– Хорошо, – сказал я, – можешь идти со мною. Но ты должен поклясться духом моего отца, что за все путешествие не прикоснешься к спиртным напиткам.
– Клянусь духом его! – воскликнул он и, бросившись на колени, взял мою руку и поцеловал ее. Потом поднялся и сказал деловым тоном: – Я буду благодарить бааса, если он даст мне два одеяла и пять шиллингов, чтобы купить табаку и новый нож. Где ружья, баас? Их надо вычистить. Пусть баас возьмет с собою маленькое ружье Интомби, то самое ружье, из которого он стрелял по коршунам на Холме Убийства, то самое ружье, из которого он стрелял по гусям в Гусиной Лощине, когда я заряжал для него, и он вышел победителем в состязаниях с буром, которого Дингаан называл «двуликим».
– Хорошо, – сказал я, – вот тебе пять шиллингов. Кроме того, ты получишь два одеяла, новое ружье и все необходимое. Ружья ты найдешь в маленькой задней комнате. Там же стоят ружья другого бааса, который теперь тоже будет твоим господином. Пойди, посмотри на них.
Наконец все было готово. Ящики с ружьями, боевым снаряжением, лекарствами, вещами для подарков и съестными припасами были перевезены на борт «Марии». Туда же были перевезены четыре осла, которых я купил в надежде, что они пригодятся для верховой езды или как вьючные животные. Следует заметить, что только для человека и осла не опасны ядовитые укусы мухи цеце, если, конечно, не считать диких животных.
Мы проводили последнюю ночь в Дурбане (было полнолуние в конце марта), так как португалец Дельгадо заявил о своем намерении отплыть на следующий день. Стивен и я сидели на крыльце, курили и разговаривали.
– Странно, что брата Джона до сих пор нет, – сказал я. – Я знаю, что он хотел устроить эту экспедицию не только из-за орхидеи, но, кроме того, по какой-то другой причине, о которой он не хотел говорить. Мне кажется, что старика уже нет в живых.
– Весьма возможно, – ответил Стивен, – всякий человек, оставшийся один среди дикарей, легко может погибнуть. Но постойте. Что это такое? – он указал на кусты гардении, растущие около дома. Оттуда слышался шорох.
– Собака или, быть может, Ханс. Он забирается повсюду вблизи тех мест, где бываю я. Ханс, это ты?
Из-за куста гардении показалась чья-то фигура.
– Да, это я, баас.
– Что ты там делаешь, Ханс?
– То же, что и собака, баас, – охраняю своего господина.
– Прекрасно, – ответил я. Тут мне пришла в голову одна мысль. – Ханс, – сказал я, – не слышал ли ты о белом баасе с длинной бородой, которого кафры называют Догита?
– Я слышал о нем и видел его несколько лун тому назад, когда он проходил через Пайнтаун. Кафр, который был с ним, сказал мне, что Догита направляется куда-то через Дракенсберг искать маленьких животных, которые ползают и летают. Но ведь он совсем сумасшедший, баас.
– Хорошо. А где он теперь, Ханс? Он должен был быть здесь, чтобы отправиться вместе с нами.
– Разве я дух, чтобы суметь сказать баасу, куда ушел белый человек? Но вот что: Мавово может сказать это. Как раз сегодня вечером его змея-прорицательница вошла в него. Он гадает там за домом. Я видел, как он составлял круг.
Я перевел Стивену слова Ханса (последний говорил по-голландски) и спросил его, не желает ли он посмотреть на кафрское гадание.
– Охотно, – ответил он, – но ведь все это вздор, не правда ли?
– Конечно, это так или, по крайней мере, многие это утверждают, – уклончиво ответил я. – Однако эти люди иногда говорят необыкновенные вещи.
Потом под предводительством Ханса мы тихо обошли вокруг дома и остановились у стены футов в пять высотой, примыкавшей к задней части конюшни. За этой стеной, среди нескольких хижин, в которых жили мои кафры, было открытое место с подобием очага, где они готовили себе пищу. Здесь, лицом к нам, сидел Мавово, а вокруг него все охотники, которые должны были сопровождать нас. Кроме них, тут были хромой гриква Джек и двое домашних слуг. Перед Мавово горело несколько маленьких костров. Я сосчитал их. Их было четырнадцать – точное число наших охотников плюс мы.
Один из охотников подбрасывал в эти костры маленькие кусочки щепок и сухую траву, чтобы они горели ярко. Остальные молча сидели вокруг и благоговейно смотрели на это. Сам Мавово имел вид человека, погруженного в сон, и сидел на корточках, склонив почти на самые колени свою огромную голову. Он был опоясан змеиной кожей; на шее у него висело украшение, которое, по-видимому, было cделано из человеческих зубов.
