- Тетенька, миленькая, - едва не плача, выговорила девочка, - да я когда скажете. Я же разве когда отказывалась? Это же вы сами: рано да рано...
- Конечно, - сварливо сказала тетенька. - Замнут тебя в полдня. Ведь в чем душа держится... кормлю, кормлю - за что кормлю? Меня уж соседки и то спрашивают: дура, спрашивают, ну за что ты ее кормишь? Ведь половину отдаю, честь по чести. Чего не растешь, глистуся? - почти нежно спросила она.
- Я не знаю...
- Видно, уж на роду мне, - пробормотала тетенька, лихорадочно двигая челюстями. - Мальца сбагрила, так тебя дьяволы на меня вынесли...
Мотая головой, она аккуратно выплюнула резинку в бумажку и, завернув, положила на прежнее место. Пальцем сделала девочке повелительный знак - та нагнулась, - широко открыв рот, дохнула ей прямо в лицо.
- Не воняет?
- Душисто... - ответила девочка.
- Брысь теперь!
Девочка юркнула за обшарпанную, покосившуюся ширму. Она не боялась тетеньку и не обижалась на нее. Она помнила, как недавно один из пришедших - пожилой, перхотливый стражник, - запутавшись в своих ремнях и застежках, буркнул: "Встала бы да помогла, колода! За что мы вас кормим?" И хотя именно он уплатил тетеньке этой самой, очень полезной для дела жевательной резинкой, девочка понимала, как горько бывает тетеньке порой и как ей необходим кто-то младший и подчиненный.
- Тетенька, - только и спросила она из-за ширмы, - а правда нас завтра уведут, где хорошо?
- Молчи, дура! - в панике закричала тетенька. - Молчи, чего не понимаешь! Кто глупости слушает да повторяет где ни попадя, тех всех стражники заберут! Вот уж будет тебе хорошо!
Девочка съежилась и застыла, приникнув к щелке, в то время как тетенька, пробормотав: "Все пойдут - так и мы пойдем..." и умостившись на трубно екающей кровати, нажала кнопку, - в холле, освещенном прерывистым светом жужжащей газосветной трубки, мигнула груша лампочки над дверью. Дверь начала открываться, а девочка вдруг почувствовала, что больше не в силах ни смотреть, ни слушать; к горлу у нее подкатило, руки дернулись к лицу, чтобы намертво захлопнуть глаза, а если удастся, и уши, - и замерли на полпути, потому что в комнату, одетый лишь в пыльную - рубашку? тунику? тряпку? - спокойно вошел мальчик.
С разинутым ртом тетенька приподнялась на локте. Потом, захлопав другой рукой по столику и не сводя с гостя остекленевшего взгляда, машинально нащупала и перевернула песочные часы - подставка громко цокнула в тишине, и, казалось, стало слышно, как течет песок.
Девочка забыла дышать.
- Ты... - выдавила тетенька, - ты... ко мне?
- К тебе.
Она прерывисто села, сбросила ноги на пол - протяжно закричали пружины. Одернула подол рубахи, непроизвольно попытавшись прикрыть тошнотворные колени.
- З-зачем?
Мальчик молчал, холодно глядя ей в лицо. Щеки ее вдруг стали пунцовыми.
- Господи, да что я!.. Миленький... иди, ну... не бойся...
- Ты меня не помнишь? - не трогаясь с места, спросил мальчик.
- Помню, - упавшим голосом сказала тетенька и нервно собрала у горла воротник. - Только я тогда знать не знала, что ты такой... - Совсем робко, тихонько спросила: - А... а правду говорят, будто от тебя... детки могут...
- Не знаю.
- От этих-то от всех грязь только одна... А?
- Ты хотела бы ребенка?
Напряжение вдруг спало. Тетенька поникла и кивнула почти равнодушно.
- Он был бы тебе благодарен?
- За что?
- За себя.
