я махнул в сторону привинченной к полу табуретки: — Рассказывай, как ты до жизни в теплотрассе докатился?
БОМЖ сел на табурет и с тоской посмотрел в сторону прямоугольника окна под потолком, откуда бил золотистый луч зимнего солнца. Руки его, с толстыми, черными от застаревших обморожений пальцами, не находили себе место, беспорядочно перемещаясь по тонкой ткани спортивного костюмчика. Опухшее лицо предпенсионера чуть-чуть подергивалось в набегающем периодически, тике, а мутные грязно-голубые глаза смотрели в любое место, кроме меня.
— Что молчишь? Разговаривать все равно тебе со мной придется. У нас с тобой месяц впереди, поэтому молчи-не молчи, разговор будет.
— Я ничего не знаю.
— Не знаешь, как на две тысячи километров переместился и в Городе оказался?
— Не, это я знаю. Я к тетке, в Геленджик ехал, а у меня вещи украли. И деньги. И документы.
— И в каком месяце ты в голод приехал?
— В апреле кажется…
— Какого года апрель был?
— Сейчас какой год?
Когда-то я читал, что определенное количество БОМЖей встречается в любом государстве, при любом режиме и в любой экономической формации. Этот индивидум, уверен, был бы БОМЖом, где бы не родился. Единственное различие, что у нас, в Сибири, он жил в колодце теплотрассы, а в Париже, или Нью-Йорке, Андрей Борисович жил бы под мостом.
— Почему из дома уехал?
— Работы нет, квартиры нет, из родни одна тетка осталась…
— А вот база данных мне говорит, что по месту твоей прописки три человека остались проживать. Судя по всему, твоя мать и две твои младшие сестры…
— Мать на меня заявление написала, что я деньги у нее украл… — несчастный и гонимый, распространяя выхлоп, въевшегося в организм, стеклоочистителя, наконец поднял на меня взгляд, ища сочувствия и понимания.
— И как дело было? — подыграл я Смычку.
— Не брал я ни каких денег.
— Ну и ладно, не брал и не брал. Тем более, что ты не в розыске, значит и заявления никакого не было. Давай лучше поговорим за мясо, которое ты две недели ел…
— Не ел я никакое мясо…
— Правда? А вот твоя подруга рассказала…
И после этого Андрюша замолк. Он просто выключился из разговора, тупо уставившись в потертый линолеум цвета морской волны и молчал. Через двадцать минут в помещение библиотеки стали заглядывать местные сотрудники, ненавязчиво намекая мне, что мое время истекло и у них здесь свои мероприятия.
— Ты, Андрей, не думай, что ты отмолчишься. Ты здесь не один. Кто из вас с подругой первым заговори, тому послабление выйдет, а кто будет молчать… — я с силой хлопнул БОМЖа не прощание по плечу и пошел к дежурному, узнавать насчет Аленки.
— Ее в консультацию женскую повезли, якобы беременная она. — улыбаясь, ответил мне дежурный, посмотрев в журнале учета контингента.
— Связаться с ними можно, когда будут? — ехать лишний раз сюда не хотелось, необходимо было поговорить с женщиной и определится, кто является слабым звеном в этом людоедском тандеме.
— У нас на машине рация третий день не работает. — дежурный, с деланным сочувствием, развел руками.
— В какую консультацию ее повезли?
— На Хазарской улице, это возле…
— Спасибо, я знаю.
На улице, не по-зимнему, грело солнце. Спецназ неизвестной принадлежности, выстроившись «гусеничкой» и, положив руку на плечо впереди стоящему коллеги, готовился в тренировочному взятию двора изолятора временного содержания. Судя по крикам в мегафон незнакомого мне начальства, попытка штурма была уже не первой.
Я сел в «Ниву» и стал разворачиваться. За моей спиной хлопнул взрывпакет, ударили холостые выстрелы в воздух и несколько человек в камуфляже, по лестнице, закрепленной на крыше «УАЗика» — «буханки», стали прыгать через металлические ворота. Ворота распахнулись, открытые изнутри, и «гусеница» зеленых светло-серых человечков ворвалась во двор…
— Да, были, но в больницу на Институте повезли, врач кое-что у пациентки обнаружил…- огорошила меня медицинская сестра в регистратуре женской консультации, и я продолжил погоню за неуловимой БОМЖихой.
Машина из изолятора стояла у входа в приемный покой «женской» больницы, водитель, подложив между головой и рулем форменную шапку, спал сном праведника. Я протянул руку в ручке входной двери и в последний миг еле успел ее отдернуть — от резкого удара дверь распахнулась и с грохотом ударила в кирпичную стену, а на пороге стояла, одетая в серые форменные юбку и куртку, сержант милиции и судорожно дышала, надувая красные, как помидоры, щеки.
