Фрэнк смотрит вверх, его загорелая кожа морщится вокруг рта, когда он улыбается.
— Сидни! Моя блудная дочь. Я бы обнял тебя, но сейчас немного испачкан. — Он поднимает руки и шевелит пальцами, на которые попал клей. Он вытирает одну руку о руку Аарона, и Аарон хихикает.
— Фу, гадость, папа!
— Не беспокойся, — говорю я. Мысль о его руках на мне заставляет содрогнуться. Я кручу свои кольца на пальцах, стараясь, чтобы руки не дрожали.
Глаза Фрэнка затуманиваются, но только на мгновение.
— Тогда позже. — Он переключается на Аарона, помогая ему приклеить крыло.
— Где мама?
— Она на кухне. Готовит ужин. Разве ты не чувствуешь запах?
Теперь чувствую. Курица с подливкой. На плите стоит кастрюля с рисом.
— Значит, у нее хороший день?
— Каждый день, когда папочка дома — отличный, правда, парни?
Мальчишки с нетерпением кивают. Они надеются, что так и будет. Я молюсь, чтобы так и было, ведь нас ничто не спасет, если окажется иначе.
— Вот так. — Фрэнк направляет руки Аарона, когда они приклеивают крыло к задней части маленькой металлической машины.
Я просто стою там. Буря эмоций бурлит в моей груди. Фрэнк — красивый мужчина, его блестящие волосы откинуты назад со лба, такие темные, почти иссиня-черные, как у меня. Его глаза похожи на мои: цвет голубого пламени.
— Присаживайся, детка. Сейчас время семьи. — Фрэнк жестом указывает на стул рядом с собой, его тело худощавое и сильное, каждое движение грациозно, и напоминает о временах, когда он был звездой команды «Дикие коты» Брокуотера.
Я чувствую непроизвольную тягу, желание угодить этому красивому, харизматичному мужчине, ставшему моим отцом. Если я просто сяду и наклею на лицо улыбку, тогда все будет по-настоящему. Возможно, я смогу включиться в этот фарс и поверить в него, как Фрэнки и Аарон. Может быть, в этот раз все будет по-другому.
Только вот эхо каждого другого раза бьется в моем теле, в моих костях. Горечь накапливается, и я ничего не могу с собой поделать.
— Где ты был?
— Когда?
— Последние три с половиной недели, когда у твоей семьи едва хватало денег на еду.
— Мне пришлось работать, чтобы добыть деньги. Разве я не всегда приношу деньги? Теперь у нас их много. — Он вытирает руки о газеты и достает из кармана джинсов толстую пачку долларов. Он перебирает купюры, глядя на расширившиеся глаза мальчиков.
— Сколько здесь? — спрашивает Аарон.
— Двадцать штук, малыш. — Глаза Фрэнка сияют. — Твой папочка — настоящий победитель.
Я думаю о новой обуви и рюкзаках для братьев. О ремонте «Камри». О новой посудомоечной машине. Оплате счетов и покупке продуктов на годы. Только это не продлится долго.
— Но куда ты ездил, что ты делал?
Он никогда не уточняет, где берет деньги. Может быть, он ходит в казино «Четыре ветра» в Нью-Буффало, или в «Файеркиперс» в Батл-Крике, или даже в казино в Детройте. Он делает ставки в карточных играх, блэкджеке, стад-покере, рулетке и баккаре. Или нанимается на случайную работу к друзьям, переделывает дома или копает канавы, или, кто знает, может быть, грабит аптеки или угоняет машины. Меня ничто не удивит.
Он хмурится.
— Какая муха тебя укусила? Что случилось с детьми, которые уважали своих родителей, и знали, когда нужно держать рот на замке?
Фрэнки смотрит на меня. Я все испорчу. Я разозлю его, и тогда он выпьет еще больше, и это будет конец модельным машинкам за кухонным столом и ма, готовящей ужин. Я провожу языком по передним зубам. Мне хочется кричать на него, требовать ответов. Я бросаю взгляд на Аарона. Он смотрит на меня с ожиданием, в его карих глазах горит редкий огонек. И что-то сдувается внутри меня. Им нужна эта счастливая иллюзия. Я не буду той, кто отнимет ее у них.
— Ладно, хорошо. — Я обхожу стол.
— Куда ты пошла?
— У меня домашнее задание. Три работы, которые нужно написать к пятнице.
Домашнее задание всегда успокаивает его.
— Хорошая девочка. Как твои оценки? По-прежнему все пятерки?
