Итак, подобно легендарному Антею, приникаю как можно ближе к земле. На этом сходство кончается. То, что делал далее Антей, и то, что предстоит проделать мне, уж никак не совпадает. Опираясь на локти, ползу по земле метров пятьдесят и с большим трудом пролезаю под рядами низко нависающей колючей проволоки. Мой многострадальный дождевик явно не намерен действовать заодно со мной. В самый опасный момент он предательски топырится на спине и на заду, пытаясь зацепиться за колючки.
Наконец все виды препятствий позади. Несколько минут можно отдохнуть. Наблюдаю, как изображают из себя Антея и Петра Кошку Федоров, Фунин, Гаренских, Пьянков, Стуколкин… Надо сказать, зрелище занимательное. Для стороннего наблюдателя — настоящий развлекательный аттракцион.
Физподготовка. Прежде, чем она полностью наладилась, нам пришлось преодолеть психологический барьер. В школе физкультура — любимый урок для большинства учеников. Любят часы физподготовки и недавние школьники в кадровой армии. А наши лыжбатовцы (пока что — чалдонбатовцы!) после школы и армии уже успели «поробить» по три, пять, семь, десять лет. Мускульную мощь они нарастили, «о в гибкости, в подвижности суставов по сравнению с мальчишескими и юношескими годами много потеряли.
Взять хотя бы наших главных силачей — Авенира Гаренских, Мусу Нургалиева, Родиона Анкудинова. На разгрузке вагонов с пяти-шестипудовыми мешками играючи справляются, а с турником и параллельными брусьями не ладят. Даже начальный минимум — шесть подтягиваний — пока что не могут одолеть.
Отставание на уроках физподготовки сильно бьет по самолюбию многих могучих чалдонбатовцев. На первых порах отношение к спортивным снарядам у них критическое. Дескать, и это лишнее; и это не понадобится. Где на фронте встретится такая ситуация, чтобы пришлось делать «волны», которые с таким трудом даются на брусьях? Зачем устраивать цирк, выламываясь на турнике?
Но при составлении программы физподготовки высшее начальство с нами не советовалось. Вертеть «солнце» на турнике оно не заставляет, но подтягиваться на перекладине столько-то раз — обязывает. Эта же программа предусматривает прыжки через «козла» и «кобылу».
Кстати, вот она, эта упрямая скотина. Стоит, растопырив в стороны ноги. Историки утверждают, что лошадей и коз предки приручили еще в долетописные времена. Видимо, так оно и есть. Но что касается «кобыл» и «козлов», то их обуздывают и поныне. Усесться верхом на необъезженном мустанге и удержаться на нем для ковбоя уже победа. Для нас же сесть верхом на «козла» или «кобылу» — полная неудача.
«Козла» я приручил в педучилище, с «кобылой» поладил в университете. Но с тех пор прошли годы. Как дело пойдет сейчас?
Итак, моя очередь. Разбег, толчок ногами и руками и — гоп! «Козел» остался за мной. Ура, победа! Знать бы такое петушиное слово, чтобы и «кобылу» покорить… Разбег, толчок ногами и руками, гоп — и… сижу верхом. Как Дон-Кихот на своем Росинанте или Александр Македонский на Буцефале.
Вокруг раздаются смешки. И хоть бы одна сочувствующая физиономия! Посмеиваются даже те, для кого и «козел» — проблема. Особенно ехидно хихикает Итальянец. А ведь он до меня уже несколько раз на «козле» посидел.
А для Авенира Двухэтажного ни козлиной, ни кобыльей проблемы не существует. Оба снаряда свободно проскальзывают у великана между ногами. Даже зазор остается.
Наибольшими симпатиями у нас пользуется бум. Польза от упражнений ни у кого не вызывает сомнений: ясно, что на фронте по бревнышкам да по кладкам придется перебираться через ручьи и канавы. И отстающих по этому снаряду у нас почти нет.
Философ комментирует каждый вид упражнений. Вот и сейчас, у бума:
— Так это ж пустяк, детская забава! Вот у нас на сплаве с бревна на бревно приходится перескакивать. И все они склизкие, и каждое на плаву. А это бревно стоит недвижимо.
На учебном плацу раздается многоголосица всевозможных команд и рапортов. Слышен глухой топот сотен ног, обутых в кожаные, кирзовые и резиновые сапоги, в легкие городские полуботинки. Из чалдонбата в трудной учебе выкристаллизовывается боевая воинская часть.
По-па-ди! По-па-ди!
По особому расписанию ходим на стрельбище. Это уже вне пределов части. Помню, до войны на мишенях для стрельбы из боевой винтовки изображение человеческого бюста было сильно стилизовано, вместо головы какая-то бесформенная болванка. Теперь наш смертельный враг известен. Даже слишком хорошо известен! И голова на мишенях приняла вполне конкретные очертания: разбойничья фашистская рожа и увенчанная рожками каска.
По-па-ди! По-па-ди! По-па-ди! — напутствует хорошо знакомой мелодией горнист. И еще одно напутствие. Вернее, это страстный призыв, повеление. Перед глазами стоит женщина с плаката «Родина-мать зовет», который недавно повесили в красном уголке. Она держит лист с текстом «Военной присяги».
На огневой рубеж одновременно выходит по шесть стрелков. В нашей шестерке Гаренских, Федоров, Фунин, Нургалиев, я, Воскобойников. По команде ложимся, принимаем удобную позу.
— Заряжай!
Досылаем в патронник первый патрон.
— Огонь!
Мы отстрелялись успешно, «в молоко» не угодила ни одна пуля. Эти мишени послужат еще нескольким шестеркам, поэтому все пробоины старшина перечеркивает химическим карандашом. Философ по этому поводу шутит:
— Однако приедем на фронт, так на живых фрицах экономию разводить не станем!
Глафира Марковна
Возле учебного плаца стоит несколько деревянных домиков, к которым примыкают небольшие сады и огороды. Грядки поздней осенью выглядят неряшливо и уныло. Валяется неубранная картофельная ботва, торчат капустные кочерыжки, кое-где стоят с пожухлыми листьями будылья обезглавленных подсолнухов. Пользуясь тем, что в такую пору года никто не занимается прополкой, пышно растут сорняки, особенно лебеда, осот и чернобыльник.
Неказистые избушки привлекают солдат своим домашним уютом. Во время перекуров мало кто остается на плацу, скажем, у бума или проволочного заграждения. Солдаты группами собираются у заборов, калиток, палисадников.
Особенно многолюдно бывает у домика одинокой старушки Глафиры Марковны. Во дворе у нее опрятный колодец, рядом на скамейке — ведро и алюминиевая кружка. Возле калитки, на улице, удобная скамейка. Из палисадника пряно пахнет прихваченными заморозками цветами. Хозяйка приветливая и разговорчивая. Ее «перекуры» часто совпадают с нашими.
Стоит Глафира Марковна в калитке или присядет на краешек скамейки, сострадательно смотрит на нас. И обязательно посочувствует. То ветер студеный, то дождь идет, то старая усомнится в сытности казенных харчей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