Справа от него лежала куча перьев из крыльев коршуна, а слева – маленькая кучка серебряных монет (я полагаю, плата охотников, которым он гадал).
Мы смотрели на него из-за прикрытия – каменной стены. Вдруг он пробудился от своего сна. Сперва он что-то пробормотал, потом посмотрел на луну и прочел, очевидно, молитву, слов которой я не мог разобрать. Потом трижды конвульсивно вздрогнул и воскликнул внятным голосом:
– Моя змея пришла. Она во мне. Теперь я могу видеть!
Три маленьких костра, находившиеся как раз напротив него, были несколько больше, нежели остальные. Он взял связку перьев коршуна, тщательно выбрал одно из них, сначала поднял его к небу, потом провел им в пламени через центр одного из трех костров, назвав при этом мое туземное имя – Макумазан. Вынув перо из огня, он очень внимательно осмотрел обгорелые края – процедура, от которой холод пробежал по моей спине, так как я знал, что он вопрошает своего «духа» о том, что случится со мною в нашей экспедиции.
Что ответил ему дух, я не могу сказать, так как он отложил перо в сторону и, взяв другое, проделал с ним то же, что и с предыдущим. Только на этот раз он назвал имя Мвамвацела, сокращенная форма которого Вацела была названием, данным кафрами Стивену Соммерсу. Оно означало «улыбка» и, без сомнения, было дано последнему за его приятное улыбающееся лицо.
Проведя пером через правый из трех костров, Мавово внимательно осмотрел его и отложил в сторону. Так это продолжалось дальше. Он называл имена охотников одно за другим, начав с себя, как с начальника. Проведя пером через костер, представлявший судьбу упоминаемого охотника, он внимательно осматривал это перо и откладывал его в сторону. После этого он, казалось, снова погрузился в сон. Через несколько минут он очнулся, зевнул и потянулся, как человек пробуждающийся от естественного сна.
– Говори, – с великим беспокойством сказало все собрание, – Ты видел? Ты слышал? Что сказала тебе змея обо мне? Обо мне? Обо мне? Обо мне…
– Я видел, я слышал, – ответил он. – Моя змея говорит, что это путешествие будет очень опасным. Из тех, кто пойдет, умрет шесть человек: от пули, копья или болезни. Другие будут ранены.
– О! – воскликнул один из охотников. – Но кто умрет и кто останется в живых? Не сказала ли тебе этого твоя змея?
– Да, конечно, моя змея сказала мне это. Но она велела мне держать язык за зубами, чтобы кто-нибудь из вас не струсил. Кроме того, она сказала мне, что первый из вас, кто станет задавать мне вопросы, будет в числе тех, кто должен умереть. Теперь кто хочет задать мне вопросы? Спрашивайте, если хотите.
Странно, но никто из них не принял этого приглашения. Никогда я не видел людей, которые относились бы более безразлично (по крайней мере, внешне) к своему будущему. Все, казалось, пришли к заключению, что лучше всего предоставить будущее самому себе.
– Моя змея сказала мне еще кое-что, – продолжал Мавово. – Если среди вас есть трусливый шакал, который, думая, что он в числе шести обреченных на смерть, собирается избежать своей участи путем бегства, то это бесполезно. Ибо моя змея укажет мне его и научит меня, как поступить с ним.
Тут все в один голос заявили, что им в голову не приходило покидать Макумазана. Я убежден, что эти храбрые люди говорили правду. Без сомнения, они верили в гадание Мавово. Однако обещанная им смерть была еще далеко, и каждый из них надеялся, что он будет в числе тех, кто избегнет ее. Кроме того, зулусы в те времена были слишком привычны к смерти, чтобы бояться ее. Однако один из них решился высказать мысль (к которой Мавово отнесся с надлежащим презрением), что шиллинг, заплаченный за предсказание, должен быть возвращен ближайшим наследникам того, кто погибнет.
– С какой стати, – говорил он, – платить за то, что тебе предскажут смерть?
Это казалось ему безрассудным.
Конечно, у этих кафров странные взгляды на вещи.
– А где же твой костер, Ханс? – шепотом спросил я.
– У меня нет костра, баас, – просопел он мне в ухо. – Не считает ли баас меня за дурака? Если я должен умереть, я умру. Если я должен жить, я буду жить. Зачем же мне платить шиллинг за то, что все равно будет со временем известно? Кроме того, Мавово берет шиллинги и пугает всех, но никому ничего не говорит. Баасы не платили денег, и потому Мавово, хотя он и великий колдун, не может ничего предсказать баасам, так как его змея не работает без платы.
Это замечание казалось вздорным. Однако у меня явилась мысль, что ни одна цыганка не станет гадать, если ей не «позолотить ручку».
