— Успею.
— Неверный ответ.
— Ладно, ребята, хватит спорить, — вмешался Ар. — Но я бы, Фран, все же перепроверил птичек в клетке.
— Ладно…
— И так, что там у нас насчет Морены де Голь? — не выдержал я.
— А что с ней? Сошлем в Сибирь, — хихикнул кто-то из Поверенных.
— А, может, сразу чучело сделаем? — нервно фыркнул я на недалекий юмор очередного умника.
— Я ее три раза предупреждал, а она все равно убивает своих доноров и оставляет тела на виду. Это — не дело.
— Я за "Vivi sepultura[2]", — лукаво заулыбался Франческо. О да, этот демон любил всех предавать высшей мере наказаний. Я всегда удивлялся тому факту, почему такого ужасного, алчного карьериста, как Фран, Виттория, хранительница Ордена Искьи, выбрала в Поверенные, в тех, которые, в первую очередь, призваны отстаивать справедливость, а уж потом амбиции Ордена.
— Я предлагаю отдать ее на перевоспитание Полукровкам[3], - с легкой ухмылкой на губах заявил я.
— И ты думаешь, что-то из этого получится?
— Еще никто прежним оттуда не возвращался.
— Иногда мне кажется, — ехидно улыбнулся Ар, — что sangue misto хуже погребения.
— Для распутников, может, и так. У нас цель — перевоспитать. Так почему бы не таким способом? Зачем же сразу sepultura? Да и глупые, недалекие вряд ли, сами дойдут до истин бытия, сделают правильные выводы из полученного урока, сколько бы они не размышляли над своими проступками и злодеяниями, ведь именно для этого и нужно "живое" погребение, а не просто лишить свободы на пятнадцать лет.
— Согласен, — тяжело вздохнул Аро.
Надеюсь, она оценит мои старания, эта маленькая извращенка с бзиком всесильного убийцы…
* * *
События за событиями… Я просто не мог вырваться из вихря обязанностей и требований своего положения.
Срочный отъезд в Италию. Суд ТХПМ. Казнь Поверенного, того самого Франа, которого я уже так искренне ненавидел.
Нервные дискуссии с Витторией.
Все оказалось таким запутанным и тяжелым, что вырваться назад, к Марии, я так и не смог.
Скоро уже и Рождество, а я торчу на этом острове Искья, как идиот, и вершу судьбы тех, кто мне глубоко безразличен. Кого видеть не видел бы, слышать не слышал бы.
Телом тут,
А душой — где-то там…. за горами и морями…. рядом с той единственной, которая мне так нужна, но с какой я никогда не буду вместе.
Глава Двенадцатая
(Мария)
Если к кошмарам, к тем ужасам, что напористо разрывали мой разум каждую ночь, я и смогла относиться более сдержано, привыкать, что ли уже…, то к тоске, безумию от одиночества, от разлуки с Луи ставало только хуже…
Невыносимо больно…
Ненависть, ненависть схватывала меня в свои оковы и тащила на дно. Пустота, одиночество, обида и злость…
Весь набор психопата разгорался во мне прощальным огнем.
КАЛЕКА-ПСИХ!
Дожилась! ДОЖИЛАСЬ!!!
Яд…. скатываясь слезами, кровью с моего сердца, накапливался в душе…
Я срывалась на всех, рычала, кричала, плакала, рыдала, визжала…
Шок, последствия трагедии…
ДА НЕТ! НЕТ! Люди, это последствия моего глупого поведения! Я сама нацепила себе петлю на шею, сама выбила из-под ног табурет, и теперь обреченно барахтаюсь в воздухе, мучаюсь, корчась в предсмертной агонии. НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ…
Теперь уж окончательно я — душевнобольная… но заключенная не в физических рамках, не стены палаты сдерживают меня, давят на сознание, а ограждение собственной скорлупы душило, сжимает, выдавливает из меня рассудок и человечность.
Нервный срыв. Срыв от чувства собственной никчемности, ненадобности, бесполезности, незначимости… отвращение вместо жалости и понимая, вместо самолюбия…
Гордость сменилась на ненависть и презрение.
Понимание на отрицание.
Самокритика на самобичевание…
Вспомните свои чувства, когда рядом тот, кто вам больше всего ненавистен…
А теперь представьте, что он — это и есть вы сами…
Не сбежать, не скрыться, ни на секунду упокоения…
Кажется, я подхожу к грани того, что самоубийство станет не просто уходом из жизни, а — … расправа с самым большим врагом моей жизни…
Тот, кто испортил все, кто сломал меня, кто лишил всего самого дорогого…
Лишил даже будущего. ВСЕГО!
Не простить и не смириться…
— Мария, — я испуганно подскочила на месте и невольно обернулась к дверям.
— Привет, Лили.
— Привет, как ты?
— Никак, ничего хорошего.
Лили, медсестра и новая моя хорошая знакомая. Не раз я пыталась высказывать ей свое наболевшее. Она делала вид, что понимает, и что ей искренне жаль. Увы, простите, простите, но не верю я в честность этих слов!
Да и не заслуживаю я сострадания.
Не заслуживаю.
Хотя не устаю ныть, уповать на свою гадкую жизнь. Идиотическая песня калеки. Песня, которую носишь в себе. Ненавижу! Ненавижу и проклинаю тот миг, когда срываюсь и начинаю жалеть себя, изливать свою боль кому-то.
Слабое существо, а потому и срываюсь. Срываюсь. Больше не буду… Не буду…
Правда?
— Сегодня же Рождество. Мы все в холе собираемся. Устроим настоящий праздник для всей дружной, "больничной" семьи. Спустишься?
— Спасибо, но не стоит.
— Мария, прошу.
— И что я там буду делать?
— Рождество — вечер чудес. Давай веселиться.
— Прости, но я в чудеса больше не верю…
— А дети верят. Хотя бы для них сотвори сказку. Ради них мы все это и устраиваем. Хотя нет, не только ради них. Что я вру… Так что давай, дорогуша, поднимайся, и поехали виз…
— И что мне? Вокруг елки в коляске плясать?
Тяжело сглотнула.
— Нет. Почитаешь им сказки, — голос пристыжено стих.
— А вы сами не справитесь? Думаю всем не хватит… — шумно вздохнула и отвернулась от девушки.
— А у нас очень много детей, — радость резко сменилась на печаль. Боль. — Слишком, и не все уже могут покидать свои кровати. — Злость, злость? Я узнала в его голосе ноки обиды и ярости. — Каждый год мы творим для них сказку, превращаем обыденный вечер, ночь одиночества и тоски в надежду и чудо. Неужели, так сложно? Сама не веришь в сказку, не лишай ее других. Ты жива — и будь благодарна за это Богу. Слышишь?
Покраснела.
— Я буду минут через пять.
— Давай я помогу забраться в кресло.
— Не нужно, иди. Я сама…. сама…
Слезы едва удерживались на моих ресницах…
Вот такие слова лишь заслуживаю я, лишь упреки… Иначе я лишь говорю о ненависти к себе, а на самом деле гадкая жалость, прикидываясь червивой злостью, роет, грызет мою душу, взывая к слезам и боли.
