Но сначала Монк посетил Стефана фон Эмдена. Тот с радостью предложил получить для него приглашение, как для «друга», в Уэллборо-холл, куда он собирался поехать в самое ближайшее время. Барон был в восторге от мысли, что сейчас начнется расследование, и нашел детектива любопытным для наблюдения типом человека, живущего совершенно другой жизнью, нежели он сам. Стефан объяснил также, что все присутствовавшие при падении Фридриха с лошади снова собираются в Уэллборо-холл из-за необходимости согласовать свои версии происшедшего – на тот случай, если дело дойдет до суда.
Уильям чувствовал себя не совсем удобно, оказавшись объектом пристального наблюдения, и по дороге постепенно осознал, что Стефан совсем не так беспечен и мало информирован, как он предполагал вначале. Сыщик устыдился своего предвзятого мнения о том, что барон, будучи титулованным и богатым человеком, обязательно должен быть узколобым и неумелым в практическом смысле слова. Монк злился на самого себя за то, что проявил ограниченность собственного воспитания. Он старался сойти за джентльмена, но в глубине души понимал, что джентльмены не так резки и не так склонны напускать на себя значительность, постоянно защищая чувство собственного достоинства, – они знают, что этого им не требуется.
Детектив испытывал отвращение к себе еще и потому, что его предвзятость была несправедлива, а он презирал несправедливость, особенно когда она оказывалась еще и глупостью.
Мужчины достигли великолепного подъезда, вышли из кареты, и их поприветствовал глубоким поклоном ливрейный лакей. Монк уже хотел было озаботиться своими тщательно уложенными чемоданами, но вовремя вспомнил, что носить их – камердинерское дело, а ему не пристало даже думать об этом. Джентльмен должен входить прямо в дом, ни о чем таком не заботясь, в полной уверенности, что слуги принесут чемоданы в комнаты, распакуют вещи и все повесят и положат на отведенное место в шкафах.
Их приветствовала леди Уэллборо. Она была гораздо моложе, чем предполагал Уильям: ей, казалось, было не больше тридцати пяти. Тоненькая, немного выше среднего роста, густые каштановые волосы… Она была миловидна, однако красивой ее назвать было нельзя. Ее самая очаровательная черта заключалась в интеллигентности и живости. Лишь только она увидела прибывших, как сразу же плавно спустилась по великолепной лестнице с железной решеткой, кое-где блистающей золотом. Лицо ее осветилось радостью.
– Дорогой мой Стефан!
Огромная юбка хозяйки метнулась вокруг ее ног, и кринолин упруго вздернулся вверх, когда она остановилась. Платье ее состояло из отдельного, по моде, лифа с большими рукавами, перехваченного в талии, что подчеркивало худощавость фигуры.
– Как чудесно снова увидеться! – продолжала она. – А это, наверное, ваш друг, мистер Монк?
Леди Уэллборо взглянула на Уильяма с большим интересом, внимательно рассматривая его гладкие, с выступающими скулами, щеки, орлиный нос с небольшой горбинкой и саркастическую складку рта. Сыщик и прежде не раз видел у женщин этот любопытствующий взгляд, словно они видели нечто совершенно неожиданное, но им это вопреки всему нравилось.
Монк склонил голову.
– Здравствуйте, леди Уэллборо! Вы были очень, очень добры, позволив мне провести с вами уик-энд. Я уже более чем вознагражден за прием.
Дама широко улыбнулась. Улыбка ее была очень привлекательной и совершенно искренней.
– Я надеюсь, когда вы будете уезжать, то почувствуете себя вознагражденным еще больше, – ответила она и обернулась к Стефану. – Спасибо, на этот раз вы особенно отличились, мой дорогой. Олсоп проводит вас наверх, хотя вы, конечно, дорогу знаете.
Затем она снова посмотрела на детектива.
– Обед в девять. Около восьми мы все соберемся в гостиной. Граф Лансдорф и граф фон Зейдлиц вышли на прогулку, проверить окрестности накануне охоты и посмотреть, в каком состоянии земля. Вы стреляете, мистер Монк?
Уильям не помнил, чтобы он сделал хоть один выстрел на охоте, – его социальное положение делало это практически невозможным.
– Нет, леди Уэллборо, я предпочитаю спортивные забавы на более равных условиях, – нашелся он.
– Боже милосердный! – весело рассмеялась женщина. – Тогда что же вы любите – кулачные бои? Скачки? Или бильярд?
Сыщик понятия не имел, сумеет ли проявить себя хоть в одном из этих видов спорта для благородных. Да, он необдуманно отвечал на ее вопросы и теперь рисковал попасть в дурацкое положение.
– Попробую все, что предложат, – ответил Уильям, чувствуя, как начинает гореть его лицо. – За исключением тех случаев, когда буду опасным для других гостей отсутствием профессионализма.
