и голубые огни. Стены со всех сторон окружали громадные морские деревья, даже еще более высокие, нежели дворцовые купола, которые, мерцая в темной воде, вздымались на необозримую высоту.
Огромные каучуковые стволы деревьев изгибались и колыхались, словно стебли травы, и в тени их бесконечных ветвей гнездились рыбки, наподобие птиц, – золотые, серебряные, красные, синие, фосфоресцентные… Правда, рыбы не пели. Но зато пели русалки во дворце.
Как они пели!
И все морские волшебные существа пели хором, и музыка плыла из окон, а сотни обитателей моря играли на трубах, дудках и морских раковинах.
Из темноты под деревьями ухмылялись, глядя на Ровера, морские гоблины, и он изо всех сил старался побыстрее проскользнуть мимо них: глубоко под водой лапы его стали неповоротливыми и грузными.
Почему он не утонул?
Я не знаю. Хотя предполагаю, что об этом позаботился Псаматос Псаматидес (а он знает о море гораздо – о да, гораздо больше, нежели большинство людей может даже представить себе; и это несмотря на то, что он никогда не погружал в него даже мизинца), пока Ровер и Мью гуляли, а он сидел, остывал и обдумывал новый план.
Как бы там ни было, Ровер не утонул. Но еще прежде чем добраться до входа, он уже почти желал очутиться в любом другом месте – пусть даже в сырых внутренностях кита. Потому что из пурпурных кустов высовывались такие причудливые формы и личины, что он чувствовал себя перед ними совершенно беззащитным.
Но вот наконец он очутился около огромной двери, а вернее, золотой, обрамленной кораллами арки с вделанной в нее дверью из цельной гигантской жемчужины, крепившейся на акульих зубах. Дверным молотком служило громадное кольцо, инкрустированное белыми полипами, выпустившими наружу маленькие красные щупальца. Впрочем, Ровер все равно не мог достать до него да и никоим образом не смог бы его сдвинуть. Поэтому он залаял.
К его удивлению, лай прозвучал довольно громко. Как только он пролаял трижды, музыка во дворце стихла и дверь открылась.
И кто бы, вы думали, открыл ее? Артаксеркс собственной персоной, одетый в нечто бархатное, сливового цвета, и в зеленые шелковые брюки. И у него все еще была во рту большая трубка. Вот только выпускала она не табачный дым, а красивые радужные пузыри. Однако шляпы на нем не было.
– Aгa, – сказал он. – Итак, ты вернулся. Я так и думал, что тебя скоро утомит этот старый Псаматос.
Ох, как же он фыркнул это преувеличенное «П»!
– Он же ни на что не способен! Ну, и зачем же ты пожаловал сюда? У нас тут вечеринка, а ты прервал музыку.
– Пожалуйста, мистер Артарксекс… То есть я имею в виду Артерксакс… – начал было Ровер, очень волнуясь и стараясь быть чрезвычайно вежливым.