— Конечно. — Не совсем. Но дайте ему время, и он напьется настолько, что забудет о своем вопросе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он тычет пальцем во Фрэнки.
— Видишь? Если твоя бестолковая сестра может это делать, то и ты сможешь. Какие у тебя оценки?
— Все пятерки, — лжет Фрэнки. Я не поправляю его. Когда смотрю на Фрэнки, в моем сердце что-то замирает. Где-то внутри этого одиннадцатилетнего крутого парня скрывается маленький мальчик с огромными глазами, любящий Кролика Банни, храбрый, старающийся быть сильным, когда крик становился слишком громким. Тогда мы утешали друг друга. Теперь этого нет.
— Хорошо. Молодец!
Я огибаю стол и почти свободна, только меня блокируют в проходе между кухней и гостиной. Это ма.
— Вот ты где. Иди помоги мне помешать соус. — Ма вытирает руки о фартук. Она вымыла волосы, убрала длинные пряди назад, сделав что-то вроде французской косы. Ма накрашена, но розовые диски румян на ее щеках мало помогают скрыть бледность кожи. — Смотри, что твой отец купил для меня! — Она держит керамическую банку в виде самого уродливого керамического петуха, которого я когда-либо видела.
— Что это?
— Банка для печенья! Видишь? Вкусняшка, вкусняшка! — Она снимает голову и шею птицы.
Как будто кто-то собирается печь печенье в этом доме. Она передает мне петуха, и я нахожу для него место на стойке рядом с задней дверью.
Мама наклоняется над Фрэнком и целует его в лоб. Он обхватывает ее рукой, поглаживая живот.
— Так чем все занимались, пока я вкалывал как проклятый?
Я отворачиваюсь от этой внезапно ставшей идеальной семьи и помешиваю соус. Фрэнки рассказывает о научных проектах в школе, о местных соревнованиях по скейтбордингу, к которым он готовится на следующей неделе. Аарон болтает о своих учителях, о художественном классе, о создании коллажей из газет и макаронной лапши.
— Ты бы поосторожнее с этим искусством, а то превратишься в педика. — В смехе Фрэнка слышится жесткая нотка.
— Фрэнк. — Голос мамы легкий, дразнящий. Она порхает по кухне, вытаскивает из духовки чесночный хлеб, проверяет курицу, достает с полки стаканы, останавливается у стола, чтобы взъерошить волосы Аарона, сжать плечо Фрэнка. Эта ма, с улыбкой на грубом лице, отличается от больной, потной, плаксивой женщины в кровати, когда Фрэнка нет дома. От хнычущей, неуклюжей коровы, которой она становится под гнетом Фрэнка. Моя мать — хамелеон; ее личность меняется по мановению руки Фрэнка.
— Уберите со стола, мальчики, — говорит она. — Ужин скоро будет готов.
— А чем занималась ты, Сьюзи Кью? — спрашивает Фрэнк, помогая мальчикам укладывать модели машин обратно в коробки.
— О. Ну, ты знаешь. Готовка, уборка, забота о детях и ребенке в моем животе.
Я сжимаю челюсть. Боль в мышцах не дает мне забыть.
— Черта с два ты это делала. Это я убиралась. Я следила за тем, чтобы у мальчиков была нормальная еда. Я поднимала и одевала их, собирала в школу, заставляла принимать душ и чистить зубы. А ты три недели не могла поднять свою ленивую задницу с кровати.
Мама смотрит на меня. Ее глаза становятся жесткими и блестящими.
— Следи за своим языком, девчонка. У нас добрый семейный ужин. Конечно, я вздремнула пару раз. Во мне растет ребенок.
— Уважай свою мать, — рычит Фрэнк. — Или я отрежу твой нахальный язык.
Я должна заткнуться. Мне нужно заткнуться. Но что-то внутри меня острое как стекло, не дает. Я не могу сдержаться.
— Я не лгу! Она не выходила из своей комнаты все это время! Она даже душ почти не принимала. Я все делала.
— Что я тебе говорила, Фрэнк? Она всегда пытается выставить меня в плохом свете. Она пытается настроить тебя против меня.
— Это ложь!
— Хватит! — Фрэнк хлопает кулаком по кухонному столу.
Я прижимаюсь к столешнице. Лица мальчиков побелели от ужаса.
— Оставь свою мать в покое. Ты ленивая, неблагодарная…
— Фрэнк, — вклинивается ма своим сладчайшим голосом. Она подходит к нему сзади и разминает его плечи. — Не позволяй ей все испортить. Мы празднуем! Мы празднуем твой приезд!