— Тут женщина не выбегала?
— Что, Аленку мою упустили?
— А вы откуда…
— Она за мной числилась.
Все было предсказуемо. Обнаружив у бродяжки воспаленную кисту, уже доставляющие женщине неудобства, гинеколог женской консультации срочно направил ее в специализированную больницу. А там всякие-разные неприятности стали наслаиваться одну на другую. Молодой ординатор опоздал на дежурство, а дежурная медсестра, знаки внимания которой ординатор равнодушно игнорировал, по своей коварной женской сути позвонила заведующему отделения, в котором трудился молодой доктор и «вложила» последнего, старательно представив ситуацию в максимально черном цвете. Когда молодой человек ворвался в лечебное учреждение, на ходу сдирая длинную кожаную куртку, удачно сторгованную им два дня назад во время стоянки фирменного поезда «Россия» у меднолицего китайца, что вез в Москву две сотни таких курток, то из смотровой выглянул разъяренный заведующий, вынужденный осматривать раннюю и скандальную пациентку вместо опоздавшего подчиненного. Выплеснув на молодого доктора свою злость, заведующий удалился наверх, руководить вверенным отделением, на прощание не забыв сообщить, что ждет ординатора через четыре часа с правильно! оформленными медицинскими картами стационарных больных.
И вот уже срок свидания с грозным начальником неумолимо приближался, а сесть и заполнить документацию у врача не было не минуты. И тут, как по заказу, в смотровую вваливается хабалистая милиционерша, волокущая за собой прикованную одной рукой наручниками вонючую девку в отечным лицом и требует принять их побыстрее.
Молодой доктора мгновенно стал очень строгим ревнителем всем медицинских норм и правил. Через десять минут тетка в серой форме была изгнана в коридор вместе со своими дурацкими и нестерильными наручниками, а доктор приступил к тщательнейшему гинекологическому осмотру.
Осмотр разложенной в гинекологическом кресле опухшей женщины никакого затруднения не вызвал. Закончив осмотр, доктор отошел к умывальнику, где приступил к тщательному намыванию рук, одновременно, перекрикивая громко бьющую в стальную раковину струю воды, приступил к информированию пациентки о необходимости проведения экстренной операции.
Доктор, использующий все свое красноречие, чтобы убедить женщину в том, что операция необходима, понял, что, что-то не так минут через несколько. Врач обернулся и обнаружил, что странное сооружение, считающиеся гинекологическим креслом, пусто.
Старательно вытерев руки, рассерженный доктор вышел в коридор, где набросился на корову в милицейской форме с ее дурацкими наручниками:
— Какое право вы имели забрать пациентку до того, как я закончил прием? Как ваша фамилия, я сейчас….
По ошарашенному взгляду милиционерши, ординатор понял, что, что-то не так, и даже почти не обиделся, когда сержант в юбке, что-то зло вскрикнул, снесла медика с дороги ударом мощного бедра, врываясь в опустевшую смотровую.
Реконструкция событий позволила предположить, что пока доктор боролся за гигиену рук, одновременно любуясь своим симпатичным лицом в небольшом зеркале над раковиной, неугомонная пациентка, сняв с вешалки драгоценную кожаную куртку молодого врача, и, накинув на голову глубокий капюшон, вышла через соседнюю смотровую.
Сержант милиции, изгнанная молодым и симпатичным врачом из смотровой, стояла в коридоре, прижавшись спиной к косяку двери, бессмысленно верча на пальце дурацкие наручники и приподняв лицо, старалась, чтобы жгучие слезы, заполнившие глаза, не покатились по щекам. Сотрудник спецприемника знала, что если она опустит или повернет голову, соленые слезы, что уже выплескивались за бортики нижних век, потекут по чувствительной коже щек, оставляя за собой красные опухшие разводы, а следом потечет тушь, что она старательно лепила на редкие реснички все утро. И самое главное, было очень обидно! Молодой, симпатичный мужчина, отчитывал ее как глупую девочку под мерзкое хихиканье помойной девки, которую вчера с трудом отмыли в душевой… Естестенно, сержант Аланова, в указанных выше условиях, по сторонам не смотрела, и кто там выходил из соседней смотровой в душе не знала.
Оставив сержанта из спецприемника и обворованного доктора орать друг на друга, я для проформы выскочил на улицу, попытался осмотреться, но все было бесполезно. В расположенном в пятистах шагах от больнице, крупнейшем энергетическом институте закончилась третья пара и двенадцать тысяч студентов, как гласит висящий радом плакат, выхлестнуло на улицу в поисках чего-то вкусного и недорогого. С пятидесяти метрах от меня из дверей студенческой столовой торчал гомонящий
