Людям свойственно прощать себе то, за что другие, по их мнению, заслуживают казни. Клемансо, который глубоко и искренне ненавидел фальшь и коррупцию и никогда не упускал случая ввязаться в борьбу за чистый облик государственных деятелей, считал для себя позволительным пользоваться карманом «бескорыстных» друзей вообще и Корнелиуса Герца в первую очередь, который вовремя сбежал из Франции.
Между тем судебная машина медленно проворачивалась, выявляя все новые имена «проворовавшихся сторожей». Все происходило, как в известной книге Ильфа и Петрова. Лессепсу-старшему в 1893 г., когда суд близился к концу, исполнилось 88 лет, а потому он стал неподсуден, ибо в эти годы человек ближе к небесному престолу, чем к земной суете. В отличие от зиц-председателя из «Золотого теленка», Лессепс-старший не собирался сидеть, а потому его сын, который и заправлял всеми делами, назвал новое имя – Байо. Будучи министром общественных работ, он получил около 400 тыс. фр. в дополнение к министерскому жалованью от Панамской компании.
Министр стал каяться в «помутнении разума», нашедшем на него, когда он согласился взять «проклятые деньги». Другие пять членов парламента стали уверять серьезно и громогласно, что вообще не знают, что такое взятка, а то, что им Панамская компания «заплатила», так это «гонорары за консультации и экспертные оценки». За «отсутствием улик» их оправдали, а Байо, возможно единственный человек, искренне каявшийся, поплатился пятью годами тюрьмы и штрафом в 750 тыс. фр. Высокие слова «министр и депутат» стали синонимами слов «мошенник и взяточник». Правда, и это было не ново. На оскорбление «подлец» еще шекспировский Яго отвечал не меньшим оскорблением: «А ты сенатор!»
В этом же году состоялся суд над директоратом Панамской компании по обвинению в мошенничестве и злоупотреблении доверием. Оба Лессепса и инженер Эйфель отрицали свою вину на том основании, что те, кто были поставлены соблюдать законы, требовали с них денег за выполнение собственных прямых обязанностей. Жаловаться на властей, как известно, некуда.
Красноречию адвокатов не было предела. Они цитировали Сократа и Софокла, Катона-старшего и Катона-младшего, Гумбольдта и Гёте, Шекспира и Шопенгауэра. Если им верить, получалось, что тысячелетиями все величайшие умы человечества тем и занимались, что оправдывали взятки власть имущих вообще, а панамских аферистов в особенности.
Да и сами обвиняемые не теряли присутствия духа. Сидели в удобных креслах, обращались к ним «господа обвиняемые», и каждый раз, когда прокурору приходилось произносить слова «взятка», «мошенничество» или «обман», он предварительно извинялся. Если бы они обворовали бакалейную лавку, то и прокурор, и судья нашли бы действенные слова, чтобы заклеймить позор, коррозирующий человеческое достоинство. Но люди, которые разворовали 1,5 млрд фр., вызывали уважение. Масштабность и есть величие. Если во имя своих интересов какой-нибудь субъект убивает старуху-процентщицу, от которой всем только вред, его, как Раскольникова, обрекают на вечную каторгу. Если такие, как Александр Македонский, Наполеон, умерщвляют миллионы, их называют великими. Такова история.
На вопрос судьи о непомерной щедрости компании по отношению к политикам Шарль Лeccenc не без пафоса ответил:
– Мсье Ле Жюж, когда в глухом лесу вам приставляют к горлу нож, вы ведь вынуждены отдать и кошелек, и часы, и все, что потребуют.
– Но если вас ограбили, – попытался возразить судья, – вы обращаетесь в полицию…
– Разумеется, господин судья, – парировал Шарль с чисто французским остроумием, – за исключением тех случаев, когда кошелек и часы отбирают полицейские.
После судебной волокиты, неизбежной в таких грандиозных делах, кассационный суд предписал отпустить всех арестованных членов директората «за недоказанностью вины». А то, что канал не построен, деньги разворованы, акционеры разорены, как-то не укладывалось в остроумные и не лишенные чисто французского изящества судебные диспуты о политике, морали, этике, судебных казусах, о насмешках судьбы и кривотолках, на которые столь падки непросвещенные слои и пресса. Об этих мелочах предпочитали, проявляя высший светский такт, не говорить.
Пожалуй, Панамская компания сотворила самый колоссальный канал по перекачке денег из карманов жаждущих обогатиться обывателей в карманы алчных дельцов, продажных политиканов и нечистоплотных журналистов. Панамский канал был построен американским капиталом с не меньшей помпой и не без коррупции, столь излюбленной потентатес.
Коррупцию породила не Панамская компания, и не с ней она умерла.
В начале века крупнейший промышленник и торговец оружием Захаров широко использовал взятки как «смазку, без которой бюрократическая машина проворачивалась со скрипом». Помимо прямых взяток, «проигрышей в карты сановникам», «катания на санях с цыганами» и прочих трюков, на которые охотно ловятся власть имущие, он применял новшества собственного изобретения. К примеру, он вбегал в кабинет нужного человека в военном департаменте России и начинал с «пеной у рта» доказывать, что «сегодня – среда», заведомо зная, что «сегодня – четверг». Спор заканчивался большой ставкой. Высокопоставленный чиновник без труда доказывал абсурдность его утверждения и с чистой совестью и самоуважением (у самого Захарова выиграл) клал в карман приличную мзду.
Эти трюки кажутся детскими шутками, по сравнению с подкупами, осуществляемыми транснациональными корпорациями в мировых масштабах. Подкуп государственных чиновников, как и борьба с ним, имеет глубокие исторические корни. Так, правительство «блестящей Порты» решило, что можно извлекать выгоду из столь бурного и непреоборимого темперамента своих чиновников, установив налог со взяток, который аккуратно собирала особая канцелярия. Приемы взяткодателей столь же разнообразны, как и характеры людей. Тут работает только индивидуальный подход. Так, для ажана из полиции нравов достаточно, чтобы его бесплатно допускали до мулатки, хотя бы раз в неделю, начальнику уже нужно, чтобы дочке подарили платье от Диора. Мэр города требует, чтобы в его кабинете предприниматели не забывали портфели с купюрами, когда там находятся помощники. Политик требует, чтобы честно финансировали его предвыборную кампанию, а лидер партии – чтобы регулярно на спецсчета партии поступали деньги «от неизвестных поклонников».
Как и суверенные государства, международные монополии содержат систему агентств во всех странах мира, представляющих их торговые и промышленные интересы. Обладая огромной финансовой и экономической мощью, они навязывают свои условия правительствам стран базирования, равно как и «правила игры» суверенным государствам Азии, Африки, Латинской Америки.
Сейчас золото, как неприкосновенный запас государства, хранят в подземных хранилищах и сейфах под надежной охраной «хитроумных, как Одиссей», электронных церберов. Но его полномочные символы – бумажные деньги и чеки – остаются такими же надежными отмычками к сердцам законодателей и исполнителей верховной власти. Первые, получив взятки, принимают нужные крупному капиталу законы. Вторые их исполняют с рвением, достойным лучшего применения, а нередко и в обход законов, во имя исполнения и защиты которых они и были выбраны «от имени народа и для народа».
Конец ознакомительного фрагмента.
1
Существует и другая версия, согласно которой Рейли заманили и расстреляли сотрудники ОГПУ (см.: Минаев В. Я. Тайное становится явным. М., 1960. С. 48).