– Как оригинально! – воскликнула леди Уэллборо. – С нетерпением жду, когда вы со всеми познакомитесь.
Этого-то как раз и опасался Монк.
* * *
Как он и ожидал, обед оказался его первым большим испытанием. Выглядел Уильям хорошо, что подтвердило и зеркало. Монк знал, что всегда был тщеславен в отношении одежды. Об этом свидетельствовал обнаруженный им у себя дома гардероб, полный дорогих костюмов, а также счета от портного, сапожника и швеи, шившей ему рубашки. Большую часть своей профессиональной жизни он провел в полицейском управлении, а значит, должен был тратить на одежду львиную долю заработка. Зато теперь ему не надо было одалживать парадный смокинг, чтобы предстать в этом доме одетым, как полагается респектабельному господину.
Но поведение за столом – совсем другое дело. Все остальные собравшиеся к обеду хорошо знали друг друга и вели одинаковый образ жизни, не говоря уже о сотне общих знакомых. Они должны были в десять минут распознать, что Уильям – чужак в любом смысле слова. И каким образом тогда объяснить свою чужеродность, не жертвуя гордостью и самолюбием и в то же время не поставив Рэтбоуна в глупейшее положение?
За столом собралось всего восемь человек – чрезвычайно мало для званого приема в загородной усадьбе; ведь стоял лишь сентябрь, а это означало, что лондонский сезон еще не совсем закончился. Было, однако, еще слишком рано для больших зимних званых вечеров, когда гости часто останавливались на месяц, а то и больше, появляясь или не появляясь на обеде в зависимости от своего настроения.
Монка представили обществу совсем как бы между прочим, как человека, которого ждали и чье присутствие там было чем-то само собой разумеющимся. Напротив него сидел брат герцогини, граф Рольф Лансдорф. Это был довольно высокий человек с военной выправкой, темноволосый, с немного лысеющим лбом. Волосы его были гладко причесанными, почти прилизанными, а лицо – приятным. Тонкие губы и широкий нос, несомненно, свидетельствовали о сильной воле. Он говорил четко, точно, и голос у него был красивым и звучным. На Уильяма Рольф посмотрел почти без всякого интереса.
Клаус фон Зейдлиц был совершенно другим. Он оказался очень массивным, на несколько дюймов выше остальных, широкоплечим и довольно неуклюжим человеком. Густая прядь волос часто падала ему на лоб, и он привычным жестом отбрасывал ее назад. Глаза его были голубые и почти круглые, а брови приподнимались у висков. Нос же оказался кривоват, словно когда-то был сломан. Клаус фон Зейдлиц выглядел очень любезным человеком. Он часто шутил, но когда молчал, его лицо принимало наблюдательное выражение, которое противоречило внешней раскованности. Монку пришло на ум, что фон Зейдлиц гораздо умнее, чем хочет казаться.
А вот его жена, графиня Эвелина, была одной из самых очаровательных женщин, которых сыщику когда-либо доводилось встречать, и ему трудно было не смотреть на нее больше, чем это дозволялось приличиями. Он бы с радостью забыл обо всех остальных и наслаждался разговором с ней одной. Фигура у нее была легкая и при этом совершенно женственная, но детектива особенно обворожило ее лицо. Большие карие глаза этой дамы излучали ум и веселье. У ее лица было такое выражение, словно она постигла сокровенный, но комичный смысл жизни и с удовольствием теперь поделилась бы с другими своим знанием, если б нашелся кто-то еще, способный все это понять, как понимала она сама. Графиня Эвелина все время улыбалась и источала доброжелательность по отношению ко всем присутствующим. И она совсем не скрывала, что Монк заинтересовал ее. Больше всего Эвелину поражало, что он не знал никого из ее знакомых, и если б это не было уже совершенно невежливо, то она бы весь вечер расспрашивала странного гостя о нем самом и о том, чем он занимается.
Бригитта фон Арльсбах, на которой должен был, на радость всей стране, жениться принц Фридрих, сидела рядом с Уильямом. Говорила она редко. Это была красивая женщина, широкоплечая, с большой грудью и изумительной кожей, но у Монка появилось ощущение, что, несмотря на все свое богатство и большую народную любовь, она всегда печальна.
Последний из гостей, Флорент Барберини, дальний родственник принца Фридриха, был наполовину италь– янцем – патетического вида красивый брюнет, чего, по мнению сыщика, и следовало ожидать в силу такого происхождения, равно как и свободных манер и абсолютной самоуверенности. Густые волнистые волосы Флорента росли мыском, оставляя на лбу залысины. Глаза у него были темными, с густыми, тяжелыми ресницами, а рот – чувственным и словно привыкшим к острословию. Он флиртовал сразу с тремя дамами. Очевидно, это было в обычае. Но Монку он не понравился.