- Нас рожали - не спрашивали, - огрызнулась она. Потом мечтательно проговорила: - Я б его баюкала...
Мальчик демонстративно обвел комнату взглядом, спросил хлестко, как выстрелил:
- Здесь?
Она набычилась. Злобно выкрикнула:
- Ты зачем пришел? Ты мучить меня пришел? Вали отсюдова!
- Разве у тебя не было детей?
Она смотрела непримиримо.
- А я?
Она не сразу поняла. Потом вцепилась себе в голову, топорща жидкие волосы, так скрупулезно уложенные только что.
- Нет!! - дико закричала она. - Не я тебя рожала, не я!! Да что же это... Ой, мамоньки! Ведь прознают во внутренних делах - распотрошат, как есть живьем распотрошат - как, мол, я тебя выродила такого... Не я!! Не я! - отчаянный крик бился в тесные стены. - Нас на второй день, кто уцелел, сюда свозили - колесо лопнуло, шофер менять стал. А тут из рощи ты выполз - обгорелый, чокнутый, взрыв там был какой-то... Ну, я тебя взяла да вечером профессоровой жене отдала - ихний-то сыночек погиб... Из рощи приполз!! Поняли?! - неизвестно к кому обращаясь, выкрикнула она - и затихла, кулаками растирая слезы.
Мальчик бесстрастно наблюдал.
- Жаль, - сказал он затем и повернулся уйти. Но тут девочка гневной молнией метнулась к нему, с грохотом уронив ширму; ввинтился в уши тетенькин вопль: "Не тронь, заразишься!", и девочка с неожиданной силой дернула Мутанта за локоть, снова повернув к себе.
- Ты зачем? - угрожающе спросила она. - К нам же никто не придет, если узнают, что ты с нами знался! Ты кто? Тебе чего? Ты злой?!
Стало тихо.
- Здесь не получается быть ни злым, ни добрым, - наконец произнес мальчик, холодно глядя в ее громадные раскаленные глаза. - Только тупым.
- Не ври! Тетенька добрая! Она меня приютила, кормит, поит, заботится! Я ее люблю! А тупые не любят!
- Любят, - сказал мальчик. - Только - тупо.
Девочка вдруг растерялась.
- Да? - обезоруженно переспросила она.
Мальчик не двигался.
- Ты умный? - спросила она почти опасливо.
Он чуть улыбнулся ледяной, презрительной улыбкой.
Под гортанные колокола пружин тетенька вдруг повернулась к стене всхлипывая, что-то жалко бормоча и причитая, уткнулась в подушку. Мальчик молчал, его узкое лицо было неподвижно как маска.
- Ты нас правда завтра уведешь? - едва слышно спросила девочка. Он молчал. - Ты забыл все, да? Я знаю, так бывает, это просто болезнь, робко попыталась она его ободрить. - Это называется ам... ам... - с беспомощной злостью выдохнула воздух носом. - Забыла. Учитель знает. Учитель самый умный.
Мальчик молчал, по-прежнему глядя на нее так, словно она была насекомым. Она отступила на шажок.
- Ты послушай его, - упавшим голосом посоветовала она. - В три часа. Он тебе все-все объяснит.
Мальчик молчал. Она поколебалась и снова спросила:
- Ты злой?
Он повернулся и ушел.
...Глаза учителя горели безумным огнем. Изо рта брызгала слюна, когда он, выбрасывая вверх иссохшие желтые руки так, что широкие рукава валились на плечи, кричал:
- Мерзость, мерзость, мерзость! Стекла у людей вместо глаз, камни вместо сердец, лишайник вместо душ! И господь расколол стекла, расплавил камни, истолок лишайник! Радуйтесь! Радуйтесь! Радуйтесь!
- Радуемся! Радуемся! Радуемся! - нестройно, но громко, с подъемом скандировал класс - два десятка детей, теряющихся в сумраке рядом с ярко высвеченной фигурой на кафедре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
